Я была первой - Панколь Катрин (книги онлайн .TXT) 📗
Я хотел быть воплощением ее судьбы, вернуть ее на путь истинный, помочь обрести себя, чтобы она, наконец, научилась себя любить. Она была королевой, моей королевой, и при этом полагала, что ничего не стоит, обращалась с собой как с кучкой хвороста, чье предназначение гореть на потеху другим.
Я не хотел ее переделывать, я хотел, чтобы она вернулась к своим истокам, вновь стала той проницательной маленькой девочкой, которая все кругом замечала, которая слишком рано поняла как устроена жизнь, чтобы она вновь обрела ту неистовую силу, тот дар предвидения, ту отвагу, которую у нее отняли будто кукольную одежду.
Ей пришлось наспех облачиться в груду лохмотьев и притворства, чтобы спрятаться, забыть свой стыд, забыть как больно ее ранили. Грубое равнодушие людей выбило ее из колеи.
Я хотел, чтобы она позабыла случайных мужчин, смотревших на нее походя или не смотревших вовсе, приключения, оставлявшие горький привкус во рту, неприятные эпизоды, которые она прятала за маской стойкого маленького солдатика. Я видел ее такой хрупкой, такой беспомощной, лишенной точки опоры, вынужденной играть чужие роли, теряя в них себя, роли испуганной маленькой девочки и искушенной развратницы, заикающегося подмастерья и многоопытного бригадира. Я не хотел ничего в ней менять. Я хотел, чтобы она лучше узнала саму себя, обрела внутреннюю гармонию, отбросила маски и страхи.
Я понял это с нашей самой первой встречи. Я видел как она несется сломя голову, готовая отдаться первому встречному, лишь бы только он рассказал ей о ней самой, помог ей поверить в себя. Она жадно искала того, чей нежный взгляд поможет ей воспроизвести себя заново. И этим взглядом оказался мой. Я готов был ей помочь. Моих сил хватило бы на двоих.
От этого и зародилась во мне неуемная страсть, порою заставлявшая терять над собой контроль.
Я хотел, чтобы она была совершенной, достойной себя самой, достойной нашей любви.
Мы решили больше не ездить в ресторан.
Мы отправились за покупками в ближайший городок, чтобы поужинать дома.
Ты готов был скупить целый магазин, и я смеялась над твоим зверским аппетитом. Ты попросил красного вина, и белого, и розового, и шампанского. Лосося, лаврака, морских языков, устриц, букцинумов, литорин, розовых и пильчатых креветок. Камамбера, реблошона, ливаро, канталя, шаурса, бри, грюйера, козьего сыра и овернского с плесенью [24]. Цикория, салата, шампиньонов, томатов, кабачков, брюссельской капусты, моркови, лука, чеснока и диких трав. Белого хлеба, черного, развесного, хлеба с изюмом и хлеба с орехами…
– Когда мы успеем все это съесть? Нам же завтра уезжать!
– По крайней мере, будет из чего выбирать! У тебя будет выбор как в ресторане.
– Ты сумасшедший, абсолютно сумасшедший. Заднее сиденье уже буквально ломится от яств, а ты упорно продолжаешь нагружать корзины паштетами, мясными консервами, свежими булочками, сметаной, курятиной, дюжинами яиц. Я мысленно представляю что бы сказала моя мать с ее вечным бормотанием «расход-приход». Подобное расточительство привело бы ее в бешенство. Она бы так уставилась на тебя своими черными глазами, что у тебя дыра образовалась бы на затылке.
Ты смотришь на мои часики и спрашиваешь:
– Это твои единственные часы?
– Да, и я очень ими довольна. Я с ними не расстаюсь.
– Я куплю тебе другие, красивые, ценные.
Я мотаю головой. Мне не нужны новые часы. Но ты не успокаиваешься, ты тянешь меня к витрине ювелирного магазина и приказываешь: «Выбирай, выбирай самые красивые часы, я хочу сделать тебе подарок». Я говорю: «Не надо, я не хочу, в этом нет необходимости ».
– Причем здесь необходимость? Речь идет о желании, о мечте.
– Но у меня нет желания покупать часы. Я не буду их носить.
– Даже если это будет мой подарок?
– Прошу тебя, оставь меня в покое. Я все равно их не надену.
