Русская народно-бытовая медицина - Попов Г. (чтение книг TXT) 📗

Кликушество почти исключительно свойственно женщинам, притом, нередко, с теми или другими неправильностями со стороны половой сферы. Между мужчинами «крикуны» так же редки, как редки субъекты с истерической организацией и только несколько чаще встречаются между ними «икотники», страдающие икотной формой кликушества [395]. Большое значение в развитии кликушества имеете также подражание. Русская женщина-крестьянка с юных лет хорошо запечатлевает в себе картину кликушечных припадков, зрительницей которых она является у себя в деревне, сельской церкви, близких и дальних монастырях и как бы бессознательно обучается тем проявлениям болезни, которые воспроизводит потом, благодаря болезненному подражанию. В некоторых редких и исключительных случаях, по-видимому, играет роль и сознательное притворство, хотя и не имеет того значения, какое отводилось ему нашим законодательством, начиная с Петра Великого и почти до самого последнего времени [396]. Но все эти условия даже во всей совокупности не в состоянии развить полной картины кликушества. Главная основа, на которой оно развивается, это глубокая и неотразимая вера в порчу, в виде вселения в кликушу беса.

Сами способы порчи при кликушестве не отличаются от тех, при помощи которых производятся и другие заболевания. Кликушечная порча подкладывается к порогу, через который должна пройти намеченная жертва, подносится в виде пищи и питья, проглатывается в виде мухи, водяного жука, или вертячки, производится часто «насыльным бесом» в виде собаки, кошки, курицы и т. п. Как и в других случаях, порча эта вызывается и ударом по плечу, иногда взглядом колдуна и чаще каким-нибудь, сказанным в виде угрозы или зложелательства, словом. [397]. Вхождение беса в человека, как результат порчи, допускается, как известно, народными воззрениями и при других заболеваниях, напр., при кашле, чахотке и даже простом урчании живота, но нигде не получает такого ясного и рельефного выражения, как здесь. В связи с указанными выше условиями, идея порчи настолько глубоко овладевает воображением кликуши, что приобретает характер как бы навязчивой идеи, затрагивает, таким образом, уже чисто психическую сферу и действует тем неотразимее, что поддерживается почти всеобщим убеждением в совершенной возможности такого вида заболевания. Действительно, едва ли есть какое-либо другое заболевание, относительно происхождения которого царило бы такое всеобщее и единодушное народное согласие «Подпустили», «всадили», «поселили» беса – таково определение сущности порчи при кликушестве, почти повсюду. Народное мнение расходится только в том, что одни допускают самовластное вхождение беса в кликушу, другие же исключительно по «насылу» злых людей и колдунов». Лишь немногие, наиболее последовательные, придерживаются несколько особенного взгляда, утверждая, что в кликушах сидит не черт, а, как мы видели это выше, души утопленников и других самоубийц, так как в крещеного человека настоящий бес вселиться не может (Болховск. и Орловск. уу. Орловск. г., Грязовецк. у. Вологодск. г.).

Таким образом, кроме самовнушения, как основы порчи, на кликушу действует и общее, как бы массовое внушение. Существуя вначале лишь в форме боязни и страха, мысль о том, что она испорчена, все более и постепенно укрепляется в кликуше под влиянием тех болезненных ощущений, которые развиваются у нее перед появлением настоящих кликушечных припадков. Боль под ложечкой, чувство подкатывания под сердце, явления, которые, может быть, у нее существовали и раньше, но не фиксировали ее внимания, стеснение сердца, чувство удушья и истерический глобус, онемение спины и конечностей, чувство ползанья мурашек, фибриллярные подергивания и другие разнообразные и необъяснимые для кликуши ощущения чисто нервного характера, толкуются ею, как несомненное проявление злой силы, которая вошла в нее и производит все эти страшные и тягостные для нее явления. Вслед за этим у кликуши развивается особенное состояние, которое характеризуется боязнью и страхом святостей.

Бесы не любят и не выносят икон, креста, св. воды, ладана, богослужения и особенно самых важных его моментов – чтения Евангелия, Херувимской песни и Св. Причастия. Вынесет или не вынесет кликуша святость этих моментов, когда будет в церкви? вот вопрос, который должен разрешить еще остающееся сомнение насчет присутствия в ней беса. – «Мамочка, голубушка, – просит она в недобром предчувствии, – не губи, не зови ты меня в церковь, знаю, что не состоять мне». Вся трепещущая, переполненная страхом, кликуша ждет рокового момента и, при первых словах св. песни или Евангелия, разражается кликушечным припадком: наступление его становится таким же неизбежным, как явление графофобии или огорафобии при нейрастении. Кликуша падает на землю и начинает биться в судорогах и «кричать на голоса». Крик этот иногда выражается неопределенными звуками, выкрикиванием или пронзительным визгом, иногда прерывается судорожным рыданием, а иногда напоминает голоса животных: собачий лай, пение петуха, ржание лошади, мяуканье кошки и т. п.

