Гинекологическая проза - Бялко Анна (книга регистрации TXT) 📗
– Есть. Сын. А я так дочку хотела, – Ира зарыдала в голос. – У меня девочка, дочка, – с трудом выговаривала она.
Тут в комнату вбежала акушерка Нина Петровна и за ней два врача. Все втроем они засуетились вокруг Иры, и Маша сочла за лучшее отойти и не лезть под ноги. Сев в отдалении на одну из коечек, она стала ждать, пока у кого-нибудь дойдут руки и до нее.
Снова раздался звонок. Через какое-то время на сцене появилась новая роженица, на этот раз почти девочка – первые роды, девятнадцать лет. Иру только что увели, и Нина Петровна занялась новенькой, крича не нее еще громче, чем раньше на Машу – девочка боялась и слово в ответ сказать.
Маша поняла, что если не хочет просидеть тут всю ночь, надо как-то напомнить о себе. Перебив особенно звучную тираду акушерки, она потребовала, чтобы с ней тоже что-нибудь делали, например, сменили бы ей драный халат, а нет – отправили бы уже в отделение.
Онемев на секунду от Машиной наглости, да еще в присутствии другой больной, акушерка обрушилась затем на нее, как девятый вал:
– Приперлась тут в патологию ложиться, да еще права качает, тебе что, ты тут как огурчик, а эти девочки у меня в родах, потерпишь, не сахарная!
– Да уж конечно, – не сдавалась Маша. – Я тут рожу, вы не заметите. Врач что сказал?
То ли Нине Петровне надоело ругаться с Машей, то ли смелость и вправду города берет, но она вдруг подошла к телефону, стоящему тут же на столе, набрала три цифры на диске и сказала в трубку:
– Родильное? Пришлите кого-нибудь, у меня тут женщину к вам забрать надо. Да, Юра смотрел. Говорит, схватки. – При этих словах она окинула Машу скептическим взором и повесила трубку.
Минут через пять в комнату вошла симпатичная белокурая сестричка, взяла со стола машину карту и увела Машу с собой.
Они прошли по длинному темному коридору мимо каких-то дверей, нагроможденных друг на друга загадочных предметов и толстых труб. Маше стало ясно, что при ходьбе ее одежды распахиваются абсолютно непристойным образом, и страшно жалела, что не настояла на выдаче других. Где-то в простенке вдруг открылся грузовой лифт, они шагнули в него, сестричка нажала кнопку, и агрегат загудел, подымая кабину вверх...
Лифт остановился. Следуя за сестричкой, Маша вышла из него и оказалась перед стеной из толстого зеленого стекла, на которой горела красными буквами надпись: «Родильное отделение. Стерильно. Посторонним вход воспрещен».
Сестричка потянула на себя дверь и пропустила Машу внутрь. Родильное отделение представляло из себя большой зал, левая часть которого была нарезана перегородками, не достающими до потолка, на несколько закутков-пеналов, а в правой, более темной, стояло несколько письменных столов, диван, кресла, конторская стойка, какие-то медицинские шкафы и холодильник – и суетилось несколько человек в белых халатах. И был крик.
Крик был везде – он плыл над помещением, окутывал его, проникая во все уголочки. Собственно, крик не был единым, он распадался на многоголосые стоны, всхлипы, причитания и вопли, связные и бессвязные, тихие и громкие, но все они, разнообразные, как бы сплетались в один непрерывный вой, монотонный и ужасающий.
Впрочем, ужасающий только для непричастных. Маша даже почти не испугалась – ей уже приходилось рожать и она помнила свои ощущения по этому поводу. Когда кричишь – легче. Первые роды обошлись у нее – счастливицы – довольно легко, она рожала всего часов шесть и не успела ни намучиться, ни накричаться, но хорошо помнила свою тогдашнюю соседку по палате, рожавшую вторые сутки – та даже кричать уже не могла, только стонала при каждом вдохе, а Маша, жалея ее, собственной боли почти не заметила.
Сестричка тем временем провела Машу в ближний ко входу пенальчик. Тут стояло четыре кровати – по две вдоль стенки. На одной, дальней, кто-то лежал. Сестричка указала Маше на дальнюю кровать у противоположной стены и шепотом сказала:
– Вы устраивайтесь пока, я сейчас к вам приду, укольчик сделаю. У нас шумно, конечно, но вы постарайтесь поспать.