И страх вновь сковывает, заполняет меня как раскаленная лава. Я боюсь тебя. Ты ужасный людоед в семимильных сапогах и с огромным ножом за пазухой. Мне хочется бежать со всех ног. Я не могу ни есть, ни пить, даже смотреть на часы я теперь не могу спокойно.
Мы идем вниз по пешеходной улице, и мой взгляд падает на рекламу косметики в витрине аптеки. На плакате изображен тональный крем, который увлажняет и питает кожу, замедляя ее старение и защищая от вредных примесей атмосферы. Мне как раз нужен крем, поскольку свой я забыла дома, но я решаю молчать, чтобы ты не скупил для меня целую аптеку. На какое-то мгновение я замедляю шаг, скольжу взглядом по плакату и быстро отвожу глаза, боясь, что…
– Выпьем кофе?
Я вздыхаю с чувством облегчения.
– Садись, я сейчас вернусь.
Ты пальцем указываешь мне на кафе. Я устраиваюсь за столиком.
– Наконец-то я одна, – подумала я, тут же опомнилась и принялась себя укорять. – На что ты, собственно, жалуешься? Тысячи девушек мечтали бы оказаться на твоем месте. Тебя заваливают подарками, драгоценностями, часами, деликатесной рыбой, элитными винами, овощами и зеленью. Хватит рефлексировать. Расслабься и получай удовольствие. Ты не умеешь принимать. Так учись же, учись.
Я прикуриваю сигарету, заказываю кофе и большой стакан воды и разглядываю прохожих. Сегодня базарный день. На женщинах – цветастые платья, на мужчинах – синие драповые куртки. Больше всего на свете я люблю смотреть на людей, идущих по улице, слушать, о чем они беседуют в базарный день.
Одна такая компания останавливается прямо передо мной, закрывая обзор, что приводит меня в бешенство. Я извиваюсь как уж, чтобы видеть что происходит на улице. Я изворачиваюсь, ворчу, изо всех сил кручу головой, но они не отходят. Судя по всему, они парижане, шумные и кичливые. Двое мужчин и женщина с корзиной в руках. За корзину держатся несколько детских ручек. Я мысленно считаю детей: один, двое, трое… Три маленькие белокурые головки вертятся, снуют во все стороны. Мать механическим усталым движением возвращает их на место.
– А чем она еще занимается, его прекрасная блондинка, кроме того, что берет в рот? – интересуется один из парижан, мужчина лет пятидесяти в открытой рубашке от Лакоста и со свернутой газетой в руке.
– Да ничем особенным, – отвечает второй, извлекая из пачки сигарету. – Наверное, у нее неплохо получается, если ради нее он пошел на развод.
Мужчины заливаются смехом. Один из них предлагает другому сигарету Давидофф № 5 и интересуется его впечатлениями. Они продолжают беседовать между собой, с серьезным видом морща брови, дружно чему-то радуясь, а женщина склоняется над одним из младенцев, поднимает брошенную другим бутылочку, ловит третьего за комбинезончик, поправляет кепочку самому маленькому, и выпрямившись, наконец, в полный рост, спрашивает мягко и незлобиво:
– Как все-таки странно… Мне никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь спросил про мужчину «чем он еще занимается, кроме того, что лижет женщин между ног»? С чего бы это, как вы думаете?
Мужчина со смехом берет ее под руку.
– Надо было предупреждать, что вы феминистка! Я бы тогда следил за своей речью! Надо же, я и не думал, что твоя жена поборница политкорректности!
– Я просто спрашиваю, – отвечает женщина, свободной рукой убирая со лба белокурую прядь.
– Согласен. Я был не прав. Беру свои слова обратно.
– Он извиняется! – восклицает другой. – Слышишь, дорогая, он просит прощения. Мы больше не будем говорить непристойности.
И курильщики снова прыскают со смеху.
Тем временем один из детей хватает женщину за рукав со словами «мама, хочу пипи», и мать с детьми исчезают в глубине зала, при этом женщина держит за воротник двух младших и жонглирует корзиной, которая, кажется, вот-вот опрокинется. Оставшись вдвоем, мужчины как ни чем не бывало продолжают со знанием дела рассуждать об элитных винах и сигарах, скрестив руки на груди, благо они у них ничем не заняты.
24
Камамбера, реблошона... Перечисляются различные сорта французского и швейцарского сыра.