Год Дракона - Давыдов Вадим (книги без регистрации .TXT) 📗

– И все-таки это дети... Мы отвечаем за них, понимаете?

– Почему я и вы должны думать об этом, а они сами – нет?! Почему у вас болит душа за них? Почему вы, ненавидя их образ мыслей и жизни, защищаете их, в то время, как все их помыслы направлены только на одно – уничтожить нас с вами, если мы не согласимся жить так же, как они сами? Почему, пани Елена?

– Потому что я человек.

– Потому что вы – человек, – повторил Майзель ее слова, как эхо. – Потому что только человек может думать о других так же, как о себе. Но человек должен понять, что у него не будет шанса остаться человеком, если он не научится защищать то, во что верит и что любит. К счастью, у вас есть я, пани Елена. Вы, возможно, вовсе не в восторге от такого счастья, но другого у вас нет. Что выросло, то выросло. Да, я, вероятно, чудовище. Скорее всего. Но я на вашей стороне. Поверьте, если бы я был по другую сторону линии фронта, вам пришлось бы куда хуже.

– Меня удивляет, что вы не по ту сторону. Там, на той стороне, как раз приходят в неописуемый восторг от чудовищ. С удовольствием подчиняются им и скармливают им своих детей. А мы-то вам зачем?! Нами даже управлять толком невозможно. Мы все время пытаемся вывернуться из ваших удушающих объятий!

– Меня это не удивляет, пани Елена. И даже не беспокоит. Потому что именно за это я вас и люблю. Вас, а не чучмеков. И поэтому болею за вас. И вам придется выжить и победить, даже вопреки вашим самоубийственным интеллигентско-христианским рефлексам. Как победил человек кроманьонский человека неандертальского, и последний вымер, не сумев противостоять нашему общественно-экономическому и социальному натиску. Ему нечего было этому натиску противопоставить. И чучмеки вымрут, – Майзель пожал плечами и улыбнулся, и Елену едва не замутило от этой улыбки. – Закон природы, дорогая. Я только немного подкорректирую процесс.

– И кто же эти самые неандертальцы-чучмеки? Арабы? Цыгане? Китайцы?

– Все, кому не нравится наша цивилизация. Все, кто хочет ее вымазать дерьмом или написать на ней неприличное слово баллончиком с нитрокраской. Все, кто пытается нас взорвать, уничтожить, поглумиться над нашими ценностями. Все, кто считает, что права ему положены, а обязанности – нет. Всем им необходимо будет или стать другими, или подохнуть. Я не могу рисковать цивилизацией, в которой родился и вырос, которая мне, в отличие от них, как раз ужасно нравится, потому что она такая удобная, чистая, веселая и богатая, ради абстрактного человеколюбия. Я не святой и не страстотерпец. И даже не христианин. Примите и прочее.

– И именно по этой причине ваши, – то есть, простите, королевские, – тонтон-макуты, – то есть, конечно, доблестные стражи порядка, – вышибли из страны всех, кого вы сочли чучмеками?

– Дорогая, вы опять передергиваете. Их никто не вышибал. Чучмекские мафии – тех да, тех действительно вышибли. Мы с королем и есть мафия, другой или тем паче третьей мафии быть не может. А эти, – они сами уехали. Удрали, если хотите. Потому У жителей страны, у граждан должны быть не только права, но и обязанности. А они думали – тут только права. И когда выяснилось – это не так, они предпочли уехать, а не взять на себя обязанности. Разумеется, мы не стали их задерживать. Даже с удовольствием выпроводили. Ведь эти ребята начали свои, якобы неотъемлемые, права качать. Потребовали выделить им место в историческом центре Праги для строительства мечети. А его величество сказал: ради Бога, но на следующий день после того, как церковь и синагога будут построены в Мекке. Мяч на вашей стороне, господа. И когда они попытались организовать нам беспорядки...

– Насколько я помню, это была мирная демонстрация.

