В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
Георгий поведал, что побережье кишело ползучими тварями. Чтобы произвести очистку, туда завезли несметное количество ежей. Для них змеи – самое большое лакомство. Благодаря ежам побережье стало безопасным для отдыхающих.
Впоследствии я неоднократно посещал эту благодатную страну с трагической и сложной историей. Однажды в Союзе архитекторов мне предложили возглавить семейный отдых группы сотрудников на курорте Золотые Пески. Я взял жену и дочь, которая была в те годы уже школьницей. На отдыхе мы подружились с восходящей звездой эстрады – Эдитой Пьехой и ее мужем Александром Броневицким. Непринужденное общение с ними оставило в памяти самые светлые воспоминания.
Прощай, Тихий тупик!
Возвратившись в Москву, я узнал о возможных изменениях в нашем институте. Это было связано с атмосферой первого десятилетия суетной, непродуманной эпохи реформизма Хрущева. Новаторский зуд неспокойного лидера страны, как цунами, будоражил всю сложившуюся систему сверху донизу. Не обходили волны перестроек научно-исследовательские и проектные организации. Под эгидой создания новых крупных структур тасовали, как колоду карт, целые подразделения. Все это делалось поспешно и в приказном порядке. Не миновала опасность расчленения и наш, единственный на всю страну, специализированный институт с устоявшимися традициями и коллективом опытных профессионалов.
Но до этой насильственной экзекуции впереди было еще около года. Количество заказных проектов росло, как снежный сугроб в пургу. Приходилось, в нарушение законодательства, работать в выходные дни и в счет очередного отпуска.
Мудрая жена не выражала вслух недовольство, но внутренний протест, как в зеркале, отражался на ее красивом лице. Взрослеющая дочь, стараясь подражать старшим, с укоризной говорила, уютно устроившись на коленях и нежно прижавшись ко мне:
– Все папы приходят домой вовремя, а ты пропадаешь на работе. Нам ведь без тебя скучно и грустно.
Мне приходилось оправдываться перед своим лучшим из лучших архитектурных творений и обещать, что скоро исправлюсь.
Наконец сбылось долгожданное событие – переезд из Тихого тупика в район близнецов-пятиэтажек у Рогожской заставы. Правда, несмотря на ходатайство Союза архитекторов и института о предоставлении маме и мне отдельной квартиры, чиновники оказались непреклонны. Как не вспомнить поговорку «Сапожник без сапог»! Скромный творец среды обитания людей не дотягивал до уровня посемейного расселения. Полнотелая заведующая жилищным отделом района с раздражением и довольно грубо пыталась мне объяснить, что для получения отдельной квартиры нам не хватает еще одного человека. Поскольку Яна в связи с несчастливым замужеством выписалась, пришлось смириться с улучшенным вариантом: коммуналкой на две семьи. Утешало то, что мама на закате нелегкой жизни получила наконец возможность пожить наедине с собой, имея моральную и материальную опору с нашей стороны.
К этому времени стала проясняться судьба Яны. Добросердечный Матти сумел постепенно растопить ее заледенелое после первого брака сердце. В итоге длительного и немногословного ухаживания он сделал Яне предложение. Это произошло примерно так:
Бог знает, как бы жизнь сложилась,
Но здесь судьба распорядилась,
Ведь в мире сем в какой-то час
Фортуна сталкивает нас.
Так, славный парень из Суоми,
Уехав из родного дома
Учиться в стольный русский град,
Однажды положил свой взгляд
На тонкостанную девицу.
В МАРХИ на вечере студентов
Изрек ей пару комплиментов
С суоми-рашенским акцентом.
С минуты той наш славный Матти,
На редкость цельный малый, кстати,
Обхаживал и терпеливо
Объект сей лакомый на диво
К себе навеки приручил
И как жену заполучил.
В те годы брачные союзы с иностранцами были исключением из правил. Наличие родственников за границей, как и пресловутый «пятый» пункт, могло перечеркнуть любые качества гражданина страны, «где так вольно дышит человек».
