Глобальная культура коммуникаций - Макаревич Эдуард Федорович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Эта история потрясла Достоевского. Будто все вернулось на двадцать с лишним лет назад. Вспомнился Спешнев, его прожектерская программа вооруженного переворота силами все тех же «пятерок». Как бы сложилась судьба писателя, если бы агенты Дубельта не остановили его движение к политическому террору? Достоевский признается: «…Нечаевым, вероятно, я бы не смог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может, и мог бы… во дни моей юности» [356] .
Размышления о страшной истории со студентом Ивановым вызвали желание высказаться, покаяться перед миром. Сначала Достоевский думал о политическом памфлете, но чем больше размышлял, тем все ясней становилось, что надо писать роман-покаяние, роман-предупреждение, роман о возможной (и, слава богу, несостоявшейся) своей судьбе.
Он назвал его «Бесы». Действующие лица, все эти бесы, списаны во многом с реальных людей: Нечаев превратился в Петра Верховенского, студент Иванов – в Шатова (Шатов ищет новый смысл жизни, но «шатается» в своих умозаключениях). Есть еще старший Верховенский, отец Петра. Его образ должен показать разное понимание отцами и детьми проблемы нигилизма, от которого все зло (не зря Третье отделение выразило И. С. Тургеневу благодарность за создание непривлекательного образа революционера-нигилиста Базарова).
Идею нигилизма Достоевский преобразует в идею бесовства, когда под маской борьбы за человека, за справедливость, за грядущий лучший мир осуществляется всеобщее разрушение и разложение. В конечном счете всякая «бесовщина» оборачивается кровью.
Но кто главный носитель идеи бесовства, главный идеолог? Бакунин? Да. Но есть фигура более знакомая – Спешнев. Бакунин плюс Спешнев – и готов обобщенный тип идеолога. Достоевский назвал его Ставрогиным. Вокруг него и вихрится вся «бесовщина». Разоблачая сущность Ставрогина, писатель, по сути, разоблачал того Достоевского, который в молодости был готов идти за Спешневым «в революцию».
Финал этой бесовской драмы поистине трагикомичный – идеолог Ставрогин вешается, перед этим жирно намылив мылом заранее припасенный шелковый шнурок. По вскрытии трупа медики «отвергли помешательство» идеолога.
Романом «Бесы» Дубельт был бы доволен (как довольна была политическая полиция романами И. С. Тургенева «Отцы и дети» и И. А. Гончарова «Обрыв», в которых непривлекательны образы революционно настроенных героев – Базарова и Волохова) [357] . Предупреждение «бесовщины» соответствует его взглядам, да и задачам спецслужб вообще. Дубельту особо понравилось бы то, что должен быть наказан тот, кто готов пожертвовать человеческими судьбами, жизнями ради воплощения своих бредовых социальных теорий по переустройству мира.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ЧИНОВНИК ЗУБАТОВ – ОРГАНИЗАТОР РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ
В первых числах января 1900 г. начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов отправил начальству докладную записку, в которой писал, что идеи социал-демократов половина рабочих вообще понять не может в силу своей крестьянской неразвитости. Поэтому жандармское управление предлагает им не связанный с опасностью попасть под удар полиции легальный путь к улучшению их экономического положения.
Заручившись поддержкой московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича, Зубатов начал свой новаторский эксперимент. Первый легальный рабочий кружок создали в пригороде, в Люберцах. А в Москве появился Совет рабочих механического производства. Им руководил токарь одного из механических заводов «Братья Бромлей» Слепов, человек грамотный и энергичный, из числа «народных» помощников Зубатова. Один за другим создавались в Москве рабочие кружки и клубы. Там, сидя за чаем, пели песни, ругали заводские порядки и слушали либеральных профессоров, читавших рабочим лекции. В них говорилось о социальном мире, т. е. об установлении «в промышленных классах» мира и согласия вместо борьбы и раздора.
