Завоевательница - Сантьяго Эсмеральда (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Ана представила свекрови и подруге всех невольников и наемных работников, мужчин и женщин, черных и белых, словно ровню. Те, в свою очередь, вели себя скромно, но в то же время обращались к ней запросто, что выглядело неподобающе, учитывая ее положение владелицы плантации. Леонора догадывалась, что они считали Ану хорошей хозяйкой.
Ана провела гостей меж двух длинных обветшалых строений, где жили неженатые рабы и незамужние рабыни. Дальше вдоль тропинки размещались крытые пальмовыми листьями семейные хижины в окружении небольших наделов, где невольники выращивали собственные овощи и бананы. Ана показала навес с крышей из пальмовых листьев — там каждое воскресенье Рамон читал отрывки из Нового Завета, а священник из ближайшего городка иногда служил мессу и крестил новорожденных.
Женщины подошли к берегу реки, где прачка с двумя девочками стирали рабочую одежду рабов и надсмотрщиков. Поблизости мальчик следил за очагом, где грелся котел с водой для кипячения тонкого платья и белья из касоны.
По пути к Лос-Хемелосу семейство Аргосо останавливалось во многих домах плантаторов, и женщины там большую часть дня проводили в четырех стенах, занимаясь шитьем, плетением кружев, вязанием, расписывая керамику или фарфор, читая религиозные трактаты или музицируя на фортепиано, ободранном и обколотом во время путешествия через Атлантический океан. Ни одну из дам так не занимали повседневные заботы гасиенды, как Ану. В этом было нечто неприличное, казалось Леоноре, но она признавала, что уверенность невестки, ее удивительные способности и знания заслуживали восхищения.
Однако сыну Ана уделяла мало внимания. Ребенок практически жил со своей няней Инес, ее мужем Хосе и двумя их малышами, Индио и Эфраином, которые были постарше Мигеля. Трое мальчиков с удовольствием играли вместе и любили строить замысловатые башни из деревянных чурбачков и палочек, во множестве валявшихся в столярной мастерской. Хосе все мастерил мебель для хозяйского дома, и крошечные комнаты касты уже были забиты ею.
— Хосе — талантливый мастеровой, как видите. Его изделия чересчур нарядны для нашего маленького дома, но мы планируем построить каса гранде, — объяснила Ана, когда они направились обратно к касоне. — Этот дом, конечно, не подходит нам, но сейчас столько забот с хозяйственными постройками, и нам всегда недостает рабочих рук…
Женщины уселись в тени хлебного дерева, куда служанки принесли стол и стулья. Однако Ана не собиралась просто отдыхать: возле ее стула оказалась корзина с одеждой, нуждавшейся в починке.
С ветви другого дерева свисали качели, и Элена с Инес по очереди толкали хохотавшего Мигеля взад и вперед.
— Ты определенно увлечена хозяйством больше, чем я могла бы предположить, — заметила Леонора, не сумев скрыть раздражения.
— Я поехала в такую даль не для того, чтобы сидеть дома и вышивать, — язвительно парировала Ана. — Мне всегда нравилась активная жизнь, в отличие от матери и ее знакомых. Вы понимаете, о чем я, донья Леонора. Вы часто переезжали и много чего пережили, следуя за доном Эухенио…
— Но я не участвовала в сражениях, что было бы… неправильно.
— Мне повезло в этом отношении: здесь нет общества, не на кого производить впечатление и не от кого ждать одобрения или порицания.
— О, но ты же не можешь избежать сплетен. Хотя ты и не покидаешь гасиенду, все равно везде ходят слухи о том, что здесь происходит.
— В самом деле? Вы слышали что-нибудь такое, о чем мне следует знать?
— Нет-нет, ничего такого. Но стоило мне упомянуть Лос-Хемелос, и люди спешили сменить тему разговора.
— Вы слишком эмоционально реагировали, — сказала Элена, — потому что так долго мечтали увидеть все собственными глазами.
— Но теперь, прожив здесь неделю, — поинтересовалась Ана, — нашли ли вы что-нибудь достойное сплетен?
Леонора на мгновение задумалась. Она не видела смысла критиковать Ану — все равно невестку не изменишь, — но Леонора не могла позволить ей вывернуться так легко:
— В своих письмах ты не рассказывала о плохом самочувствии Рамона.
