На улице Дыбенко - Маиловская Кристина (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
«Живи сколько хочешь», — сказал он ей. Но что это значит? Никто в этом мире ничего не делает просто так. Чем она будет обязана этому человеку? И он, будто предвидя вопрос, говорил:
— Ты мне ничего не должна. Живи. А там видно будет. Поняла?
Нет, она ничего не понимала. Жизнь, при всей ее внешней упорядоченности, принимала странные формы. * * *
— Я сегодня дома не ночую, — говорил он.
И не приходил ночевать.
Поначалу было неуютно оставаться одной, но потом оказалось, что с огромной собакой ничего не страшно. Даже в таком большом доме на Дар-горе.
Собаку звали Рэмбо.
— Ударение нужно ставить на последний слог — Рэмбо́, — сказала она, выделив голосом последний слог.
Он призадумался.
— Все говорят Рэмбо.
— Они неправильно говорят, это же французский поэт, а у французов ударение на последний слог падает.
Он почесал затылок.
— Я вообще-то в поэзии не очень. Я детективы больше люблю. * * *
Кира ходила по дому. На стенах висели цветастые ковры и старые фотографии мужчин в фуражках и с шашками.
— Это твои родственники?
— Это казаки. Я из казачьей станицы.
В черно-белых фотографиях таилось что-то неизведанное, потаенное. Она представила и его в такой же фуражке с красным околышем, с саблей в руках.
У этого человека была станица, были родные и фотографии. А у нее не было ничего. Только память. * * *
По привычке она покупала газеты, просматривала объявления о сдаче комнат. Вот в Дзержинском районе сдается. Недалеко. Можно посмотреть. И она шла. Дверь ей открывала старушка. И вроде бы неплохая старушка. И если поднапрячься, найти подработку, то можно снять. Тараканов не было. Пахло лекарствами и старьем. Кира обещала перезвонить и возвращалась туда, где лежали ее вещи, кот и черепашка. Она говорила себе, что поживет месяц-другой, подкопит денег, а потом съедет.
Они встречались на кухне. Желали друг другу доброго утра. Он наливал ей чаю, выкладывал на стол масло, сыр и колбасу.
Она чувствовала неловкость, какую чувствуют чужие люди, проснувшиеся после бурной ночи в одной кровати. Она украдкой смотрела на него и пыталась понять, чувствует ли неловкость он, и не могла определить.
Еще неделю назад она ломала голову, где и на что жить, а теперь живет в большом доме, завтракает с незнакомым человеком.
Он готовил яичницу из десяти яиц. Взбил вилкой и разлил на сковородку.
А вдруг он жалеет, что предложил ей пожить? Вдруг он проснулся утром, пожалел, а отказаться неудобно. От этой мысли у нее даже аппетит пропал.
Он вытащил из холодильника почти полную трехлитровую банку с черной икрой.
— Ешь. А то пропадет. 13
У Наташи от удивления глаза и рот округлялись, и она качала головой.
Неделю они с Вадиком были на даче, а за это время, по ее словам, «в мире произошли глобальные изменения».
— Ну ты, блин, даешь!
Наташа обнимала Киру, как если бы та выиграла в лотерею.
— Ты крута, мать! Ты где его нашла?
Кира рассказывала. Наташины глаза выпучивались еще больше.
— Мелочиться не стала. Бандюгана нашла. А прикидывалась пай-девочкой.
— Он на рынке работает, — оправдывалась Кира, но звучало это неубедительно.
— Ага, грузчиком… ну-ну…
Они шли по аллее.
— Стопудово рынок держит или икрой барыжит.
Кира вспомнила банку с черной икрой. Думать об этом было неприятно. А вдруг Наташа права. * * *
На улице стояла отличная погода, и Кира с Наташей гуляли после пар, скинув плащи, как старую кожу. Сидели на лавочках на Аллее Героев, ели мороженое.
К ним подсели пацаны. Курили, пили пиво, смеялись. Через какое-то время пацаны свалили.
— Че ты телефон не дала? — подначивала Наташа.
— Какой я телефон дам? Сама подумай.
— Ты же говоришь, у вас ничего нет и он дома не ночует. Стопудово, у него баба. А ты че, монашкой ходить должна?