Хорошее тогда получалось сотрудничество охранки и либеральной профессуры. Ученые просвещали пролетариев, а в охранном отделении по воскресеньям жандармские офицеры принимали рабочих. Беседовали, разъясняли непонятное, давали ход их заявлениям и жалобам. Заводчики и фабриканты изумлялись: в кои-то времена политическая полиция лезет с советами, предостерегает, вступается за какого-то слесаря. Движение росло. Рабочая аристократия Москвы отошла от социалистов с их классовой борьбой.
Спустя десятилетия появится немало теоретиков человеческих отношений: М. Фоллетт, Э. Мэйо, Д. Макгрегор, Д. Карнеги и др. Во всех современных пособиях по «паблик рилейшнз» говорится о способах взаимодействия людей внутри компаний и фирм, о том, как установить гармоничные отношения между хозяевами и работниками. Лидеры крупнейших корпораций «IBM», «Sony», «General Motors» и др. рассказывают о системе взаимоотношений работников во имя процветания промышленных империй и о технологии снятия конфликтов. Но мало кто сегодня помнит, что у истоков этой технологии стоял российский полицейский чиновник Зубатов.
В феврале 1902 г. взбунтовались студенты. И тогда же зубатовские рабочие организации собрали в Кремле у памятника Александру II почти 50 000 рабочих. Пришел и генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович. Отслужили панихиду, возложили венок. С удивлением смотрел на происходящее вице-директор Департамента полиции П. И. Рачковский, приехавший специально из Петербурга. Но Зубатов знал, что делал. Царь – высшая инстанция, он примирит по справедливости алчущих капиталистов и страждущих пролетариев. Пусть поймут это и власти предержащие, и рабочие. Авторитет Зубатова растет. И скоро он оказывается в Петербурге, в кресле начальника Особого отдела Департамента полиции.
В Петербурге Зубатов находит талантливого проповедника отца Гапона. И ставит ему задачу: найти сподвижников среди рабочих и увлечь их идеей создания общества на началах взаимопомощи. События разворачивались по той же схеме, что и в Москве: в 1903 г. начинает действовать Общество петербургских рабочих, благословленное ректором Духовной академии. На очереди создание рабочих организаций в Минске, Одессе, Харькове, Киеве. У себя на квартире Зубатов совещается с будущими лидерами этих организаций – так называемыми друзьями правительства М. Вильбушевичем, Г. Шаевичем, М. Гуровичем.
Однако нашлись те, кто был против Зубатова и его идей социального мира, – это русские промышленники и русские социал-демократы, будущие большевики. За первыми стоял министр финансов, впоследствии председатель Совета министров С. Ю. Витте, за вторыми – В. И. Ленин.
Фабриканты и заводчики уже давно противились «либерализму» Зубатова, особенно московские. На их фабриках машины были хуже, чем на петербургских и лодзинских, и хозяева были против сокращения рабочего дня и выполнения других социальных требований рабочих. Зубатов знал об их настроениях и однажды, еще в Москве, собрал крупных предпринимателей в ресторане для откровенного разговора. Почти час он говорил о том, что фабриканты игнорируют интересы государства и престола, что своими неумными действиями (обсчетами, незаконными штрафами, урезанием зарплаты, неурочной работой, безразличием к многочисленным производственным травмам) они провоцируют рабочих. Все это вместе с ужасными условиями жизни настраивает пролетариев на антиправительственные выступления. В конце своей речи шеф полиции предупредил: если на производстве не будет наведен порядок, не будут улучшены условия труда и жизни рабочих, то государь железной рукой заставит их это сделать, а полиция ему поможет. Ответом было гробовое молчание.
Чванливые русские капиталисты, выросшие порой из таких же мастеровых, на эксплуатации которых ныне делали свое состояние, интересовавшиеся только доходами, неспособные заглянуть на несколько лет вперед, не могли и не хотели пойти на уступки. Да и министра финансов и главу фабричной инспекции Витте заботили только интересы финансовой и промышленной элиты. Когда Россию парализовали забастовки, он и не подумал о положении пролетариев. Все помнили его усердие в пользу фабрикантов при обсуждении закона о нормировании рабочего времени. При подготовке проекта закона интересы рабочих защищали только полицейские чиновники. А когда закон был принят, усилиями Витте его действие свели на нет.
