На улице Дыбенко - Маиловская Кристина (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
Серега рассмеялся, вспомнив, как все было. И Ганс заржал ему в унисон, хотя прикола про Пасху и про реку не понял, но переспрашивать не стал. Серега, в отличие от него, хренову тучу книг прочитал и в истории шарил. Выглядеть придурком перед ним не хотелось.
Они сидели в вагончике на Центральном рынке. Там у них что-то вроде офиса.
Серега пытался отрезать хвост жирному толстому лещу. Нож был маловат, и хребет не поддавался. Серега привстал, налег своим всем телом на леща, и хребет хрустнул.
— Короче, жить ей негде было, отец от долгов скрывается, мать к себе жить не пускает. Она за копеечку снимала комнату у какой-то слепой бабуськи, квартира была полна тараканов, но старуха та ни хрена не видела и жила в полном согласии, так сказать, с природой. А потом старуха померла. Девчонке съезжать, а она, дурында, ключ от квартиры потеряла.
Ганс удивлялся, с какой легкостью Серега совершал подобные поступки. Взял вон девку какую-то домой притащил. На хрена? Может, она красоты невъебенной. Тогда ладно. А если нет, то на хера? Вечно Серега ввязывался куда-то, за кого-то вписывался. Как-то за бабку вписался. Та яблоками на остановке торговала. Менты ее шуганули. Они там всех шугают, чтобы народ башлял. А бабка дурочкой прикинулась. Типа знать не знаю, ничего не ведаю, денег нет. Ну и хер бы с ней. Но Сереге кто-то донес. А бабка та оказалась давней подругой Серегиной бабки. И он за старуху вписался. Ходил к ментам. Говорил: «Нет, вы попробуйте сначала. Это же "симиренко". Вкус моего детства». Откусывал. Ментам яблоки в морду совал. Те с Серегой спорить не хотели. Морду кривили, но пробовали. И бабку в итоге в покое оставили. Она вон до сих пор на остановке сидит — цветами торгует. А раз собака на рынке родила. Пятерых щенят. Так Серега ходил по должникам и щенят им втюхивал. Говорил, хочешь долг скостить — бери. А не возьмешь, сука, проценты возрастут. А чтобы щенков они на помойку не выбросили, грозился ходить и проверять щенячье самочувствие и условия проживания. Народ ворчал. А деваться-то некуда. А Гурген, мясник, доволен остался. Говорил потом, что такого умного кобеля у него в жизни не было.
Серегу Ганс знал давно. Дела с ним можно делать и порешать, если непонятки какие. Но это Серегино благородство казалось Гансу излишним. Ненужным в работе. Но в лицо он ему этого сказать не мог.
Серега выскоблил внутренности леща, а после оторвал плавники. Разрезал рыбу на части и предложил лучший кусок Гансу.
Рыба вяленая была что надо. Серега умел выбирать правильную рыбу. Он про нее, по ходу, ваще все знал. Откуда она приплыла и куда поплывет дальше — всю ее рыбью биографию. Как некоторые в винах разбираются, так вот Серега в рыбе разбирался.
— Девчонку на набережной развезло. Ехать ей некуда. А дома у нее кот некормленый и черепашка, прикинь.
Сережа отхлебнул пива из бутылки.
— Короче, мы с Яшкой хату вскрыли. Переночевали там все вповалку с ее живностью. А утром переездом занялись. Там у нее книг, мама не горюй. Ганс, бля буду, ты столько книг в своей жизни не видел. Как она их там в эту комнатку напихала, один бог знает.
Серега обсасывал рыбий плавник.
— Собрание сочинений Достоевского, ебтыть, — бабушкино наследство. Я проклял все, пока на второй этаж перетащил. Говорю, ну ты, блин, Федор, и тяжелый. В прямом смысле.
Ганс не понял, о каком Федоре шла речь, но переспрашивать опять же не стал.
— Ну и снял бы для нее хату, если такой добрый. На хера домой к себе тащить? Потом не отделаешься. Не выгонишь же.
Серега отхлебнул пива из бутылки.
— Пусть живет. Места много. Устало дите. Отлежится, а там видно будет.
Ганс тоже выпил пива.
— Я не пойму, ты трахнуть ее хочешь? Ну, типа, сиротка, девятнадцать лет…
Серега отложил рыбий пузырь, который было собрался поджечь зажигалкой.
— Ганс, ты на хера мне это вот говоришь? Я котят с улицы не трахаю, понял?
Ганс кивнул. Он понял, что немного перебрал со своими догадками. А с другой стороны, на хрена эта сиротка ему нужна — если не трахать.
— Да если я захочу, мне тут на районе любая мокрощелка даст. Бежать еще за мной будет и упрашивать.
