Лоцман. Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович (книга регистрации .txt) 📗
Шурка опасливо шевельнул пыльными ступнями:
— Грязные ноги-то…
— Какая разница. Это же все — вещи временные. Пристанище на час…
Шурка не понял, но послушался. Забрался в кресло с ногами, уютно уткнулся плечом между высоким подлокотником и спинкой. И… перестал бояться.
Стало спокойно и хорошо. Как в прежние времена, в клинике, когда его навещал Гурский.
И Шурка вдруг понял, что соскучился по Гурскому. Что он… любит этого уверенного и доброго бородача. И даже Кимыч, который возник за плечом у Гурского, ему тоже приятен.
Шурка Кимычу, однако, не был приятен. Кимыч хмыкнул:
— Явился. Я же, Иван Петрович, вас предупреждал…
Иван Петрович Гурский — великий ученый, хирург-волшебник и галактический корректор — потерзал пятерней бороду. Отвел от Шурки ультрамариновые глаза. Спросил, будто против воли:
— Как у тебя, Полушкин, хватило ума делать эту операцию? На себе…
Кимыч хмыкнул опять:
— К чему теперь слова…
— Да, пожалуй, — отозвался Гурский с неожиданным стариковским кряхтением.
Шурка опять ощутил неуютность. Осторожно огрызнулся:
— Все ведь кончилось нормально.
Гурский откинулся на стуле (Кимыча отшатнуло). Положил на стол сжатые кулаки — будто академик Павлов на известном портрете.
— Могло кончиться и не нормально… Да и ничего не кончилось. Ведь рыбка-то уплыла!
— А что с ней было делать?.. И что вам вообще от меня надо?! — Шурка своей обидой заслонился, как щитом. — Я сделал все, что вы велели! А чтобы беречь рыбку после этого, вы не говорили! Вы сами виноваты!
— Это верно… Однако тебе тоже надо было думать…
Виноватость Гурского слегка утешила Шурку. Он сказал уже снисходительно:
— Ничего же страшного не случилось.
— Откуда ты знаешь?.. Откуда мы знаем… Не случилось пока. Эта «рыбка» — генератор колоссальной межпространственной энергии. И теперь он бесконтролен, лишен программы. И может вытворить все, что угодно… Захочет — прорастет невинным цветочком на берегу ручья, а захочет — рванет так, что ваша планетная система посыплется, как порванные бусы…
Шурка вспомнил, как они махали вслед алому вуалехвосту. Улыбнулся и сказал уверенно:
— Не рванет. Он же благодарен за свободу.
— Дурень ты… — вздохнул Гурский. Почти как баба Дуся. А Кимыч иронически изогнул губы и брови. Нагнулся, что-то шепнул Гурскому в ухо.
— Вот именно, — кивнул тот. — Это самое грустное. С нынешним твоим сердцем ты не сможешь жить у нас.
— Ну и не надо! — Шурка протестующе забарахтался в кресле. — Я и не хочу! Мне здесь… лучше всего на свете!
— Но ты же хотел на Рею! — Это Кимыч. Неожиданно тонким голосом.
— Я давно уже передумал!
Гурский и Кимыч посмотрели друг на друга. На Шурку. Гурский медленно, очень весомо проговорил:
— Поймите, Полушкин. Никакого «здесь» скоро не будет. Вообще. Совсем. Ваша планета перешла грань возможного. Негативные явления превысили все допустимые нормативы…
— И даже недопустимые, — глядя в пространство, выдал Кимыч.
— Что? Я не понимаю… — жалобно сказал Шурка. Хотя, кажется, понял. И опять обессилел от вязкого страха.
Гурский смотрел в стол.
— Выхода нет, Полушкин. Зла накопилось столько, что болезнь стала смертельной. Этим злом планета отравляет себя, как гангренозный больной — собственным ядом. И ладно бы, черт с вами. Но эта зараза ползет по Кристаллу. И потому — пора кончать.
— Как… кончать? — только и смог пролепетать Шурка. Ему почудилось, что сейчас Гурский нажмет кнопку — и ахнет всепланетный ядерный взрыв.
— Не бойся, — ухмыльнулся Кимыч.
И Шурка разозлился. Собрал остатки гордости. Перестал ежиться, спустил с кресла ноги.
— С чего вы взяли, что я боюсь?
— Вот и хорошо, — покладисто сказал Гурский. — С Землей не случится ничего плохого. Мы просто отведем ее по ВВ назад.
— По… какому ВВ?