— Я не знала, как вам сообщить. Мы все, конечно же, были потрясены гибелью Иносенте, но Рамон, естественно, переживал это известие тяжелее остальных.
— Столько раз я спрашивала про него, а ты даже не упомянула о том, что он болен.
— Он не болен, донья Леонора. Он горюет. Как и все мы, собственно говоря. Насколько мы можем судить, это не болезнь, а усталость. Он плохо спит. Вы, вероятно, слышали, как ночью он выходит из нашей спальни, — добавила Ана, понимая, что ни одно движение в их маленьком скрипучем доме не остается незамеченным. — Он бродит вокруг сахарного завода до изнеможения, пока не захочет спать. Охране приказано присматривать за ним. Северо несколько раз отправлялся на его поиски и привозил его отдыхать на ферму, где мы устроили контору. Люди по-разному горюют, донья Леонора, и в разное время. Он потерял человека, ближе которого у него не было. Такое непросто пережить.
— Ты забыла, с кем разговариваешь! — Леонора задохнулась от негодования. — Я потеряла сына!
— Да, конечно. И я не хотела умножать ваше горе или бередить вам душу без надобности.
— Без надобности?! Ты видела его, Ана? Кожа да кости, весь зарос, и от него дурно пахнет. Ты заметила мешки у него под глазами, его желтую кожу? Когда я вышла из кареты, то едва узнала собственного сына. — Леонора пыталась сдержать слезы, но была так разгневана на безразличие невестки, что руки у нее дрожали, а голос прерывался. — Мне кажется, любой, у кого есть хотя бы капля сострадания в душе, мог заметить, что Рамон не просто оплакивает смерть брата. Он болен, и ему нужен доктор. Доктор, Ана, а не знахарка, которая лечит рабов.
— Дамита весьма искусна.
— Ты эгоистка! Почему тебе всегда нужно настоять на своем, даже когда другие от этого страдают?
Ана встретилась глазами с Леонорой и не отводила взгляда, словно хотела через него проникнуть в душу свекрови…
— Вы никогда не жаловали меня, донья Леонора. Но именно я разбудила честолюбие в ваших сыновьях. До нашей встречи они бесцельно прожигали жизнь, полностью оправдывая свою репутацию щеголей, игроков и ловеласов. А я дала им нечто большее, донья Леонора, сделала их существование осмысленным. Я, а не вы. Вы только нежили и баловали их. Я же показала нечто, к чему можно стремиться. В эту землю вложены мои средства и мой тяжкий труд. Гасиенда Лос-Хемелос — наша плантация. Не только моя — наша.
— Как смеешь ты разговаривать со мной подобным образом?!
Леонора поняла, что повысила голос, поскольку Инес с Эленой перестали раскачивать Мигеля, уставившись на них с Аной, словно зрители на артистов, дававших представление.
— Вы совершенно не стесняетесь критиковать меня, называть эгоисткой и бог знает кем еще за моей спиной, — продолжала Ана, не обращая внимания, что на них смотрят. — Но вам не нравится, однако же, когда я говорю правду вам в лицо.
Леонора встала, загородив сидевшую на стуле Ану от качелей.
— Ты высокомерная тварь! — произнесла она так, чтобы, кроме невестки, никто не услышал. — Ты пользуешься трудолюбием и честолюбием моих сыновей. А готова ли ты признать себя виновной в смерти Иносенте?
Ана вздрогнула, а Леонора продолжила:
— Ты изгнала его отсюда, не знаю как и почему. Но в своем последнем письме ко мне, которое, кстати, сын написал собственноручно, он признался, что больше не может выносить эту жизнь. Не может выносить!
Ана на секунду прикрыла глаза, словно собираясь с силами, а потом снова взглянула на Леонору, но на этот раз стоявшая над ней свекровь не отступила.
— Он завидовал Рамону. Его положению мужа и отца. Вы научили их делить все пополам, но некоторые вещи не делятся.
— Что ты имеешь в виду?
— Иносенте не смог вынести, что у Рамона было то, чего не было у него. — Ана глубоко вздохнула. Поглядывая на свекровь, она прикидывала, сколько следует рассказывать. Она заметила обеспокоенный взгляд Мигеля, тряхнула головой, будто прогоняя какую-то мысль, и снова вздохнула. — Мы отлично ладили до рождения Мигеля…