— Я не в этом смысле, Серый. Пусть живет. Будет по хозяйству. Пожрать там приготовит или еще чего-нибудь…
— Ни хрена она готовить не умеет.
Серега отделил икру от кишок и, казалось, остался доволен тем, что икры в леще оказалось много.
— Безрукая, — уточнил он, затем отхлебнул пива и задумался, будто искал, за что можно похвалить девчонку, — безрукая, но умная. * * *
Спустя неделю Люба-банщица, ухватив Серегу под локоть, спросила елейным голосом:
— Колись, Серенький, что за бабца у тебя в доме поселилась. Девочки интересуются. Из наших? Красивая?
— Красивая.
— Молодая?
— Молодая.
— А до этого с кем жила?
— Ни с кем.
— Девственница, что ли? — удивилась Люба.
— Не знаю. Не проверял.
— Пиздишь!
— Честное пионерское.
— Пиздишь! 12
А еще через неделю весь рынок знал, что Серега-казак подженился. Ходили разные слухи. Кто-то говорил, что девку он взял нерусскую и по-русски она ни бельмеса. И страшная к тому же. Другие говорили — Серегу охомутала цыганка, красивая и хитрая. Другие видели, как на Землячке Серый переходил дорогу, держа за руку ребенка — девочку лет пятнадцати-шестнадцати. И знавшие Серегу, совершив несложные подсчеты, сделали вывод, что это его незаконнорожденная дочь от некой Джамили, с которой Серега мутил пятнадцать лет назад. И только Рачик-армянин сказал, что девчонка эта — дочка Жоры, которого ростовские братки прижали год назад. Студентка. С отцом жила, а теперь — бездомная. Но Рачика никто не слушал. Рачик был еще тот балабол.
Серега-казак был завидным женихом. У него был большой дом на Дар-горе, уступавший по размеру только дворцу цыганского барона, жившего на соседней улице. Серега своим домом гордился. На кухне у него была крутейшая барная стойка с высокими стульями и шест для танцев. В одной из комнат на первом этаже он устроил зал, в котором можно было потягать железо или поиграть в настольный теннис. * * *
Кира раскладывала книги по полкам, когда Сережа заглянул в комнату.
— Ты есть-то будешь? — спросил он, вытирая руки об перекинутое через плечо полотенце.
Кира обернулась. Серега был в пестром фартуке, надетом поверх адидасовского костюма. * * *
Кира ела, обжигаясь.
— Дуй.
Она дула.
— Вкусно?
— Очень.
Сложно было говорить с набитым ртом. Она перекатывала горячие куски во рту, прежде чем проглотить.
Серега улыбался и подкладывал ей хлеба.
— Жуй-жуй, глотай! * * *
Детали переезда она помнила смутно.
В то предпасхальное утро, мучимая головной болью, она проснулась в квартире бабы Зины на родной железной кровати. Кот развалился в ногах. Хотелось пить, но кота тревожить не хотелось. В попытке вывернуться из кошачьих оков она повернулась и вдруг заметила костыль, одиноко лежащий под столом. Резко откинула одеяло. Кот спрыгнул, неспешно прошелся по комнате, подошел к спящим и начал их обнюхивать.
Кира сидела на кровати, боясь шелохнуться, будто неловким движением могла разбудить диких животных.
Выходит, вчерашний вечер ей не приснился.
Эти двое с набережной спали на полу, на матрасе. * * *
Когда все вещи перенесли на второй этаж, он сказал:
— Это твоя комната. Полки для книг я тебе подгоню. Вот шкаф, стол, стул, лампа.
Кира оглядывалась по сторонам.
— Спать здесь будешь. Я с собакой внизу. * * *
Поначалу Кира не хотела раскладывать вещи, и они лежали в коробках больше недели. Мысль о том, что ей придется не сегодня завтра съезжать неизвестно куда, преследовала, не давала жить, являлась во снах. Вне времени и пространства бродила она по незнакомым улицам, стучалась в чужие двери, молила о чем-то, искала деньги, работу, квартиру, безнадежно упрашивала недружелюбных незнакомых людей, которым было наплевать на ее бездомность. То ли живые, то ли мертвые, они бездушно захлопывали перед ней двери. Кот постоянно терялся и непременно попадал под машину. Черепаха уползала, от голода и жажды превращалась в камень. Сама Кира превращалась в ничто, растворялась в воздухе, кричала беззвучно, открывая рот как рыба, просыпалась в поту, не понимая с ходу, где она. И только осознав, что ей ничто не грозит, кот рядом, а на первом этаже спят он и его собака, она успокаивалась и через какое-то время снова засыпала.
