Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич
В процессе шахматного мачта у героя появляется, казалось бы, совсем не шахматное желание: «Эх, сменить бы пешки на рюмашки — / Живо б прояснилось на доске!». Но оно становится понятным, если вспомнить «Дворянскую песню»: «О да, я выпил целый штоф / И сразу вышел червой!». Поэтому во время матча герой чувствует, что ему нужно выпить, чтобы правильно оценить ситуацию, так же как и в [861] [862] некоторых других произведениях: «Чтоб во всем разобраться, / Нужно сильно напиться!» /1; 76/, «Нет, без хмельного не понять! / Пойти бутыль побольше взять?» /2; 78/, -и даже так: «Ты не ной, не ной, не ной — / Это ж кризис нефтяной. / Надо взять пойти бутылку — / Вдруг наступит спиртовой?» (АР-10-116). А в шахматной дилогии: «Эх, под такой бы закусь — да бутылку!».
В черновиках песни герой сравнивает себя со своим противником: «Сущест-вую<т> и чины, и ранги: / Он со мной сравним, как с пешкой слон» (АР-13-77). Эта же мысль в несколько иной форме повторится пять лет спустя: «Сравнюсь с тобой, подводный гриб, / Забудем и чины, и ранги» («Упрямо я стремлюсь ко дну…», 1977).
Кстати, мотив социального неравенства (чины и ранги), которое не давало Высоцкому покоя, разрабатывался им еще в аллегорической «Песне о нотах» (1969): «Какую ты тональность ни возьми — / Неравенством от звуков так и пышет <.. > Напрасно затевать о нотах спор: / Есть и у них тузы и секретарши».
В шахматной дилогии лирический герой противопоставляет свое неблагополучие процветающему противнику, как и год спустя в «Смотринах»: «Королевы у него и туры, / Офицеры грозны и сильны, / У него — фигуры как фигуры, / А мои ферзи с ладьями — дуры, / Офицеры у меня — слоны» /3; 383/ = «Там у соседа — пир горой, / И гость — солидный, налитой, / Ну а хозяйка — хвост трубой — / Идет к подвалам, — / В замок врезаются ключи, / И вынимются харчи, / И с тягой ладится в печи, / И с поду-валом. / А у меня — сплошные передряги: / То в огороде недород, то скот падет, / То печь чадит от нехорошей тяги, / А то щеку на сторону ведет».
Как мы уже говорили, в шахматной дилогии лирический герой сравнивает себя с пешкой: «Он со мной сравним, как с пешкой слон» (АР-13-77), — а в другом варианте — с солдатом: «Да, майор расправится с солдатом. — / Проходная пешка, даже две!..» /3; 383/. Здесь упоминается тот же майор, что и в рукописи «Побега на рывок», где он также устроит расправу над героем: «Кто на мне до зари / Сапогами ковал? / Взвод вспотел раза три, / А майор всё кивал» (АР-4-14). В песне «Рецидивист» героя уже допрашивал майор: «Мне майор попался очень деловой»; в «Пародии на плохой детектив» майор становится причиной ареста героя: «Враг не ведал, дурачина: / Тот, кому всё поручил он, — / Был чекист, майор разведки…»; а в «Том, который не стрелял» героя из-за доноса чекиста отдали под трибунал: «И особист Суэтин, / Неутомимый наш, / Еще тогда приметил / И взял на карандаш». О столкновениях с чекистами говорится также в песнях «Я был душой дурного общества» («Мою фамилью-имя-отчество / Прекрасно знали в КГБ») и «Про личность в штатском».
Итак, лирический герой, как правило, выступает в маске солдата, рядового (в том числе рядового зэка — как в «Побеге на рывок»): «Меня гоняют до седьмого пота — / Всяк может младшим чином помыкать, / Но все-таки центральные ворота / Солдату поручают охранять» («Песня солдата на часах», 1974). Поэтому и «рядовой Борисов» стоит на посту, «охраняя» его от врагов в песне 1969 года. Да и в «Натянутом канате» поэт откровенно говорил о себе, что «не вышел ни званьем, ни ростом», а ростом он не вышел и в черновиках «Мореплавателя-одиночки»: «Роста среднего — хоть мал да удал», «Не амбал, но хоть и мал, да удал» (АР-10-128). Как известно, рост самого Высоцкого составлял метр семьдесят.
