Секрет Высоцкого - Золотухин Валерий Сергеевич (книги полностью txt) 📗

Валерий Золотухин

Секрет Высоцкого

«БОЖЕ! ПОМОГИ МОЕМУ ДРУГУ...»

Владимир Высоцкий и Валерий Золотухин...

Безусловно, самые яркие и самобытные дарования из созвездия «Таганки» 60—70-х годов. Для меня, влюбленного в песни и личность Владимира Высоцкого, Театр на Таганке, по правде говоря, всегда был интересен в основном лишь постольку, поскольку главный режиссер, актеры являли собой окружение кумира. (Этим я не хочу никого обидеть — очень ценю, например, Аллу Демидову, Леонида Филатова). Я им страшно завидовал в юности уже потому, что они (подумать только!) могли каждый день запросто здороваться, общаться с Ним и, конечно, слушать Его феноменальные песни живьем (небожители!).

В начале 70-х, не пройдя по конкурсу в университет, я всерьез подумывал уехать из родного Ташкента в Москву и поработать (кем угодно!) на Таганке, хотя бы до армии (совсем как восторженная девочка-костюмерша из записок Валерия Золотухина) — «лишь бы каждый день видеть Самого Высоцкого!».

Бесспорную неповторимость таланта Валерия Золотухина я отметил для себя, пожалуй, раньше, чем услышал песни Владимира Высоцкого. Фильм «Пакет» с высоты нынешнего дня, может быть, покажется весьма незатейливым (кто-то и неправду найдет), но это чистая и честная по интонации работа, с хорошими актерами, в котором впервые заблистал юный Золотухин, впервые проявился тот самый «ванинский склад» актерского дарования. Обаятельнейшие образы таежного милиционера Сережкина и Бумбараша сделали его любимцем публики. Плюс, конечно, песни разных авторов, которые после исполнения их Золотухиным становились шлягерами. Одним словом, еще с середины 60-х Валерий Золотухин стал для меня звездой (ну, может быть, звездочкой), которая светит своим, а не отраженным светом. Его «особняковость» ощущалась всегда и в самом Театре на Таганке — он тоже «в привычные рамки не лез».

...После смерти Владимира Высоцкого показалось странным — Золотухин, которого сам погибший поэт называл другом, молчит. (Нельзя не отметить: о Высоцком писали много, и часто талантливо, страстно, и Алла Демидова, и Вениамин Смехов. А как не вспомнить блестящие работы Натальи Крымовой, Леонарда Лавлинского, Юрия Карякина!)

Золотухинский «Этюд о беглой гласной», написанный мастерски, легко и свободно, только разжег нетерпение прочитать нечто более «глобальное». А ряды «воспоминателей» между тем стали множиться едва ли не в геометрической прогрессии. Становилось жутко. Пошли в ход отшлифованные многоразовым употреблением и скоро набившие оскомину клише и трафареты, патока патетики и дешевого мессианства. Вознесенский и Евтушенко, которые всегда шли чуть впереди прогресса, поведали градам и весям, что, оказывается, в «душной атмосфере застоя» почти главным делом их жизни было помочь пробиться «меньшому брату» в печать и Союз писателей.

Марина Влади издала свои интереснейшие (как к ним ни относись!) мемуары, точнее мемуарную беллетристику. А Золотухин молчал...

Качественно новый этап осмысления, исследования, понимания жизни и творчества великого русского поэта последней трети нашего столетия Владимира Высоцкого, я считаю, начался с воспоминаний Людмилы Абрамовой, умных, тонких и точных, и публикации в «Литературном обозрении» писем молодого, бесшабашного Володи Высоцкого к ней.

И вот дневники Валерия Золотухина. Беспощадные прежде всего к себе. И этим уже вызывающие доверие. Пронизанные любовью, любовью подлинной — не ангельской, не дистиллированной. Здесь всего намешано: ревность, нескрываемое желание соперничества и творческого превосходства, резкие оценки, казалось бы, даже бесспорных удач Высоцкого, радость и отчаяние, воспарение духа и падения плоти. Кажется, фрагментарность, беглость, недосказанность вовсе не достоинства, а недостатки дневников вообще. Для меня же прелесть и притягательность золотухинских дневников именно в их импрессионистичности, противоречивости даже. В них атмосфера времени, узнаваемые реалии тех дней. Язык, надо признать, и впрямь порой далеко не парламентский — права Галина Волина. Но здесь хочется и поспорить с ней как одной из первых, надо полагать, читательниц дневника. Участница правозащитного движения (то есть мужественный человек, для которого правда — и принцип, и цель), получается, против... правды?! Нет, конечно. Однако все-таки не надо бы априори моделировать некого «среднестатистического» читателя — циника и пошляка, с блестящими глазками и потными от предвкушения «чтива» ладонями. Что же касается «кулис», театрального «Зазеркалья», мне кажется, нельзя ну буквально все сводить к издержкам «подлого времени». Охотно признаю свою слабую компетентность, однако жизнь господина де Мольера и его труппы, история русского театра, наконец, «Театральный роман» Михаила Булгакова показывают, и достаточно убедительно, вечность этого явления. За кулисами, увы, всегда что-то происходит, что-то «творится» (даже политика позаимствовала у театра такие понятия, как «закулисная сделка», «закулисные переговоры» с однозначно негативным оттенком). Так было, так будет. Другое дело — кто без греха? Кто первым бросит камень в актерскую братию? Можно подумать, нет своего «закулисья» у врачей и политиков, прокуроров и академиков, физиков и лириков, токарей и пекарей!

