Волга впадает в Гудзон - Незнанский Фридрих Евсеевич (книга регистрации TXT) 📗
– По словам матери – да... И как вы все запоминаете, Александр Борисович? Я просто диву даюсь! – Померанцев восхищенно посмотрел на Турецкого. – Я насчет увлечения историей России в протокол даже вносить не стал, просто на словах между делом упомянул... Я вообще терпеть не могу допрашивать в таких ситуациях женщин, а уж матерей – в особенности...
– Нас ты, похоже, считаешь чуть ли не садистами, – сердито бросил Вячеслав Иванович. – Кто же, скажи на милость, это любит? Работа, однако, есть работа!
Померанцев счел за благо промолчать, тем более что время его поджимало, и с самым невинным видом покинул кабинет шефа.
20
Маленький милицейский «газик» древнего образца с брезентовым верхом в очередной раз подпрыгнул на какой-то выбоине и неожиданно пошел ровно и почти мягко, сразу увеличив скорость.
– Ну шо, товарыщи, сдаеться, прыбулы!
Круглолицый пожилой прапорщик в милицейской форме повернулся к гостям, сидевшим на задних сиденьях, и доброжелательно подмигнул Яковлеву. После чего сразу же перешел на чистейший русский язык, без малейшего намека на мягкий украинский акцент:
– Вот вам и наш Чигирин...
Калина и Яковлев с любопытством глазели в окна – каждый со своей стороны. Впрочем, особого значения это не имело, поскольку картина, представшая их взорам, повсюду была одинакова. Несмотря на то что и на Украине нынешняя осень выдалась теплой и погода была почти летняя, площадь, на которую только что въехал «газик», причем площадь явно центральная, являла собой зрелище до крайности унылое. Несколько больших, судя по всему, никогда не просыхавших луж, возле одной из которых копошились куры, а еще у одной задумчиво застыла огромная пятнистая свиноматка; обшарпанный двухэтажный особнячок с облупленными колоннами – в советские времена в нем наверняка располагался местный райком партии. Слева от него в чахлом сквере одиноко высился засиженный голубями памятник Богдану Хмельницкому.
Машина подъехала прямо к особнячку, водитель выключил движок и вопросительно посмотрел на прапорщика, звали которого Тарас Антонович Негорюйко.
– Посидите малость, я сейчас, – пообещал Тарас Антонович. И с редкой для его возраста и довольно внушительной комплекции подвижностью ловко выскочил из «газика».
Отсутствовал он недолго и вернулся не один: рядом с ним шел еще один представитель здешней полиции, тоже немолодой, но, в отличие от Негорюйко, не то чтобы хмурый, но весьма сосредоточенный, с удивительно красивым, как отметил Яковлев, интеллигентным лицом.
– Доброе утро, – поздоровался он, подойдя к распахнутой дверце машины со стороны Яковлева. – Давайте знакомиться, Коломийцев Роман Иванович...
– Роман – здешний участковый, – пояснил Негорюйко, – ваш беглец как раз поселился на его участке.
Коломийцев между тем забрался в машину и устроился на сиденье рядом с подвинувшимся Володей, после чего извлек из старомодного кожаного планшета, болтавшегося у него на боку поверх формы, сложенный вчетверо большой лист плотной бумаги. Развернув его так, чтобы большая часть листа оказалась на коленях Яковлева и Калины, Роман Иванович ткнул остро отточенным карандашом в бумагу: перед Яковлевым и Игорем, как они моментально поняли, была топографическая карта Чигирина, сделанная от руки: очень тщательно, со всеми деталями. Владимир мог бы поспорить, что карту рисовал сам участковый собственноручно.
– Вот тут сейчас мы с вами, – сразу приступил к делу Коломийцев. – На площади, значит... А вот тут дом Калинкиных...
Носик карандаша переместился на окраину Чигирина, к маленькому заштрихованному квадратику, обведенному красным фломастером. При этом Роман Иванович ухитрился засечь удивленный взгляд Яковлева, не ожидавшего услышать русскую фамилию, и даже понять причину его мимолетного удивления.
– Семья, – невозмутимо продолжил он, – действительно русская, учителя, много лет назад приехали к нам по распределению, да и остались. У сына фамилия другая, не удивляйтесь, сын отцу неродной, потому он – Горбовский, а они – Калинкины. Парень их с детства мечтал, как его родной отец, офицером стать, ну и уехал учиться в Москву... Отчим с матерью, пожалуй, тоже бы в Россию уехали после отделения, но ведь у нас как было?
