Завоевательница - Сантьяго Эсмеральда (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Доктор с помощником повстречались им за сотню метров до поворота на Сан-Бернабе. Эухенио, Леонора и Дамита уселись под деревом, а доктор Виэйра направился к Рамону. Осматривая самодельные шины, он цокал языком и горбился как человек, признавший свое поражение. Рамон вскрикивал от каждого прикосновения и малейшего толчка, и Леоноре казалось, что боль причиняли ей. Эухенио помог ей встать, когда доктор направился к дереву, и поддержал, словно боялся, что жена не устоит на ногах.
— Простите, полковник. — Доктор Виэйра говорил с португальским акцентом, и Леонору раздражало, что он обращается только к Эухенио, словно не замечая ее. — Я сделал все возможное, дабы облегчить его положение, но, пожалуйста, поймите, раненый находится в нелучших условиях. — Он махнул в сторону повозки, и Леонора заметила, что на его руке не хватает мизинца и безымянного пальца.
— Фуэнтес поехал к дону Луису спросить, можно ли перевезти к ним Рамона для лечения.
Доктор Виэйра повернулся и оценивающе взглянул на крутой подъем к Сан-Бернабе, потом перевел взгляд на ухабистую грунтовую дорогу, петлявшую и исчезавшую в лесных зарослях.
— Мы решили, что сэкономим время, если поедем вам навстречу, — пояснила Леонора.
— Лучше было бы его не трогать, — ответил доктор, опять обращаясь к Эухенио. — Он потерял много крови и еле дышит из-за сломанных ребер. Переломы довольно серьезны, и положение усугубилось из-за тряски в дороге. Я могу обеспечить неподвижность его ноге, но всегда существует опасность заражения.
Леонора рухнула на землю, и Дамита оттащила ее в сторону. Как только жена оказалась вне зоны слышимости, Эухенио взял доктора за локоть и отвел его подальше от женщин:
— Всю свою жизнь я был солдатом и видел раны и пострашнее, от которых тем не менее люди оправлялись. Сделайте так, чтобы мой сын вышел из этой переделки живым.
— Но, полковник, я не могу гарантировать…
— Видите мою жену? У этой женщины характер тверже, чем у многих мужчин, но она уже потеряла одного сына. Если ее неверное решение приведет к смерти второго… — Голос Эухенио дрогнул, полковник расправил плечи, провел рукой по лицу и глубоко вздохнул. — Сделайте все возможное и невозможное, чтобы спасти его!
Луис и Фаустина встретили гостей во дворе, умерив обычную жизнерадостность.
— Наши мальчики гостят у родственников в Маягуэсе, — сообщила Фаустина. — Мы разместим Рамона в комнате Луисито, там ему будет удобно. Кириака и Бомбон смогут ухаживать за ним, как только доктор с помощником обработают ногу.
Леоноре передалось спокойствие Фаустины и ее уверенность в докторе Виэйре и выздоровлении Рамона.
— Доктор заслужил уважение всей округи, — заверила гостью хозяйка. — Я приказала накрыть обед в тени деревьев на берегу пруда, — сказала она уже в дверях. — Как только освежитесь, Кириака отведет вас туда.
Возле того места, где ручей впадал в пруд, стоял навес. Это был тихий уголок, в отдалении от дома, поэтому крики Рамона, пока доктор Виэйра возился с его ногой, заглушались журчанием водяного каскада.
Луис, Эухенио, Фаустина и Леонора сидели за накрытым столом, но никто не был в состоянии обедать, все старались лишь соблюдать приличия. «Как можно есть, — думала Леонора, — когда моему мальчику вправляют сломанную ногу и он кричит от боли в спальне, украшенной игрушками, книгами и рисунками школьника? А вдруг у доктора нет нужных инструментов? И как он оперирует без двух пальцев на руке? Достаточно ли крепок домашний ром Луиса и способен ли приглушить боль Рамона?» Чета Моралес изо всех сил пыталась поддерживать разговор, однако никто из сидевших за столом не мог отвести глаз от дорожки, ведущей к дому, и от сновавших по ней слуг, которые бросали сочувственные взгляды на Леонору. Только они одни, по-видимому, не притворялись, что не слышат криков, раздававшихся из комнаты Луисито.
Леонора сидела у постели сына, шепча слова молитвы и перебирая серебряные бусины своих четок. Он спал, если бесконечные стоны и всхлипывания возможно было назвать сном. Вряд ли Рамону приносило облегчение это забытье.