После окончания института Матти с молодой женой должен был возвратиться в Финляндию. От нас с мамой требовалось согласие на переезд Яны. С этой целью мы предстали перед зоркими очами вежливого чиновника специального международного ведомства. Заполнили различные анкеты. Мама очень волновалась. Больше всего ее беспокоила возможность лишиться в будущем общения с дочерью. Прожив всю жизнь за «железным занавесом», она заграницу психологически приравнивала к другой планете. На редкость доброжелательный молодой чиновник успокоил ее. Он заверил, что препятствий к гостевым поездкам не будет. Финляндия не только наш сосед, но и одна из самых дружественных к СССР стран. Его слова оправдались, хотя процедура оформления гостевых визитов оставляла желать лучшего.
У высоких берегов Амура…
После двуязычной, непринужденной и веселой свадьбы я вскоре отправился в очередное деловое турне. Долгий утомительный перелет с промежуточными посадками завершился в Хабаровске. Вдоль высокого берега Амура он протянулся на много километров. В целом город показался мне монотонно-безликим: с преобладанием новостроек и хаотическим нагромождением одноэтажных домов ближе к окраинам.
Более впечатляюще выглядел Владивосток, расположенный на живописных холмах. Силуэты старых и новых построек, террасами вписанных в их склоны и складки, придавали городу самобытный облик. Морские дали просматривались с разных уголков и точек. Это еще больше усиливало уникальность пейзажа. Спустя годы перекличку с Владивостоком я ощутил в сказочно красивом Сан-Франциско.
После завершения деловых встреч мы направились в молодой промышленный город Комсомольск-на-Амуре. Миновав Хабаровск, остановились на ночлег в небольшом городишке. К нему вплотную примыкало стойбище коренной народности – нанайцев: сплошные юрты и бедные одноэтажные строения. Схожие, на одно скуластое лицо, аборигены окружили нас толпой. Просили водку и сигареты. Взамен предлагали натуру в виде жен на предстоящую ночь. Водки у нас не было. Сигаретами, за исключением меня – некурящего, щедро угостили. От представительниц прекрасного пола вежливо отказались.
Комсомольск встретил нас серым маревом от выбросов многочисленных предприятий. Их запахи, с непривычки, преследовали нас на каждом шагу. В его облике четко прослеживалась основная направленность архитектуры 1930-х годов. Структуре города придали систему расходящихся лучей «города Солнца». Застройка центральной части, стилизованная под упрощенный неоклассицизм, была окружена микрорайонами безликих «новых черемушек».
Из-за чрезмерной концентрации промышленных зон «город Солнца» превратился в территорию риска: там можно было приобрести целый букет заболеваний. От воды широкого Амура, превращенного в сточную клоаку, исходили неприятные ароматы: химия вперемешку с гнилью. Несмотря на это, мы решили вернуться в Хабаровск на теплоходе.
Красота Амура за пределами загаженных акваторий трудно поддается описанию. Ощущение его первозданности и величия усиливалось доносящимися из радиорубки пленительными звуками вальса «Амурские волны»[100]:
Плавно Амур свои волны несет,
Ветер сибирский им песни поет.
Тихо шумит над Амуром тайга…
Порывы ветра приглушали слова, но песня снова и снова возрождалась:
Там, где багряное солнце встает,
Песню матрос на Амуре поет.
Песня летит над широкой рекой…
Вальс сменялся другими мелодиями. Но они уступали ему по глубине и красоте звучания.
По прибытии в Хабаровск мы, с места в карьер, направились в аэропорт. В салоне самолета мой сосед оказался на редкость интересным собеседником. Общение с ним незаметно сокращало монотонные часы длительного перелета. Он представился непривычным именем Владлен. Заметив мое удивление, с улыбкой пояснил:
– Мои родители назвали меня в честь вождя. Владлен – сокращение от «Владимир Ленин».
