Лоцман. Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович (книга регистрации .txt) 📗

Проснулся Шурка от крепкого стука в дверь.

Он помнил все. И не было в нем ни капельки страха, никакого отзвука тревоги. Только счастье.

Шурка прижал к груди ладонь. Сердце под ребрами билось ровно и ощутимо. Шурка вздохнул так, словно хотел вобрать в себя весь воздух нынешнего лета…

А в дверь колотили.

Шурка подскочил, дернул ручку.

— Не заперто же! Входили бы… Здрасьте! — На пороге возвышалась грузная почтальонша Анна Петровна.

— Как это «входили бы»! В чужой дом без спросу… А ты чего в голом виде гостей встречаешь? Спал, что ли, среди бела дня?

— Ага! Вздремнул малость… Бабы Дуси нету, она велела, чтобы я расписался.

— Сплошное с вами нарушение правил… Ладно уж… Боже ж ты мой, а чего это у тебя на груди-то?

На груди по-прежнему был круг незагорелой кожи в красной тонкой опояске. Но это была настоящая кожа! Живая наощупь! И сквозь нее проступали настоящие ребра! Счастье булькало в Шурке, он пританцовывал.

— А, ерунда! Операция была! Вы разве не знали?

— Не знала я, что этакая страсть…

— Да никакая не страсть! Все уже прошло!..

Шурка поставил в ведомости подпись — в точности как баба Дуся. Сунул деньги в ящик стола.

— Спасибо, Анна Петровна.

— На здоровье… Не вздумай только без бабушки тратить, а то знаю я вас, всякие компьютерные автоматы да жвачки на уме.

— Не-е! Я лучше парусную яхту куплю. Для кругосветного путешествия!

— За ухо вот я тебя…

Шурка, смеясь, проводил Анну Петровну до двери.

Подошел к тазу, глянул на рыбку. Она плавала как ни в чем не бывало. Только было ей мелковато, кончик верхнего плавника торчал из воды.

Шурка старательно вымыл под краном трехлитровую банку. Черпнул из таза кружкой раз, другой. Когда воды в банке стало достаточно, взял скользкую рыбку в ладони, пустил ее в новое жилище. Потом осторожно слил в банку оставшуюся воду. Лизнул мокрые пальцы. Вода оказалась обыкновенная.

Банка была теперь заполнена почти доверху: рыбка в ней казалась увеличенной, как за большой линзой.

Сейчас это была обыкновенная аквариумная рыбка. Красно-блестящая, с белым пышным хвостом. Как там Кустик говорил? «Алый вуалехвост»? Не важно. Важно то, что к Шурке она не имела уже ни малейшего отношения! А в груди у него: тук, тук, тук…

Шурка выбросил в мусорное ведро липкий кружок искусственной кожи. Спрятал в коробку с инструментами стекло и золотистое кольцо с дырками. А винтики горсткой выложил на стол. Раздаст на память ребятам…

Потом Шурка неторопливо и с удовольствием высушил утюгом анголку. Надел ее — теплую, легонькую. Сунул винтики в карман.

Пришла баба Дуся.

— Ба-а, деньги принесли, все в порядке!

— А ты, я гляжу, опять лыжи навострил, не сидится тебе… Ох, а это что за рыба? Неужто на птичий рынок успел сгонять? Я же велела: сиди дома!

— Да не гонял я, ребята принесли! — выкрутился Шурка. И понял, что баба Дуся ничего не знает про его рыбку. — Это Женьке в подарок, у нее завтра день рождения. А пока пусть побудет у нас.

7. Сердце в подарок

По дороге Шурка заскочил в гараж к дяде Степе.

— Вот отвертка. Только ручка раскололась.

Степан успел хлебнуть и потому был добр.

— Подумаешь, ручка! Если надо, новую налажу. А может, уже и не надо… А?

Шурка ушел от ответа. Спросил:

— Не было вызова от Гурского?

— Не было пока. Жди…

А чего теперь ждать! Больно ему нужен Гурский! Сердце — настоящее, крепкое — билось радостно и неутомимо!

На дворе у Платона оказались только двое — сам Платон и Кустик. Они забавлялись электронной игрушкой «Водолазы» — такая коробочка с маленьким экраном.

— Вот, я нашел сломанную, а Платон починил! — радовался Кустик. — Это будет Женьке мой подарок.

— А где… остальные?