В других случаях – это определенные слова, относящиеся с субъективному состоянию кликуши, испортившему ее лицу, способу порчи и пр. – «Ой, лихо, лихо мне, ой, тошно, ой, тяжко!» – кричит кликуша. – «Матрешка, Матрешка, это ты меня испортила, собака ты этакая, это ты, потаскуха, мне беса посадила! Вон, он тут, тут сидит», – уверяет кликуша, ударяя себя по животу: настолько ясно для нее ощущение сидящего в ней беса, непреодолимо убеждение относительно лица, причинившего порчу и так ясен самый момент порчи. Идея бесоодержимости овладевает кликушей иногда настолько сильно, что она говорит от имени сидящего в ней беса и даже называет себя его именем. – «Да нет же, нет, нельзя мне убить Пелагею, – говорит кликуша сама про себя: – как улетит ее душенька из тела, куда я тогда денусь? куда схоронюсь?» – «Марфуша, Марфуша!» – зовут кликушу. – «Какая я Марфуша? я Евстигней, а не Марфуша», – отвечает она. «Ей, Селифон Иваныч разыгрывается», – кричит третья кликуша в состоянии кликушечного транса. Выкрикивания эти сопровождаются судорожными движениями туловища и конечностей, щелканьем зубами, иногда пеной у рта, икотой, рвотными движениями, синюхой лица, потоотделением и тяжелым, прерывистым дыханием. Во время наивысшего возбуждения с языка кликуши нередко сыплются градом площадные ругательства, точные воспроизведения тех, которые обычно приходится слышать в деревне. Она плюет и ругает иконы, бросается на священника, богохульствует, с неистовством отталкивает Св. Причастие и часто развивает такую мышечную силу, что несколько сильных мужиков едва в состоянии бывают удерживать и бороться с ней. Картина эта должна действовать на присутствующих тем поразительнее, что многих из этих больных они знают в обыденной жизни за кротких, смирных, богобоязненных и совсем не сильных женщин. Особенно поражает деревенскую публику наблюдаемая часто бесплодность попыток и усилий дать кликуше Св. Причастие. Она доходит до последних границ сопротивления, причастие, уже введенное в рот, не может проглотить и выражает на своем лице непритворный ужас и страдание: в это время она чувствует судорожный и мучительный спазм глотки. Убеждение, что больную мучит, корежит и ломает черт, передается и окружающим, и в душу каждой присутствующей женщины невольно закрадывается опасение и страх, что то же может случиться и с ней. – «Не я одна испорчена, закричат и другие», – предсказывает вовремя припадка кликуша. – «Не я ли? – в ужасе думает каждая баба, мучится, припоминает каждое слово и разбирает малейшие оттенки своих отношений к лицу, которого выкликнула и назвала, как виновника порчи, кликуша. Создается атмосфера всеобщего напряжения и массового ожидания чего-то необычайного. Таким образом возникаете эпидемия кликушества.

Первый припадок с кликушей обыкновенно случается в церкви, при богослужении на дому, во время крестного хода и т. п. торжественных моментов, а последующее, когда порча стала несомненной и уже доказанной, вызываются нередко ударом церковного колокола, встречей со священником, запахом ладана, сильными душевными волнениями и особенно часто при виде и напоминании об испортившем кликушу лице. В некоторых исключительных случаях, по преимуществу в местностях с старообрядческим населением, боязнь святостей заменяется боязнью табачного дыма, а в других, еще более редких, боязнью покойников (Орловск. у. Вятск. г., Тихвинск. у. Новгородск. г., Пошехонск. у. Ярославск. г.). Иногда самая боязнь святостей видоизменяется таким образом, что кликуши не переносят только какую-либо одну из них. Некоторые не выносят вида духовных лиц. «Когда я увижу попа, – передает одна кликуша, – то сидящий во мне дух начинает его ругать, а иногда принуждает броситься на него с кулаками, обещаясь за это легче меня мучить» (Болховск. у. Орловск. г.). Другие не выносят только херувимской песни. – «Молиться Богу и состоять в церкви могу, только ни за что не могу удержаться, когда запоют херувимскую песнь: тогда потянет во мне все жилы и я подниму вопль» (Грязов. у. Волог. г.). Многие, проявляя резкую нетерпимость к другим святостям, легко выносят главную из них – Св. Причастие. – «Когда я приобщаюсь, – передает одна такая кликуша, – он молчит. Он может меня мучить, а до исповеди и причастия не может не допустить: ему дана власть над телом, а не над душой – душа Божья» (Жиздринск. у. Калужск. г.).