Я была первой - Панколь Катрин (книги онлайн .TXT) 📗
– А что в этом странного? – ухмыляется он. – Это же так естественно. Любовь – это не только возвышенные чувства… – И он отступает, хихикая и потирая руки, заставляя меня страдать и беспокоиться, мучить себя, воображая все новые страшные сцены, пытая себя с новой силой, отчего будущее наслаждение станет еще восхитительней.
Чувство пустоты становится невыносимым. Оно сносит меня с пути, отбивает желание смеяться, петь, нежиться на солнце, не спеша жевать бутерброд, дурачиться, заражая других своим счастьем. Я вдруг становлюсь грустной, я гасну и чахну на глазах. Я опустошена, обескровлена. Мне очень тебя не хватает. Чувство пустоты заслоняет собою любовь, занимает все больше и больше пространства, стирая из памяти воспоминания о счастье и наслаждении, о нашей жизни вдвоем. Оно всемогуще, и требует, чтобы все перед ним трепетали, отдавали ему все до последней капли, ибо оно ненасытно, страшнее его нет в этом мире людоеда, вампира, серийного убийцы, его мишень – счастье, которое двое не сохранили в тайне, о котором посмели раструбить вслух.
Просочившись в самое сердце жертвы, безжалостный злодей принимается по капле высасывать из нее радость жизни. Еще недавно она видела мир в розовых тонах, светилась от любви, думала только о нем, о своем единственном мужчине, о его нежной аппетитной плоти, о его тонкой восприимчивой душе. В этом мире не было острых углов, она брала его под руку и складывала губы в улыбку, кивала ангелам и прыгала как дитя. В этом мире не было предела волшебству, а всякая жестокость казалась лишь частью наслаждения. И вдруг он резко оборвал ее, словно вонзил ей в сердце булавку, оставляя ее истерзанной и исколотой.
О, сладостная боль, возникающая всякий раз, когда я представляю его с другой!
О, мука, острая как наслаждение, доводящая до потери пульса, истязающая мое сердце, чем ты нестерпимее, тем сильнее я сознаю, что жива, что терзаюсь из-за него.
Все из-за него, только из-за него…
Чувство пустоты зажало меня в свои безжалостные тиски, и я сдалась.
Я подняла трубку, набрала твой номер, откашлялась, произнесла:
– Это я.
– Завтра мы уезжаем к морю. Приятель оставляет мне ключи от дома. Я заеду за тобой в десять, буду ждать внизу.
За окном машины мелькает нормандский пейзаж.
Я стараюсь не встречаться с тобою взглядом.
Твой взгляд обращен ко мне, он забрасывает меня вопросами. – Зачем ты это сделала? – недоумевает он. – Ведь все, что я сказал тогда в кафе, не было для тебя открытием. Почему ты отвергла слова, которые сама нашептываешь мне в безнаказанности наших ночей, которых требуешь, протягивая ко мне руки и ноги? Почему ты позволяешь своему телу говорить то, чего не хочешь услышать из моих уст?
Я сижу к тебе спиной, но слышу все, что говорит мне твой взгляд.
Сидя к тебе спиной в полной тишине, я слышу все, что ты хочешь сказать.
Сидя к тебе спиной в полной тишине, я горю желанием прижаться к тебе сильнее.
Когда мы застыли на тротуаре у моего дома, стиснув друг друга в объятиях, я, по сути, все тебе сказала. Я с такой силой бросилась тебе на шею, что ты слегка попятился, чтобы принять тяжелую ношу. Эти несколько дней без тебя висели на мне неподъемным грузом, и я была счастлива скинуть его с плеч, переложить на тебя, чтобы, обняв, ты помог мне окончательно забыться.
Вот он, долгожданный причал. И я с глубоким благоговением вручила тебе свои чемоданы и свою душу, ощущая как мучительные сомнения и каверзные вопросы разрешаются сами собой в крепких и жарких мужских объятиях. С тобою я обнажена до предела. Одним твердым и ловким движением ты принимал в объятия все мое существо. Ты любил меня целиком со всеми моими особенностями, делая меня цельной и особенной. Мне нечего было от тебя скрывать, нечего было стыдиться, ибо ты знал обо мне все и, глядя на меня, вдыхал в меня жизнь.
Без твоего жгучего чуткого взгляда, без твоих сильных и нежных рук я не могу ходить, не могу говорить, не могу творить. Я живу, запинаясь, как ребенок, который учится читать.