Кстати, у строк «Меня гоняют до седьмого пота — / Всяк может младшим чином помыкать» имеется более откровенный вариант: «Начальников над ним полно, / Все младшим чином помыкают» (АР-12-118). Вспомним «Частушки Марьи» (1974): «Царь солдата ухайдокан. / То — не то, и это — нет, — / Значит, царь — эксплуататор, / Настоящий дармоед».
Теперь проследим, привлекая черновики, как развивается ход шахматной партии. Сразу же бросается в глаза мотив массированного давления со стороны противника героя: «Вижу, он нацеливает вилку» /3; 176/, «Два коня на королевском фланге / Топчут слабый пешечный заслон» /3; 383/, «Он мою защиту разрушает, / Старую индийскую — в момент» /3; 176/, «Но в моей защите брешь пробита» /3; 383/, «Черный ферзь громит на белом поле / Все мои заслоны и щиты» [863] [864] /3; 384/, «Он пространство вытоптал слонами / И бросает в бреши двух коней» /3; 385/.
Понятно, что сражаться с таким монстром бесполезно. Как сказано в «Песне автомобилиста» (1972): «Но понял я: не одолеть колосса! / Назад — пока машина на ходу!». Таким же «колоссом» представала штанга в «Штангисте» (1971): «Такую неподъемную громаду / Врагу не пожелаю своему» (сравним заодно с аналогичной лексикой в «Песенке про прыгуна в длину»: «Я такой напасти не желаю и врагу»; и в стилизации 1970 года: «Это было в отеле средь машинного гула, / Я такого желаю разве только врагу», — написанной по мотивам стихотворения И. Северянина «Это было у моря, где ажурная пена…», 1910).
И если в «Штангисте» герой еще решал: «Где стоять мне — в центре или с фланга?» /3; 335/, то в шахматной дилогии он видит, что раз его противник давит центром, у него нет другого пути, кроме как «налечь на фланги» (именно этому его учил перед матчем футболист: «За тылы и центр не беспокойся, / А играй по краю напрямик!»). Еще одно сходство между этими песнями состоит в том, что про штангу герой говорит: «Двухсоткилограммовую громаду / Над головою с воем подниму!» /3; 335/, а в шахматной дилогии констатирует: «Я же лежа жму сто пятьдесят!».
Но как же герой защищается? «Прикрываю подступы к воротам, / Прикрываю пешки рукавом…» /3; 391/. Опять появляется футбольная терминология — «ворота». Становится понятно, почему в черновиках песни «После чемпионата мира по футболу — разговор с женой» герой так хотел «заминировать» свои ворота: «Надо б подступы к воротам заминировать», «Я вратарскую площадку заминирую» /2; 541/, и во «Вратаре» он действительно «заминировал» ворота, став голкипером, как и в «Песне солдата на часах»: «Но все-таки центральные ворота / Солдату поручают охранять». Вместе с тем во «Вратаре» герой поддался уговорам фоторепортера, хотя поначалу думал «попросить потихонечку партнеров, / Чтоб они ему разбили аппарат», но не решился на это, вследствие чего пропустил гол, а в шахматной дилогии он еще до матча «разбил всю оптику задире» /3; 387/, чтобы та ситуация не повторилась. Причем и в этой песне, и во «Вратаре» герой заявляет о своей ненависти к фотографам: «Я сказал: “Я вас хочу предупредить, / Что кино люблю и ненавижу фото”» /3; 300/ = «Фоторепортеры налетели — / Ослепить, мерзавцы, норовят» /3; 386/. Как вспоминает фотограф Александр Стернин: «Владимир Семенович не давал себя снимать случайным людям»653.
Если продолжить сопоставление «Вратаря» с шахматной дилогией, то можно заметить еще некоторые сходства: «Репортеры тучею кишат у тех ворот» = «Фоторепортеры налетели».
В ранней песне герой испытывает давление со стороны репортера, который также является его врагом, поскольку уговаривает пропустить гол, а в поздней — со стороны «Фишера»: «Гнусь, как ветка, от напора репортера» /3; 63/ = «Черные наглеют, наседают» (АР-13-75).
В обеих песнях встречается образ борьбы: «Не заняться ль мне борьбой?» /3; 62/ = «Я его — через бедро с захватом» /3; 176/.
Лирический герой не любит «шуток»: «Не до шуток мне и не до разговоров» /3; 300/ = «Только зря он шутит с нашим братом» /3; 176/, - так как занят защитой своих ворот: «Я спокойно прерываю передачи / И вытаскиваю “мертвые” мячи» /3; 60/ = «Прикрываю подступы к воротам, / Прикрываю пешки рукавом…» /3; 391/.