От него пахло, как от пьяниц, которых она обходила стороной на городских улицах, — алкоголем, мочой и потом, но к этой вони примешивался еще жуткий привкус крови. Кириака и Бомбон смыли почти всю кровь, однако свежая повязка на ноге Рамона тут же окрашивалась в зловещий красный цвет. Леонора много раз работала в военных госпиталях, помогая сестрам, и знала, что это плохой знак. Доктор Виэйра наложил шины таким же образом, как Ана с Дамитой, но выпрямил ногу сильнее и забинтовал туже. Он надеялся, что ампутация не потребуется.
Леонора гадала, насколько опытным хирургом был доктор Виэйра. Возможно, сам страдая от отсутствия пальцев, он неохотно наносил пациентам похожие увечья. Она не осмеливалась задавать вопросы, поскольку, что бы эскулап ни ответил, судьба сына все равно находилась в его руках и он делал все от него зависящее, пытаясь спасти Рамона.
Доктор попросил Бомбон побрить Рамона, чтобы он смог обработать царапины и порезы на его щеках и подбородке. Леонора была благодарна ему за это — теперь она видела чисто выбритое лицо сына, такое, какое привыкла видеть раньше. Черты его заострились, вокруг глаз и от носа к губам пролегли глубокие морщины, лоб словно навис над глазами. Два передних зуба, судя по пожелтевшим краям, были обломаны задолго до падения с лошади.
— Мама…
Леонора не была уверена, действительно ли он позвал ее, или ей померещилось и сын просто застонал от боли.
— Мама, возьми его с собой, — произнес Рамон с необыкновенной горячностью, и Леонора испугалась, что волнение может повредить ему.
— Кого, любовь моя? Кого взять?
Его глаза открылись и тут же закрылись.
— Мигеля. — И Рамон снова замолчал.
Она прижала прохладную салфетку ко лбу сына. У него был жар, и, пока она сидела у его постели, его губы беспрестанно шевелились, бормотание сменялось стонами, которые целую ночь не давали никому в доме уснуть. Но сейчас, однако, голос Рамона прозвучал отчетливо. Она не сомневалась в значении его слов. Сын хотел, чтобы она увезла Мигеля прочь из Лос-Хемелоса, подальше от Аны.
После этого мгновения просветления лихорадка усилилась и Рамон начал бредить. В жару он беседовал с Иносенте, что-то невнятно бормотал, но несколько фраз Леонора смогла разобрать.
— Иносенте, — вдруг сказал Рамон, словно обнаружил нечто прекрасное и захотел, чтобы брат это тоже увидел. — Не уходи, Ино, — позвал он, будто Иносенте отошел слишком далеко. — Это не я, — возразил Рамон в другой раз, как если бы услышал от брата обвинение в каком-то поступке, который рассердил Иносенте.
После просьбы забрать Мигеля Рамон ни разу больше не взглянул на мать.
Как только забрезжил рассвет, дверь скрипнула и горничная внесла поднос с дымящимся кофейником и изящной фарфоровой чашкой.
— Простите, сеньора. Я осмелилась войти. Я решила, вы захотите что-нибудь выпить. Это шоколад.
— Очень любезно с твоей стороны, — ответила Леонора.
Служанка поставила поднос на прикроватный столик, не сводя глаз с Рамона и подмечая все изменения в его лице.
— Бедный сеньор, — сказала она. — Хороший был человек.
— Не был, а есть.
— Да, сеньора, ваша правда, — поправилась горничная, словно пытаясь сдержать улыбку.
— Как тебя зовут?
— Марта, сеньора. К вашим услугам. Я работала кухаркой на гасиенде Лос-Хемелос, перед тем как попасть сюда.
Леонора внимательно посмотрела на нее. Женщина была крупной, с темной кожей, плоским носом и непомерно большими зубами, с широкими плечами, обширной грудью, круглым животом и мужскими руками.
Рамон застонал, и обе женщины повернулись к нему.
— Иносенте, — позвал он испуганным детским голоском, пронзившим сердце матери. — Иносенте, не покидай меня.
— Я здесь, мой мальчик. Мама рядом, сынок. — Леонора сжала рукой его ладонь, а другой погладила лоб и убрала с висков пряди мокрых от пота волос.
Марта стояла с противоположной стороны кровати и явно чего-то ждала, будто хотела, чтобы Рамон узнал ее. Лицо ее было до странности веселым, как у человека, который радуется возможности стать свидетелем событий, представлявших хозяев в невыгодном свете, дабы потом передать увиденное во всех подробностях, преувеличенных для максимального эффекта.