Указательным пальцем в шерстяной перчатке я пишу на запотевшем стекле: «Я без тебя не могу».
Ты протягиваешь руку, привлекаешь меня к себе, гладишь по волосам, сжимаешь так сильно, что на меня давят пуговицы твоей куртки. Откинув голову назад, ты заливаешься глубоким торжествующим смехом.
Мы на полной скорости мчимся по загородной трассе. Деревья почтительно склоняются вниз, позволяя нам проскользнуть под своим тонким зимним сводом.
Мы молчим.
«Я не буду с тобой говорить, я буду думать о тебе, в одиночестве борясь с бессонницей.
Я буду ждать: я уверен, что встречу тебя вновь.
Я все сделаю, чтобы не потерять тебя.»
Walt Whitman [23], «To a Stranger», Leaves of grass
Маленький домик на берегу моря, посаженный на скалу из белого ракушечника с красными пятнами глины. Крики прожорливых чаек, парящих над головой. Волны хлещут по валунам и с грохотом откатываются назад. Ветер яростным свистом окружает дом, наполняя меня тобой. Здесь, в полной тишине, мы попытаемся докопаться до сути, не доверяя словам, которые, будто маленькие задаваки, готовы разрушить все самое сокровенное.
Слова бессмысленны, неуклюжи и грубы. Они тщетно пытаются забраться под своды нашего храма и, подобно заржавленным водосточным трубам, извергают глухие скрипучие звуки. Полная тишина и единение наших тел – вот все, что нам нужно, это наше зачарованное царство, недоступное врагу.
– Шш… шш… – Тихо шепчешь ты, когда наши тела в порыве страсти вырываются из плена языка, чтобы воспарить над словами, над всем, что могут выразить слова. В полной тишине слышно как твоя кожа трется о мою, как капельки пота с твоей кожи перетекают на мою, как твой язык слизывает их одну за другой, поднимается к уху и без конца повторяет:
– Шш… Шш…
– Шш… шш.., – и опустившись на колени между моих ног, ты избавляешь мое тело от живительной влаги, фонтаном бьющей на границе твоей и моей плоти, в порыве неутолимой жажды, находящей все новые и новые горячие ключи к потаенным уголкам наших изумленных тел.
– Шш… шш.., – и покинув берег с его серо-белыми валунами, обломками известняка и комьями красной глины, мы отдаемся мутной и пенной стихии волн, окунаемся в соленую воду, пробуем и вдыхаем друг друга, изредка поднимаем головы над морской гладью, чтобы перевести дыхание и отправиться дальше, к бесконечным горизонтам наших древних чешуйчатых тел.
Вечером мы едем в город. Мы наводим красоту. Мы изголодались по маленьким ресторанчикам, где подают нормандский сидр, где в беседках вкушают белое вино. Л напеваю от радости, уткнувшись щекой в твою куртку, и свободной рукой переключаю передачи, когда ты легким кивком подаешь мне знак.
Стоит субботний вечер. И как положено в субботу, все мужчины и женщины выбираются в город. Они выходят в свет, прилюдно целуются взасос, пожирают эскалопы с подливкой и морской язык, зажаренный на гриле, подмигивают друг другу через стол, чтобы лишний раз удостовериться в своей неотразимости, и снова погружаются в пучину любви. Я покрыла ресницы черной тушью, губы – алой помадой, щеки – бежевой пудрой. Ты надел свою любимую рубашку. Мы будем есть, пить и смеяться, посылать друг другу поцелуи над дымящимся блюдом мидий, до потери пульса мешая сидр с белым вином.
Ресторан набит битком. – Остался только один столик, как раз для двоих, там, в уголке, – говорит хозяйка. Ты садишься спиной к залу, я – лицом. За соседним столиком две девушки беседуют об отношениях между полами. Я невольно улыбаюсь. Я заранее представляю себе все, что они сейчас скажут. Наклонившись к тебе, я шепчу:
– Прислушайся…
Ты берешь меня за руку и, читая меню, следишь за их разговором. Они проводят выходные вместе, в полном спокойствии, вдали от мужчин. Они пробежались по магазинам, посидели с книгой у камина, приняли пенные ванны, сравнили свои ночные кремы, посплетничали о мужчинах, постригли челки, подпилили ногти. Они понимают другу друга с полуслова и смеются от радости.
23
WaltWhitman... Уолт Уитмэн. «К незнакомке». Листья в траве. (англ.)