Уверен, Валерий Золотухин поступил правильно, не последовав добросовестным и добропорядочным советам.

Я прочитал дневники взахлеб, на одном дыхании. Почему? Ну понятно — Высоцкий, Таганка. Но еще и потому, что это — художественная литература. При всей неприглаженности, непричесанности форм, скорее даже благодаря этому. Я, так сказать, рядовой читатель, чисто эмоционально воспринял дневники Золотухина именно как «документальную повесть о Высоцком, о Таганке». О формировании души русского интеллигента. О том времени, когда у нас «достаточно беспокоились о творческом беспокойстве артистов» (С. Е. Лец).

Интриги, сплетни, ложь, склоки? Да, но это живая жизнь. Варварский, вульгарный язык? Что ж, если так «кто-то кое-где у нас порой» (то есть сплошь и рядом) говорит! Словом, не стоит всего этого пугаться, это как раз тот самый «сор» ахматовский, из которого, «не ведая стыда», росло Искусство, Искусство легендарной Таганки, о жизни «обитателей» которой мы судим отнюдь не по их страстишкам «общечеловеческим» и слабостям, а прежде всего по творческим взлетам. Это и есть суть их существования — сплав души, таланта и вдохновения.

Когда автор говорит о своем часто «непутевом» и нежно любимом герое, друге и «сопернике», он не чурается лирики и даже патетики, счастливо избегая фальши и ходульности. Язык повести, золотухинской прозы вообще, заслуживает отдельного разговора. Скажу лишь о поразительной способности автора ярко, броско, очень узнаваемо характеризовать своих героев их же репликами, тирадами. Наиболее живописен, я бы сказал, мрачно великолепен Юрий Любимов (он же Шеф, он же Петрович), клокочущий темперамент которого рождал и великие спектакли, и великие обиды его актеров. Как мне показалось, они довольно часто чувствовали себя только глиной в руках скульптора, пусть и гениального.

Полифоничность, смена темпов в повествовании адекватны жизненному ритму «действующих лиц», их дыханию, часто прерывистому, той самой пресловутой прозе жизни, житейской суете, незаметно, исподволь затягивающей. И, в результате, не жизнь прожита — ее черновики. Автору же, судя по дневникам, удается «остановиться, оглянуться», подняться над жизненной рутиной, всмотреться в себя... и ужаснуться порой — не так живу! Эти «самокопания» (еще недавно проходившие по разряду «мелкотемья», «узкого мирка сугубо личных переживаний» и т. п.), в сущности, едва ли не самое интересное и волнующее, и дорогого стоят. Валерий Золотухин доверчиво, по-моцартовски, открывает перед нами свою душу, мир своих сокровенных, почти интимных переживаний и страстей, — как говорят сейчас, «подставляется». Разумеется, в надежде на сочувствие, сострадание, ради Истины, которая всегда одна (это правд много, у каждого — своя). Кстати, я уже говорил, что автор часто беспощаден к себе, да и к героям, и это очень важно, ибо многие мемуаристы, вольно или невольно, после смерти Высоцкого пишут уже как бы с поправкой на его утвердившуюся гениальность и собственную прозорливость. Прочитав записки Валерия Золотухина, четко сознаешь: да, был уже тогда, в 60-е, популярный артист и певец Владимир Высоцкий, но, скажем, Гамлета могли сыграть (и надеялись, и верили, что сыграют не хуже, а может быть, и лучше, по-своему) и Л. Филатов, и Д. Щербаков, не говоря уже о самом В. Золотухине. Драматические коллизии вокруг коронной роли мировой драматургии: вправе или не вправе был Валерий Золотухин претендовать на эту роль после того, как ее сыграл, и сыграл мощно, Владимир Высоцкий? Сейчас мне кажется: а почему нет? Но не уверен, что, скажем, в 79-м я был бы так же великодушен...