Он вздохнул и поднял глаза на Яковлева:
– Все по приказу, можно сказать, за одни сутки... Приказ был нам, участковым, собрать со всех проживающих на участке паспорта, так сказать, без предупреждения... За одну ночь в каждый паспорт по штампу поставили об украинском гражданстве. Так что все граждане СССР наутро проснулись гражданами Украины.
Володя кивнул, слегка нахмурившись, а нетерпеливый Калина заерзал на месте, демонстративно подтянув к себе угол карты, в котором виднелся красный кружочек.
– Ну вот, – невозмутимо продолжил Роман Иванович. – На карте видно, что вокруг их дома, значит, за огородом, лесок маленький – больших-то у нас тут вовсе не имеется. А подход все же со стороны улицы получше будет, если ваш Слепцов вооружен, так как со стороны улицы забор высокий, а огород, значится, голый сейчас, сада у них нет.
– Хотите сказать, – поинтересовался Игорь, что мы туда, как все люди, попадем через ворота?
– Так и пойдем, – согласно кивнул Коломийцев. – Мы, значит, с опером нашим вперед пойдем, вроде как паспорта проверить, а вы, значит, за нами чуть погодя... Там, как войдешь, справа сразу хлев стоит, а между забором и хлевом проход узехонький, схорониться можно, перехватить, если в бега надумает пуститься. А за опером нашим мы по дороге заедем.
– Насколько я понял, – заговорил Володя, задумчиво глядя на карту, вы предлагаете такой план захвата: проверка паспорта у жильца, затем под каким-нибудь предлогом вы с вашим опером ведете его к воротам. Мы перехватываем его у ворот, ждем за хлевом. Поправка одна: один из нас за хлевом, второй – за воротами, на улице. Уверены, что парень ничего не заподозрит?
Коломийцев пожал плечами:
– Будем стараться! Заходил я как-то на днях к Калинкиным, вроде бы вел он себя спокойно.
– А вы вообще-то часто такие визиты делаете? – поинтересовался Калина.
– Не то чтобы часто, однако бывает.
– Нужен хороший предлог, – уверенно сказал Яковлев. – И в дом вам, вероятно, придется, Роман Иванович, идти одному... Вы-то что думаете по этому поводу, Тарас Антонович? – поинтересовался Володя у сосредоточенно молчавшего все это время прапорщика.
– А я как раз над поводом все это время и думал, – усмехнулся тот и посмотрел на часы: большая стрелка лениво двигалась к полудню.
– Надумали что-нибудь?
– Пожалуй... – Он повернулся в сторону Коломийцева. – Ты вот что, Рома... Поскольку я в Чигирине лицо никому не знакомое, скажи: мол, из Черкас проверка паспортная теперь началась, вот, скажи, приехал инспектор, и Калинкиным меня представишь, а с беглецом вашим я уж сам поговорю, найду зачем к машине позвать...
– Мужики, – обеспокоенно произнес Калина, – может, все-таки не стоит художественную самодеятельность разводить?
– У тебя есть предложение получше? – поинтересовался Яковлев. – Ты же видишь, подходов к дому фактически нет, с какой стороны ни зайдешь, из окон дома будешь виден как на ладони. Щель-то за этим хлевом хоть широкая?
– Не очень, – сознался Коломийцев. – Но все же я со своим пузом там бы поместился, а вы потоньше меня будете, даже место для какого-никакого маневра останется. Да и за хлевом, как я думаю, человек нужен исключительно для подстраховки.
– Тут вы правы, – кивнул Яковлев. – Брать его будем на выходе из ворот.
– А это значит, – подхватил Калина, – что и дислоцироваться нужно иначе. Я прав, Володя?
Яковлев кивнул:
– Как насчет габаритов вашего оперативника?
– Ну... – вздохнул Роман Иванович, – вроде меня... Сами подумайте, какая тут у нас в Чигирине оперативная работа? Орест на здешних хлебах, почитай, два с лишком десятка лет сидит.
– Живут же люди, – фальшивым голосом позавидовал Калина. – У нас на оперативке больше пяти-шести лет не высидишь, это я вот только седьмой год как застрял.
