Коридор - Каледин Сергей (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– Ты чего? – удивилась Липа.
– Принесу, – как будто с кем-то споря, категорически махнул рукой дед и вышел комнаты. Через несколько секунд он вошел, держа в руке ополовиненную четвертинку.
Липа укорненно пожала плечами, но промолчала, чтобы не портить Асе «именины».
– Наливай, – приказал дед, внимательно проследив, как Ася наполнила стопки. Ася налила, выровняла уровень, подлив туда-сюда, и дед продолжил начатую тему, тыкая пальцем внуку в стриженую голову:-Мать доводит. Дово-о-одит. Не учится ни хрена. Иной раз пришиб бы…
Ромка, поняв, что речь снова о нем, стал жевать тише, чтобы не пропустить интересного.
– …Люська не велит. А то как бы хорошо: тюк молоточком по темечку – и все! Люська бы три дня поплакала, а зато потом какая бы жнь. А то – один нос у бабенки остался!.. Нет, Ась, ты скажи, можно?! Можно? А мне все равно где помирать, что здесь, что в тюрьме… Вон сейчас мать в больнице… Каково это женщине?..
– Георгий! – запоздало, потому что тоже с интересом слушала мужа, взметнулась Липа.
– Пускай, бабуль. Дедуля ведь в шутку. Да, дедуль? А мама не в больнице, она в родильном доме болеет. У нее ребеночек умер маленький.
– Береги мать-то, Ромочка, – всхлипнула Ася. – Мать-то у тебя золото, не то что отец…
– Ася! – одернула Липа соседку. – Такие слова!.. Лева очень хороший отец. Просто он живет у родителей в связи… с у-у-у…
– Ты знаешь, какой ты должен быть человек?.. Ведь ты ж не на мать, не на отца, ты же на Анечку похож! Лип! Поди-ка с этого бока посмотри.
– Ох, Георгий, Георгий, – покачала головой Липа, но пошла поглядеть на внука, откуда велел дед.
– Вылитая Анечка, – умиленно пронес дед. – И глазки, и носик, и реснички…
Липа поглядела на внука, на фотографию Ани, опять на внука, опять на Аню…
– Действительно. Ты, Жоржик, только Люсе не говори. Люсе это может и не понравиться.
– Лип, а ты знаешь, чего может статься? Вот он вырастет – и характером тоже на нее будет похож, а? Может, тогда и пришибать не надо. Да не-е-ет. – Дед вдруг разом помрачнел и обреченно махнул рукой: – Аня с первого класса отличница была… Не-е, наверняка сволочной характер будет, как у Люськи! А-а! И у Таньки весь норов Люськин, и этот вырастет – туда же!.. Вот у Ани были бы детки!..
– Бабуль, я пойду погуляю, а?
– А немецкий? Ася, уходи, ребенку надо учить уроки.
– Сидите, тетя Ася! – закричал Ромка. – Бабуль, я все выучил.
– Иди, Ась, иди, – строго повторила Липа, убирая стол для уроков.
Ася ушла. Дед лег на кровать, положив под ноги газету, чтобы не развязывать шнурков. Шнурки он пришивал к заднику тапочек и завязывал их на щиколотке.
– Дедуль, ты, если спать хочешь, ложись совсем, я тебе шнурки развяжу.
– Рома, не отвлекайся. Где твой портфель?
Липа нацепила очки, проверила домашнее задание. Домашнее задание было выполнено без единой ошибки. Ромка, скромно потупив глаза, сидел рядом, мусоля палец во рту.
– Не грызи ногти, – не глядя на внука, сказала Липа. – Странно. Ни одной ошибки. Странно.
Ромка вздохнул, великодушно прощая бабушке ее недоверчивость. Он и без нее знал, что домашнее задание выполнено без единой ошибки, потому что он очень аккуратно и внимательно списал его у Лены Шаровой.
– Теперь слова, – сказала Липа.
– Ну, бабу-уль, – заканючил Ромка. – Меня уже Таня проверяла…
– Когда? – насторожилась Липа.
– Вчера… – с безнадежностью в голосе промямлил Ромка.
– Ой, врешь! Доставай.
Ромка достал мятый словарик, сделанный тетрадки.
– Там в конце.
– Ди швестер? – прочитала Липа и подняла на внука глаза в очках.
– Сестра, – наобум ляпнул Ромка.
– Правильно, – кивнула Липа. – Молодец. Дер шранк?
– Брат, – не задумываясь, гаркнул Ромка, уверенный, что счастье улыбнется ему и второй раз.
