Волга впадает в Гудзон - Незнанский Фридрих Евсеевич (книга регистрации TXT) 📗
– Я не просто повторю, есть и кое-что новенькое, – произнес Ярослав. – Ваш клиент в городе пробыл недолго, двинул дальше. Ну это я тебе еще по телефону сказал...
– Точно, сел на поезд «Киев – Черкасы». Ну и?
– У меня в Черкасах дружок служит, – улыбнулся Ярослав. – Я ему, конечно, отзвонил, и вашего клиента там, конечно, встретили и проводили, так сказать, до места назначения.
– И что за место назначения? – нетерпеливо заерзал рядом с молча слушавшим их разговор Яковлевым Калина.
– Ты про такой славный городок Чигирин когда-нибудь слышал? – Ярослав притормозил машину, прижал ее к обочине и заглушил движок.
Игорь молча пожал плечами:
– Что-то такое слышал, название вроде знакомое, а что – не помню.
– Эх ты! – Серебровский посмотрел на оперативника с упреком, а Яковлев наконец не выдержал и вмешался.
– Если память мне не изменяет, – произнес он, – в этом городе Богдан Хмельницкий как раз и объединился с Россией... Верно?
– Точно! – Ярослав посмотрел на Володю одобрительно и покачал головой: последнее предназначалось Игорю. – Эх ты, а еще хохол! Собственной истории не знаешь!
– Ну это когда было! – фыркнул Игорь. – Я же не Мафусаил, чтобы такую древность помнить.
Серебровский улыбнулся и в дальнейшем адресовался уже к Яковлеву.
– В общем, судя по всему, ваш клиент залег в Чигирине на неопределенное время, у мамаши своего сослуживца. Никуда он оттуда не денется, так что, если вам это удобно, черкасские ребята его сами вам сюда доставят – бумаги насчет международного розыска пришли из вашей Генпрокуратуры сегодня утром. Так как?
Ярослав вопросительно посмотрел на Яковлева, но Владимир покачал головой:
– Спасибо, Ярослав, но мы все-таки отправимся по местам памяти вашего народного героя. Можно с твоими ребятами из Черкас связаться в ближайшее время?
– Связаться-то можно... – вздохнул Серебровский. – Только учтите: до Чигирина добираться будете никак не меньше суток. Богдан Хмельницкий скорее ваш герой, чем наш – ныне он в Украине не в чести. Ну а дорога из Черкас в Чигирин и в советские времена была не то чтобы очень.
– Тем не менее, – повторил Яковлев, – мы едем... Надеюсь, коллеги нас в беде не оставят? К тому же Слепцов ведь как-то туда добрался.
– Возможно, на попутке, а может, и правда автобусом, ходит там один... раз в час!
– Когда ближайший поезд на Черкасы?
Ярослав посмотрел на часы:
– Вы что, прямо сегодня хотите?.. Успеть, конечно, еще можно, а отдохнуть с дороги – вряд ли!..
Володя бросил взгляд в окно: их машина действительно стояла перед отелем, он не ошибся. Рядом подчеркнуто тяжело вздохнул Калина. Но Яковлев был непреклонен и воспользовался своим правом старшего по званию: через полтора часа после того, как их самолет приземлился в Киевском аэропорту, и через сорок минут после автопрогулки по Крещатику Яковлев и Калина уже сидели в удивительно холодном купе вагона старого образца, еще с советских времен насквозь пропитавшегося угольно-пластмассовой вонью.
Игорь Калина, мрачно молчавший всю дорогу до вокзала, брезгливо покосился на запятнанные матрасы, сиротливо лежавшие на голых деревянных полках, и покачал головой:
– Ну и ну... Словно на полвека назад попали... Стоило ради этого от нас отделяться! Как думаешь, на части этот вагончик не развалится, пока мы до Черкас доплюхаем?
– Да ладно тебе, – усмехнулся Яковлев. – И не такое видали... Как-нибудь доберемся! А насчет здешней самостийности – так идея, милый друг, всегда была, по большому счету, человечеству дороже материальной стороны дела. Особенно идея вымечтанная!
– Не думай, что я такой темный! – слегка обиделся Калина. – И не забудь, что я тут фактически вырос. А насчет мечты – я в курсе, что Украина за всю свою историю отдельным государством ни разу не была. Я имею в виду – до сих пор... На мой взгляд...
