Мы - истребители - Поселягин Владимир Геннадьевич (список книг txt) 📗
«Это еще кто? Ухажер? Или Никифоров клинья подбивает, посылая своих людей? Да нет, не похоже на него. Нужно выяснить», — решил я, продолжая слушать говорливую женщину.
Дом Морозовых находился фактически на задворках поселка, огородом упираясь в сосновый лес. Посмотрев на избу-пятистенок, крытую дранкой, только покачал головой. Хозяйство было добротным, а отец Семеныча жив. Судя по легкой снежной пыли, поднимавшейся над забором, он сейчас работал во дворе. «Опель» двигался с небольшой скоростью, а когда в открытых воротах показался старичок, тащивший за собой на веревке большую бадью, набитую утрамбованным снегом, я притормозил, с интересом рассматривая его. Семейное сходство было видно невооруженным взглядом.
Отец Виктора Семеновича, Семен Алексеевич остановился и, подслеповато щурясь, посмотрел на машину, остановившуюся около его двора. А когда я вылез, охнул в изумлении — он меня явно опознал.
— Здравствуйте, Семен Алексеевич, — громко сказал я. То, что старик плохо слышал, знал прекрасно, Семеныч как-то обмолвился об этом: мол, последствия контузии в германскую войну.
— Здравствуйте, товарищ Суворов, — ответил он, пожимая мне руку.
Мы стояли и рассматривали друг друга.
— Не нужно официоза, называете меня Севой, ваш сын Виктор Семенович именно так меня и называл…
«Но редко, я для него всегда был „командир“. Только пару раз он окликнул меня как все… только пару раз!»
— Хорошо… Сева. Проходи в дом… Ох, радость-то какая, однополчанин в гости приехал! Машину во двор загоняй, я Нюшу в конюшню сейчас отведу.
Подтянув штаны с потертостями на коленях и оставив бадью, дед шустро засеменил валенками во двор, к стоявшей у яслей с соломой лошади.
Как и говорил Семен Алексеевич, машина неплохо уместилась во дворе, расчищенного места хватало вполне.
Пока загоняли «опель» и доставали из кабины и багажника вещи, разговорились. Кроме старика, дома никого не было. Ирина Марковна, мать Семеныча, ушла в магазин. Жена на почту, ну а дети — на снежную горку. Война войной, но дети оставались детьми. Было бы очень плохо, если бы это изменилось. Анна, старшая дочь, ушла с ними для пригляда — Нине восемь лет, а Олегу пять, так что без взрослого никак.
В доме мне понравилось. Беленые известкой стены, чистые выскобленные полы. Большая печка на входе, на которой, судя по овечьей шкуре, спал Семен Алексеевич — я заметил, когда он снимал тулуп, овечьи ворсинки у него на спине. На кухне, куда мы прошли, стоял большой стол, на стенах полки с тарелками, чугунками, большой комод старинного вида с вензелями. Готов побиться об заклад, из какого-то разграбленного поместья. Небольшое оконце с занавеской из красной материи тоже привлекло взгляд.
Из кухни двустворчатая дверь вела в большую залу с круглой печкой для подтопки. Две комнатушки, отделенные от зала тонкой дощатой стеной. Печка стояла так, что грела и их тоже.
Еще раз осмотревшись, я сделал вывод, что тут живут довольно простые люди, колхозники, работящие. Нужды не было, но и достатка тоже особо не видать, хотя дом добротный. Война меньше года идет, не успели обноситься или распродать вещи. Посмотрел на гору подарков, сваленных в углу. Поинтересовался:
— Как у вас тут вообще? Не голодно?
Старичок хмыкнул. Деревня. Хотя продовольствие сдают как положено, выжить можно. Нормативы с трудом, но выполняют. Спасали старенькая лошадь и молодая дойная корова, у которой недавно появился теленок. И еще то, что Семен Алексеевич заранее позаботился о возможных проблемах с едой, так что запасы были немаленькие. Одних сушеных грибов поели на двадцать процентов да столько же отдали продовикам. Первую зиму они пережили на старых запасах, но что будет дальше?
— Тяжко, конечно, с мылом плохо, да соль сейчас не везут, но живем. Вы, главное, поскорее войну эту закончите, — вздохнул Семен Алексеевич.
— Это не скоро будет. Года два-три потерпеть придется, — в ответ вздохнул я.