— По Вектору Времени. В эпоху динозавров, когда людьми здесь еще не пахло. И дадим возможность вашему шарику покатиться в своем развитии по более достойному пути… Понимаешь, Полушкин, планета сохранится, но история у нее будет другая. Без нынешней крови…
— Значит… и без нынешних людей? — догадался Шурка.
— Естественно.
— Вы… не имеете права!
— Это не мы, Полушкин. Это вывод Космического Разума, диктующего общие закономерности развития.
— Но вы же этим самым переносом… к динозаврам… убьете всех! Вы… хуже Гитлера и Сталина!
— Да кого же мы убьем? Ты пойми. Сделай усилие и вникни, Полушкин. Будет более ранняя эра. Получится, что этих людей просто никогда не было.
Ох и тошно стало Шурке. Пусто-пусто…
— Совсем никого?
— Разумеется.
— И… папы и мамы?
— Ну, что поделаешь… Их ведь, Полушкин, и так нет…
— Но тогда получится, что не могло быть и меня!
Гурский и Кимыч снова переглянулись.
— С вами, Полушкин, вопрос особый. — Гурский опять суховато перешел на «вы». — Непростой вопрос. Вы теперь вне обычных земных законов. Уже на иной ступени бытия… Но дернуло же вас отпустить рыбку и вырастить земное сердце! Ума не приложу, как тут быть.
Кимыч вдруг сказал, глядя перед собой:
— Вы знаете, как быть, Иван Петрович. Только не решаетесь. Вариант пятой грани.
— Это сожрет всю резервную энергию…
— Но разве Полушкин не заслужил? Он сделал то, чего не могли мы…
— Да… хорошо. Готовьтесь, Полушкин.
— К чему?..
— К уходу, мой мальчик, — очень мягко сказал Гурский. — Так надо.
— Прямо сейчас? — Шурка вновь съежился в уголке кресла. Машинально.
— Да… Хотя понятие «сейчас» в данном случае теряет смысл.
— Но я не хочу… один…
— С нами, — буркнул Кимыч.
— А… можно взять бабу Дусю?
Гурский и Кимыч молчали.
— И ребят… — шепотом попросил Шурка.
У Кимыча слегка одрябло лицо. Сморщился лысый лоб. И впервые прозвучала в голосе виноватость.
— Евдокия Леонтьевна не захочет оставлять свой дом и привычную жизнь. А ребята — своих отцов и матерей. А те — других родных. И друзей. И потянется бесконечная цепь… Где напасешься энергии? На тебя-то и на нас еле-еле…
— Я не пойду с вами!
— Тогда исчезнешь… — Гурский с усилием встал.
Шурка тоже вскочил.
— Значит, вы мне врали!
— Мы никогда не врем, — сказал Кимыч своим прежним бесстрастным тоном.
— Врали! Вы говорили, что с Землей ничего не сделаете без моего согласия, а сами…
Гурский тяжело оперся о стол. И только сейчас Шурка понял, что Гурский — старик.
— Нет, Полушкин, не было лжи. Когда мы это говорили, был иной баланс сил. Вы сами виноваты. Сами качнули весы.
— Ничего я не качал!.. Я их даже не касался!
— Я вот про эти весы… — Гурский посмотрел назад. Кимыч тоже. Зеленая занавесь исчезла. Не раздвинулась, не упала, а растаяла. И Шурка увидел весы.
Они были громадные, под потолок. Но Шурка сразу узнал их. Чугунная опора, шары вместо чашек, прозрачный шар с механизмом. Да и клеймо на медном коромысле было все то же:
МАСТЕРЪ КАЛЯЕВЪ И.А.
За весами клубилась тьма. От нее веяло неземным холодом. Шурка мигом покрылся пупырышками. Но все же с последней храбростью сказал:
— Ну и что?
— А то, что это межпространственный индикатор дисбаланса. И темный шар на нем упрямо тянет вниз. И вы — немалая причина тому, поскольку добавили этому миру долю зла.
— Я не добавлял! Врете!
— Не врем. Добавили… Вы убили Лудова.
Шурка опять сел. Как подрубленный. Сжал себя за плечи. По всему телу — дрожь. То ли от холода, то ли…
— Вы же говорили, что промахнулся…
— Да… Но машина перевернулась, и Лудов получил травму черепа. Сперва казалось, несерьезную. Но недавно она дала себя знать. Кровоизлияние и… конец.
Холода уже не было. Кровь жарко пошла по жилам. Шурка расправил плечи. Во мгле позади часов мерцали звезды. Глядя на них, Шурка проговорил:
— Значит, я все же сделал это…
— Да.
«Папа, я сделал это…»