– Слушай, давай без политики, а? – перебил его Владимир. – Не была – так стала! Глядишь, понемножку привыкнет... Так же как и мы...
Неизвестно, что именно возразил бы ему Калина на сей раз, но в этот момент состав резко дернулся вперед, потом почему-то назад. Но в следующую минуту, очевидно сориентировавшись наконец в пространстве, поезд более-менее плавно тронулся с места. Мимо окна купе, в котором оперативники, во всяком случае пока, находились вдвоем, медленно поплыл вправо перрон вокзала и высившееся за ним громоздкое здание с только что вспыхнувшей неоном надписью «Ки€в».
Александр Борисович закрыл папку и еще раз вгляделся в лицо человека, запечатленного на снимке, лежавшем на его столе отдельно. На душе у него было тяжело: сколько таких вот биографий и материалов по ним прошло через руки Турецкого за последние годы?
Игорь Владимирович Карпухин, майор в отставке, был лишь одним из череды многих попавших, как теперь принято аккуратно выражаться, под колесо истории. За свою почти пятидесятилетнюю жизнь успел побывать практически во всех горячих точках. Ухитрился выжить в Афгане, хотя первое свое ранение получил именно там, но из-под огня его в прямом смысле слова вынес на руках командир его роты, позднее погибший...
Затем, поскольку ранение роковым не было, подрывник Карпухин попадает в Таджикистан, после чего, как водится, первая чеченская... Второе ранение оказалось более серьезным, получено при боях в Грозном. Полгода госпиталей, после чего майора комиссуют. В родной город – Москву – он возвращается уже абсолютно лысым, еще несколько месяцев при ходьбе вынужден пользоваться палкой...
Турецкий прекрасно представлял, что именно испытывал майор в первые месяцы, а возможно, и годы мирной жизни. Когда-то, в конце восьмидесятых, к нему, тогда еще совсем молодому следователю, пришел тоже молодой, тридцатипятилетний Герой Советского Союза, майор – только что вернувшийся из Афгана. Пришел не по какому-то конкретному делу, можно сказать, просто так, с отчаяния, которым не с кем было поделиться. Позднее Александр Борисович узнал, что парень успел побывать до него в редакциях нескольких газет – тоже без определенной цели, ему нужны были люди, способные выслушать его историю, вот он и ходил по столице, делясь своим горем...
Его голос и по сей день звучит в ушах Турецкого...
– Я положил там всех моих мальчишек, понимаете? – говорил он. – Всех до единого! А они ведь совсем дети были, понимаете? По восемнадцать-девятнадцать лет – и ни один не выжил... Я не знаю, за что мне дали Звезду, не хотел брать, мне приказали... Я не знаю, как теперь с этим жить, я их всех каждую ночь во сне вижу... Они ведь совсем мальчишки, дети, понимаете? И мы ушли оттуда, а они – там... Как с этим жить? Вы не представляете!..
...Игорь Владимирович Карпухин был, судя по всему, из другого теста, чем тот майор, и сломался он на свой лад – так, как ломаются, сами того не подозревая, только сильные люди. И – что уж греха таить? – недалекие... Его боль стала ненавистью, а ненависть редко бывает стихийной, чаще всего она величина векторная. А образ врага создавать заново Карпухину было не надо – слишком свежи еще были в его памяти бои первой чеченской.
Бог весть какими путями столкнула его судьба с руководством «Красной Земли», позднее расформированной за, как тогда было это сформулировано в документах, «пропаганду национальной розни». Но если в «Земле» он был рядовым членом объединения, то во вновь образовавшейся «России» уже входил в правление...
– Бывший подрывник... – пробормотал Александр Борисович и хмуро глянул на фотографию Карпухина еще раз: прищуренные глаза, крепко сжатые в прямую линию губы. На столе Турецкого ожила внутренняя связь: Слава Грязнов, как всегда, был пунктуален и через пять минут уже ввалился, по обыкновению шумно, в кабинет Сан Борисыча.
– Ну что? Чего мрачный такой – свидетель не явился?
Турецкий бросил взгляд на часы и усмехнулся:
– Кто тебе сказал? Уже минут двадцать, как томится у кабинета Померанцева, сейчас пригласим сюда...