– Беспорядки начинаются всегда с мирных демонстраций. Так вот, мы пресекли всякие демонстрации несколькими публичными дефенестрациями [54] . После чего даже самые отвязанные предводители диаспор и общин поняли: мы не шутим. И побежали. Вы ведь не знаете всего, что этому предшествовало. Переговоры как раз имели место. По нашей инициативе. Мы собрали всю эту чучмекскую гнусь и предложили им прекратить устраивать у нас во дворе Чучмекистан. Мы сказали: вы живете среди нас. Хорошо, пускай. Но это не мы к вам, а вы к нам приехали. Поэтому ведите себя, пожалуйста, соответственно. Не две или три жены, а одна. Нельзя убивать девушек, если они не хотят выходить замуж в четырнадцать лет за племянника двоюродной сестры главного чучмека соседнего квартала. Нельзя начинать вопить в половине пятого утра с пожарной каланчи, потому что дети спят. Не нужно прятать женщину под паранджой – здесь не Чучмекистан, где женщину можно взять силой или убить, если у нее нет «защитника»-чучмека, заставляющего ее носить эту дрянь. Нельзя вырезать женщинам наружные половые органы, называя это борьбой за исламскую нравственность. Нельзя устраивать уличные шествия и лупить себя и своих маленьких детей саблями по голове, обливаясь кровью, – кроме всего прочего, это негигиенично и отвратительно выглядит. Нельзя курить гашиш и опиум, – у нас это не принято, и нам плевать на ваш национальный колорит. Нужно учить язык титульной нации так, чтобы можно было учиться и работать, а не сидеть целыми днями в кофейнях. Если вы ничего не умеете, кроме как наматывать на бритую башку грязное полотенце и тыкаться бородой в вонючий коврик по пять часов в день, вам следует участвовать в общественных работах, и нам плевать, что воины-чучмеки считают это унизительным. Нельзя селиться компактными общинами – это мешает нам контролировать выполнение вами наших условий. Нужно мыться и улыбаться, ходить к врачу и учить детей в школах, рожать в больницах, а не в бане, работать, а не торговать дурью, крадеными машинами и поддельными часами «Картье». Да, чуть не забыл: нельзя захватывать нас в заложники и убивать, требуя оставить вас в покое. Мы не оставим вас в покое. Или вы станете людьми, или уберетесь отсюда ко всем чертям. Назад в свой Чучмекистан. Или прямо на тот свет, к гуриям. Вы сами видите, пани Елена, сколько из них предпочли принять наши условия. Конечно, Чехия – не Франция, их было здесь не так уж и много. Но и нас тогда было совсем немного – тех, кто понимал до конца опасность. И мы прекратили у нас этот бардак. И не пускаем их сюда, – это наша страна, и мы сделали ее такой вовсе не для того, чтобы чучмеки превратили ее в помойку. А будь у нас демократия, как во Франции, наши полицейские тоже боялись бы ходить по улицам наших городов. Хотите, считайте это расизмом или фашизмом. Что выросло – то выросло.

– Просто пир духа какой-то, – вздохнула Елена. – Вы умеете быть чертовски убедительным, пан Данек. Даже слишком, я бы сказала. И есть, конечно же, есть в ваших словах правда. Только все не так просто, дорогой вы мой. И вы не можете просто экспортировать или тиражировать вашу схему!

– Могу. И буду.

– Но это война! Большая война. Та самая, которой, по вашим же собственным словам, вы не хотите. Понимаете?!

– Обязательно. И в этой войне необходимо победить, пани Елена. Желательно с минимальными потерями с нашей стороны. А с той стороны потери должны быть такими, чтобы шок от этих потерь навсегда отбил охоту петь военные песни. Не бывает мира без победы, дорогая. Я выкину на свалку все, что мешает вам это понять!

– Вы все пытаетесь перевести в плоскость нравственных императивов. В плоскость чистой идеи. Мы хорошие, а они нет. Но это вовсе не так. Вы же понимаете, что корни этого ужаса – в той вопиющей нищете, в которой живут эти люди поколениями!

– А в чем корни этой нищеты?

– То есть?!

– Я вам скажу, пани Елена. Разруха – она всегда в голове. Потому что когда человек пять часов в день молится, он ни к чему больше не применим. Когда человек строит свою жизнь и экономику так, чтобы можно было пять часов в день молиться, это не экономика, а дерьмо. Именно поэтому за последние шесть сотен лет они ни разу не высунули носа из своего грязного, вонючего, нищего болота!