– При чем здесь «брат»? Шкаф, а не брат. Ну-ка, ну-ка…
Ромка понял, что вляпался.
Целый час он долбил слова под мерный храп деда. Радио пикало два раза, потом три. Ромка даже вспотел от напряжения. Наконец Липа проверила его и осталась Довольна.
– Знать язык – очень полезно, – наставляла она внука, пока тот стремительно убирал учебники и тетради в портфель. – Нас, студентов, после февральской революции…
– Октябрьской.
– После февральской, – с нажимом на «февральской» сказала Липа. – Ты разве не знаешь, что в семнадцатом году было две революции: сначала февральская, а потом уж – Октябрьская.
– Зачем две?
– Так было нужно. Сначала царя сместили, а потом– диктатура пролетариата. Не перебивай, а то я собьюсь с мысли… Ну, вот уже сбилась. О чем я говорила?
– Вас, студентов, после февральской революции…
– Да-да, нас посылали объяснить неграмотным людям, что такое, например, демократия. Мне очень помогло, что я кончила гимназию и знала латынь. Я объясняла; демос – народ, крафт – сила. Советская власть. Поняла? Понял?
– Поняла, бабуль, понял, – уже на бегу крикнул Ромка.
– Чулки не забудь получить, квитанция у тебя в нагрудном кармане.
Отмерной во дворе давно кончился, шла игра в домино. Вовки не было.
Подвальное окно Синяков лишь до пояса вылезало земли, но даже сквозь замызганную его половину было видно и слышно, что делается внутри.
Внутри Вовкина мать Татьяна Ивановна, душно шевелясь от тяжелого жира, гоняла сына по комнате широким офицерским ремнем Вовкиного отца, который, как клялся Вовка, погиб на фронте в сорок первом в Сталинграде. Татьяна Ивановна работала сегодня во вторую смену и воспитывала сына перед работой на всякий случай, на завтрашний учебный день, потому что завтра до вечера сына не увидит. Вовка метался по комнате с ревом, превосходящим количество ударов, приходящихся на него. Татьяна Ивановна медленно загоняла его в угол. На столе Ромка заметил раскрытый дневник, который Вовка неосмотрительно не спрятал перед отмер-ным. Вну страницы была красная надпись. Ромка знал, чго это за надпись, потому что в его дневнике была точно такая же: родителей срочно вызывали в школу. Значит, Татьяна Ивановна не впрок лупила сына, как делала это время от времени, а за дело. Ромка свой дневник пока «потерял»: мама в больнице, зачем ее волновать? А Вовка не догадался или не успел.
Чтобы не видеть расправы над другом, Ромка отлип от окна и побрел в дательство, где раньше работала^ тетя Оля, а теперь почему-то иногда брала работу на дом.
Дядя Юра сидел в персональной клетушке, отвоеванной у соседней редакции с помощью своего военного ранения, и размашисто черкал рукопись.
– Здрасьте, дядя Юр!
– Привет, – редактор ковырнул карандашом строчку и потянулся за сигаретами. Курить в клетушке ему разрешалось тоже.
– Дядя Юр, разок курнуть, а? Невзатяжку?
– Травись, – дядя Юра своих пальцев дал Ромке подымить. – Не обсопливь, деятель. Олька узнает – мне башку оторвет.
– Не узнает. – Ромка заглотнул невкусный дым и закашлялся.
– Ну вот, теперь умрешь – с меня спросят.
В дверь постучали.
Дядя Юра развел руками:
– Вот так. А Иди на третьем этаже стенгазету посмотри, поищи родных и блких… Проходите, пожалуйста… Потом зайди.
Мимо Ромки прошел недовольный чем-то толстый человек в черном костюме, в тюбетейке, с красивым значком-флажком на лацкане пиджака. Кого-то «автор» Ромке очень напоминал.
Ромка спустился на третий этаж, где перед входом в зал висела стенгазета дательства. Ромка стал ее разглядывать. Стенгазета была веселая.
– Тетя Оля! – взвгнул он.
Действительно это была Ольга Александровна. Вернее, маленькое, вырезанное какой-то пожелтевшей молодой фотографии, ее лицо, остальное – тело, руки, ноги были подрисованы от руки красками. Тетю Олю нарисовали в виде французской булочки за семь копеек. Она везла детскую коляску, в коляске вместо ребенка – толстая книга с нерусской фамилией автора на обложке. Обложке художник придал вид детского личика, в середину которого была воткнута пустышка.