Кира молча курила. Действительно, куда он ходит по ночам? А с другой стороны, почему ее это должно волновать? Допустим, у него баба, ей-то какое дело? А если у него баба, на хрена тогда он ее в дом к себе притащил?
Кира разглядывала муравьев, оживших после зимы. Те копошились, спешили, натыкаясь друг на друга. Вот, пожалуйста! Они же не загоняются подобными мыслями, где они живут, на что и с кем. Живут себе и радуются. Не всему мгновенно находится объяснение. И Кира решила не загоняться попусту. * * *
Готовиться к сессии впервые за время учебы было приятно. В открытое окно свешивались сочные ветки клена, а на столе стоял букет сирени. У ног сидел пес. Поначалу он отнесся к Кире с недоверием, но потом, видя отношение хозяина, понял, что Кира — человек надежный.
На столе стопкой лежали книги. Кира читала, в перерывах курила, пила чай и обнималась с собакой. Было приятно обхватывать широкую шею, чувствовать запах шерсти. Через эту мохнатую громаду она набиралась сил и спокойствия и все никак не могла набраться сполна. * * *
Собака зашевелила ушами и с лаем сорвалась с места. Было слышно, как подъехала машина и через минуту внизу открылась дверь. Пес захлебывался от радости. Кира продолжала сидеть за столом. Ей тоже хотелось вместе с собакой сбежать по лестнице и запрыгать на одном месте, хлопая в ладоши. Но она не двинулась.
Было слышно, как он раздевается. Разговаривает с собакой. Вот он проверяет собачью миску. Топчется на кухне. Поднимается по лестнице. Собака клацает лапами по деревянным ступеням, подбегает к Кире, тыкается мордой в колени. Вот он подходит и тяжело опускается в кресло, вытягивает ноги.
— Думал за день-два обернуться, — говорит, он, — а вышло пять.
Кира кивает.
— Справились тут без меня?
Он трет шею, будто отлежал. Крутит головой влево и вправо. Слышно, как хрустят позвонки.
Кира замечает бурое пятно у него на шее.
— Я посижу у тебя тут, — говорит он, — мешать не буду.
Кира отворачивается, открывает книгу.
Она чувствует его взгляд, но заставляет себя не смотреть в его сторону. Боковым зрением она видит, как он гладит собаку. А через некоторое время слышит храп. * * *
Она дала себе слово не думать об этом чертовом пятне на его шее. То, что это был засос, она не сомневалась. Ну и что? Как это ее касается? Никак. Но не думать не получалось. Воображение рисовало черт знает что. Сердце сжималось, а в глазах появлялись слезы. «Вот дура, — ругала она себя. — Набитая». * * *
Теперь каждый вечер он приходил к ней на второй этаж, садился в кресло.
— А это? — спрашивал он, вытаскивая книгу из стопки.
Это был Бунин.
Ставил пепельницу у ног. Смачивал языком палец, листал страницы. Кира боковым зрением видела, как он качал головой и хмыкал.
— Не, ну чувак, по ходу, совсем рамсы попутал… Вшивые головы и обмотки на ногах… босяки и холуи… дикая, «заборная» Россия… Народ, который тебя, сука, кормил и поил… Я понимаю, голубая кровь, Нобелевская премия… Понять можно, у фраера дача у озера, слуги, а тут откуда ни возьмись появилось в рот ебись… солдатня, матросня…
Он заводился.
— Когда солдаты гнили в окопах Первой мировой, а матросов рвало в клочья на Цусиме, ему было не видно, не слышно, а тут здрасте пожалуйста… Вы нас не ждали, а мы приперлись…
Он шел на кухню и возвращался с пивом. Открывал бутылку себе и ей.
В комнате было уютно: пахло мужским телом и влажной собачьей шерстью, а абажур раскидывал желтую лапшу на письменном столе. В кресле сидел большой человек, на коленях у него лежала раскрытая книга, у ног — сидела большая собака.
Человек и собака спали.
Кира трогала его за плечо. Он разлеплял глаза, озирался по сторонам, вставал и брел к себе в комнату. Собака послушно плелась за ним. Кире чудилось, что ни ему, ни псу не хочется уходить. Чего только не причудится. А может, это ей не хочется. Кира гнала от себя эти мысли. Она помнила про засос на его шее.
Жизнь становилась все менее понятной. * * *