— «Остальную» тетка увезла к себе на дачу, до вечера, — сообщил Платон. — А другие «остальные», которые без кос, вот-вот появятся.

— К тебе дразнительный талант перебрался от Куста, — добродушно сказал Шурка.

— Ага, — печально поддакнул Кустик. — У меня его нисколько не осталось. Исчез вместе со щекотальным страхом. Я уже не рад.

— Я давно понял. Если хочешь, можно сделать обратно.

— Как?!

Шурка объяснил. Кустик сказал, что вечером попробует. И пожаловался:

— А дома все-таки попало. Чуть-чуть. Потому что один краб не вернулся. Вот… — Он дернул краешек штанины. Там на месте веселого глазастого крабика был бледный след.

— Где-нибудь плывет сейчас по подземным рекам, к солнцу выбирается, — сказал Платон.

— Наверно… — согласился Шурка. — А я знаете что Женьке подарю? Рыбку! Ту самую… Алого вуалехвоста…

На Шурку глянули с большущим недоверием. С испугом даже. Он расстегнул анголку. Взял правой рукой ладонь Кустика, левой Платона. Прижал их к груди.

— Слышите?.. То-то же!

Кустик изумленно округлил глаза.

— Шурчик… Настоящее?

— Да!

— Рассказывай! — велел Платон.

Шурка рассказал. Платону, Кустику и Нику, который появился очень кстати. Ему тоже дали послушать Шуркино сердце.

Ник подумал, поморщил конопатую переносицу.

— Вот что… По-моему, девчонкам тоже надо все объяснить. Ну, про рыбку и про вчерашнее. Раньше-то мы ничего от них не скрывали. Шурка, ты не против?

— Я… нет. Только вы рассказывайте без меня… А то мне… Ну, сами понимаете.

Он застеснялся до тошноты, когда представил, как будет говороть Женьке про все свои страдания… Пусть она знает, но без лишних слов.

— Куст, что с тобой? — строго спросил Платон.

— А… разве это была тайна? От девочек…

— Та-ак… — Ник сделал прокурорское лицо. — Все ясно! Когда ты им разболтал?

— Утром… Я же не знал, что это надо скрывать друг от друга. — Он глянул на Шурку несчастными глазами.

Шурка испытал великое облегчение. Все решилось само собой. Но спросил насуплено:

— А они… поверили?

— Конечно. По крайней мере, Женька…

Когда Шурка вручал свой подарок, он не опустил глаза. Глянул Женьке прямо в ее коричневые зрачки с искорками. В них было молчаливое знание.

Женька подержала тяжелую банку в ладонях. Осторожно поставила на подоконник, среди цветочных горшков. Обернулась и спросила очень тихо:

— А оно… бьется нормально?

— Да…

— Значит… у тебя теперь все в порядке? Только не говори «увидимся позже».

— В порядке… Хочешь послушать? — И просунул ее руку под анголку. И Шуркино сердце вобрало тепло Женькиной растопыренной ладошки…

День рожденья получился славный. Женькина мама поставила на стол пухлый пирог с яблоками, большущий торт, бутылки с разноцветной газировкой и варенье. Поели, попили. О ночных приключениях — ни слова. Потому что взрослые были рядом.

Женькина старшая сестра — бледная, в просторном халате и почему-то с виноватой улыбкой — включила магнитофон.

Тина вскочила.

— Пойдемте танцевать! — Она была наряднее именинницы — в желтой кофте с невероятными блестками. (Женька — та в светлом платьице с кружевами на вороте, вот и все.)

Шурка танцевать не умел, но Женька храбро ухватила его за локоть:

— Пошли! Прыгай, как умеешь!

И он запрыгал. Сперва стеснительно, потом разошелся. Женькины косы лупили его по бокам. И остальные «плясали как умели». Платон — с Тиной, Ник — с Женькиной мамой. Только Кустик танцевал осторожно: потому что с Женькиной сестрой.

Потом смотрели видеокассету, где Женька снята была сперва в шестилетнем возрасте, затем первоклассницей (маленькая, а косы почти такие же, как нынче!).

— Какая была симпатичная, — вздохнула над собой Женька. — А сейчас жердина.

— Вовсе не жердина! — возмутился Шурка. — Ты не выше меня! А про меня говорят, что отстаю в росте.

— Все равно… Скоро уже буду тетушкой… — Это она шепотом. И глазами показала на сестру. Шурка дурашливо развел руками: тут уж, мол, ничего не поделаешь.