Маша легла на сыроватую простыню, укрылась тоненьким байковым одеялом и только сейчас поняла, как ноет от усталости тело. Опять всплыла боль в пояснице, теперь она разошлась по всей спине до плеч. Только ребенок не возился, но как раз лучше бы было наоборот. «Эй, там, малыш, ты где?» – неуверенно окликнула его Маша. Бесполезно. «Впрочем, дитя и в лучшей обстановке на зов не откликалось, – сказала себе Маша, не давая страхам разгуляться вновь, – а тут мы как-никак под присмотром».
Вернулась сестричка со шприцом, велела Маше повернуться задом.
– Простите, а что это? – подозрительно поинтересовалась Маша. – Может, не надо?
– Не волнуйтесь, это просто успокоительное, чтоб вы поспали.
– Не надо, я так засну, у меня ребенок не шевелится, – забормотала Маша, но сестричка уже поднимала одеяло.
– Не волнуйтесь, все в порядке с вашим малышом, это легкое, совершенно не повредит. Спите.
Снотворное, судя по всему, было действительно крайне легким, потому что вообще не подействовало. Заснуть Маша так и не смогла, продремала остаток ночи в полузабытьи под несмолкающий крик, а утро встретила с мутной головой и противным вкусом во рту. Почистить бы зубы, так ведь нечем. Зато спина болела немного меньше.
Женщина на соседней кровати тоже уже не спала. Заметив, что Маша открыла глаза, она приподнялась, потянулась, улыбнулась Маше.
– Доброе утро. Проснулась? Пойдем умоемся, пока сестры не пришли.
На ней был человеческого вида домашний халат и нормальные тапочки. Откуда-то из-под подушки она вытащила полотенце, мыло и зубную щетку. Маше стало завидно.
– Слушай, а откуда у тебя все это? Сюда ж ничего не пускают.
– Ну еще скажешь... Я из патологии, меня вчера вечером привели, что ж я, щетку не возьму?
Вздохнув, Маша поплелась за соседкой, которую звали Лена, в умывальную. Кое-как выполоскав рот и почистив зубы пальцем, она все же почувствовала себя лучше. Пожалуй, даже есть захотелось. По прежнему опыту Маша знала, что никакой еды до родов не светит, потому что желудок должен быть пустым, и настроилась на долгое ожидание. К ее удивлению, в палате их встретила веселая женщина средних лет, которая при виде их всплеснула руками и сказала:
– Вот они! А я смотрю, куда ж мои девочки запропали! Давайте-ка быстренько завтракать, а то обход скоро.
Она провела их в какой-то закуток на половине врачей, где на небольшом столе стояли уже две тарелки с манной кашей и два стакана чая.
– Кушайте и идите ложитесь, мы тут потом уберем, – и убежала, мелькнула только большая копна мелкокудрявых рыжих волос.
Маша удивленно посмотрела на соседку.
– А я думала, перед родами есть нельзя.
– Вера Федоровна сказала, что можно, значит, можно, – невозмутимо ответила та, отправляя в рот ложку каши.
– А кто это – Вера Федоровна?
Лена посмотрела на Машу с неудовольствием, как бы удивляясь ее неосведомленности.
– Вера Федоровна – старшая акушерка. Она сегодня дежурит. Повезет, если успеешь в ее смену родить.
– Почему?
– У нее руки золотые, так примет – не заметишь. И сама тетка отличная, мы, в патологии, ее все знаем, стараемся в ее смену попасть. Тут уж, конечно, как кому повезет. А сегодня еще Татьяна Ивановна в ночь дежурить будет, это вообще класс – такая пара. Они с Верой часто вместе дежурят.
Маша при этих словах приободрилась. Перспектива попасть в хорошие руки радовала, как никогда. Она быстро доела кашу, выпила остывший чай и следом за соседкой вернулась на койку.
Больничное время – странная штука. Казалось бы, ничем не заполненное, оно должно тянуться бесконечно, но почему-то пролетает неожиданно быстро. Маше казалось, что не прошло и получаса, как они вернулись с завтрака, когда в их закуток вбежала еще одна медсестра со словами: «Девочки, обход, обход», – поправила им одеяла, смахнула рукой невидимую пыль со спинок кроватей...
Обход был впечатляющ. В узкий пенальчик вошло одновременно человек десять, все в белых халатах и шапочках, страшно торжественно. В центре этой группы шел довольно пожилой, солидного и строгого вида седовласый господин в роговых очках. К нему почтительно обращались: «Профессор».