— У соседей вчера на сына похоронка пришла… — печально сказал старик.
— Бывает.
— Не пропал без вести, очень тяжело ждать. У нас приходила, только девять дней назад уже похоронка пришла. Марфа, наша почтальонша, принесла.
Мы немного поговорили о Семеныче. Я в подробностях рассказал про нашу встречу, как он помогал разведчикам составлять карту нахождения тяжелых орудий немцев. Как погиб, не рассказал, соврал, что во время перестрелки шальная пуля попала прямо в сердце. Смерть была мгновенной.
— Не мучился, значит?
— Нет… не мучился.
— Пьешь?
— Бывает, но редко. Сейчас буду.
С кряхтением ссутулившийся Семен Алексеевич сходил за занавеску, закрывавшую часть угла на кухне. Вернулся он с пятилитровой бутылью самогона. Внутри в чистой как слеза жидкости плавали какие-то листочки, травки и зеленый перец.
«Хм, не думал, что он тут есть, а ты гляди, уже самогон с ним делают», — покачал я головой, разглядывая бутыль.
Звякнув стаканами, Семен Алексеевич стал разливать.
Почти в это же время в сенях послышалось движение, и, отворив дверь, оббитую брезентом с каким-то утеплителем, на кухню вошла женщина за шестьдесят с сумкой в руках.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась она с обернувшимся мною.
— Опять?! Чуешь ты ее, что ли? — сердито поставив стакан, поинтересовался у вошедшей, которой явно была Ирина Марковна, Семен Алексеевич.
Почти одновременно с его словами во дворе послышались удивленные детские голоса, звонко звучавшие через оконное стекло, шум в сенях, звон упавшего ведра, и в хату ворвались два чертенка, густо облепленных снегом.
— Молодцы, как раз к чаю поспели! — послышался жизнерадостный голос старичка.
Обернувшись, я изумленно вытаращился на Семена Алексеевича.
Вместо бутыли самогона на столе стоял самовар, рядом несколько стаканов, тарелка домашнего печенья и банка с вареньем. Каким именно — непонятно, то ли из черной смородины, то ли из вишни. Сам дед благообразно сидел за столом и с хлюпаньем пил чай из блюдечка, забавно шевеля густыми седыми бровями.
— Здрасьте, — заулыбались мне детишки.
Раздеться я успел, поэтому сидел при полном параде.
Специально надел все, чем наградили.
— Привет, — ответил им.
— Анька где? — поинтересовался дед, с опаской наблюдая за женой, пока та раздевала детишек, сперва отряхнув их от снега.
Подскочив, помог ей снять тяжелое пальто и повесил его на вешалку.
— Спасибо.
— Аня с Федором во дворе. Там мама идет, ее ждут, — просветила нас маленькая Нина.
— Ясненько. Опять ухажер прибежал, — скорее неодобрительно пробормотал Семен Алексеевич.
Через десять минут все собрались за достаточно богато накрытым для военного времени столом. Я тоже не остался в стороне и выложил все привезенные подарки, включая сладости. К моему удивлению, на них накинулись не только дети, но и Семен Алексеевич, оказавшийся тем еще сластеной. Хватило всем, благо привез я много. Одних американских леденцов два килограммовых пакета.
Наворачивая щи, я с интересом разглядывал семью, обнаружив, что меня тоже рассматривают. Если дети делали это с детской непосредственностью, Олег вообще залез мне на колени и перебирал награды, то остальные поглядывали украдкой.
Жена Семеныча, статная сорокалетняя женщина в черном вдовьем платке, сидела напротив меня и аккуратно ела пшенную кашу, выставленную на стол Ириной Марковной. Справа от нее сидели младшие дети, налегая на печенье с чаем. Старшая дочка, очень похожая на мать девушка семнадцати лет от роду, сидела вместе с ухажером слева. Причем на меня она не смотрела, молча уставилась на тарелку и не поднимала глаз. Парень мне понравился, на пару лет старше меня сержант госбезопасности в новеньком, еще не обмятом как следует обмундировании.
Разговор завязался как-то сам собой. Говорили, естественно, о Викторе Семеновиче. Достав из вещмешка свой фотоальбом, я дал его Инге Владимировне, жене Семеновича, и, сев неподалеку, чтобы видеть фото через головы склонившихся детей, комментировал все, что там было.
