Коридор - Каледин Сергей (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– Опять «вы»! Ну, ладно… Так, вольноопределяющимся… А в подтверждение своих слов я сегодня принес тебе для более детального ознакомления свою солдатскую книжку. Вот, пожалуйста, только аккуратней.
– «Первого Лейб-Гренадерского Екатеринославско-го Императора Александра Второго полка, – бойко прочел Ромка, порадовав Александра Григорьевича беглостью чтения, потому что достался внук ему в плачевном состоянии. – Личный номер сорок семь». А вы за царя был или за Ленина?
– Хм. Сложный вопрос ты задал. – Александр Григорьевич заложил руки за спину и неспешно ступил на Кировскую, тяжело ставя ноги в калошах носками врозь, так что Ромка время от времени, забывшись, наступал ему на ноги. – Как тебе ответить… Ну-с, скажем так: в это время я еще был недостаточно умен по молодости лет – и поскольку я жил в России, а Россией в то время, к сожалению, правил царь, следовательно, значит, и я был… Да, сложный вопрос. Давай, Рома, вернемся к нему через несколько лет. Договорились?
– А через несколько лет вы уже можешь умереть. Вы уже старенький…
– Какая чепуха! Не говори глупостей. Ромка заглянул в книжку:
– А 1911 год – это до революции или после?
– До.
– А вы с Лениным служил в армии?
– Нет, Владимир Ильич в это время находился в эмиграции. Он вернулся в Россию в 1917 году.
Ромка задавал вопросы, но не успевал дослушивать ответы дедушки, потому что в красной книжке было еще очень много интересного.
– Вы иудейский мещанин был, да, дедуль, дедушка?
– Дай сюда! – Александр Григорьевич раздраженно выхватил у Ромки книжку. – С чего ты взял? – Он остановился, поднес книжку к глазам. – Сословие: мещанин. Хм. Вероисповедание: иудейское… Ну, это я бы не сказал, не совсем верно, потому что я был неверующий. Я был человек просвещенный. Я работал, ездил по стра* не как заготовитель. Посещал концерты, оперу…
– А если война будет, мы всех победим! – не слушая его, заявил Ромка. – Потому что все рабочие за нас. Монгольцы за нас, индейцы за нас.
– Это верно, – пробормотал Александр Григорьевич, так зачитавшийся своей книжкой, что чуть не врезался в столб. – Ты смотри, Рома, как интересно: оказывается, нам выдавали приварочные, хлебное довольствие, мыльное…
– А вы пистолет армии принес?
– Оружие при демобилации сдается.
– Жалко, – вздохнул Ромка. – А я бы не отдал. Я в солдаты не пойду.
– То есть?
– Я хочу на машине работать, которая снег сгребает, а сзади у нее в грузовик сыплется.
– Да, конечно… – не зная, как нужно реагировать на слова внука, согласился Александр Григорьевич. – Однако служить в армии необходимо. Вот, мы пришли! Чай Высоцкого, кофе Бродского. Вот этот китайский дом шоколадного цвета и есть место моей службы. Понял?
– Ага! – совершенно не увлеченный последним сообщением деда, Ромка вертелся по сторонам. – Ух ты! Смотрите, какой подшипник здоровенный! На той стороне. Посмотрим, а? Ну, пожалуйста!
– Ты меня совершенно не слушаешь, Рома, – строго сказал Александр Григорьевич. – Итак, до революции я работал у фабриканта Высоцкого…
Слово «фабрикант» провело на внука наконец некоторое впечатление, и Ромка отлепил взгляд от огромного, в полметра, подшипника в витрине напротив.
– Вы у него как крепостной был?
– Ну-у… Я работал у него. Очень много работал. С утра до вечера. Потому что отец мой умер, а у матери нас было четверо. Я – старший. Я должен был заботиться обо всех.
– А вы какой институт кончил?
– К сожалению, я института не кончал. Мне пришлось уйти последнего класса реального училища, чтобы работать и, как я уже сообщил тебе, содержать всю семью.
– А после революции Высоцкого в тюрьму посадили?
– – Одних посадили, других прогнали. А все их состояние, капиталы стало достоянием народа…
– А после революции вы что стал делать? Стал начальником?
Александр Григорьевич посмотрел на часы.
– Та-а-ак, ну, тебе, по-моему, уже пора. Сейчас я тебя провожу до остановки… На конку есть?
– Ага– засмеялся Ромка, он всегда смеялся, когда упоминал про неведомую конку, которую по Москве таскали по рельсам лошади. – Я уже есть хочу.
Александр Григорьевич тщательно скрывал свое послереволюционное прошлое. Работал он в кооперации «начальником», как говорил Ромка. От этого времени осталась пожелтевшая фотография: вилла на море, Александр Григорьевич, Александра Иннокентьевна, Оля и крохотный Лева – все в белом, прислуга… Потом в его жни проошел неожиданный поворот: товаровед в «Галантерее», маленький оклад и всеобъемлющий страх… На вопросы детей, тревожащих его по необходимости при заполнении анкет: «Папа, какого ты сословия?» – он начинал неистово топать ногами: «Какое, к черту, сословие!.. Ваш папа умер!..»
О буржуазной юности Александры Иннокентьевны тоже старались не упоминать. Иногда возникали курьезы.
Александра Иннокентьевна с воспитательной целью рассказывала Оле, что в детстве она сама мыла пол в доме. Александр же Григорьевич без злого умысла спросил невзначай: «Это в каком же доме, Шурочка? Где у вас белый рояль в вестибюле стоял?»
Александр Григорьевич вернулся домой, когда бронзовые часы пробили шестой раз. Шесть часов вечера. Александра Иннокентьевна по-прежнему сидела в кресле, казалось, она так ни разу и не отрывалась от стола. Александр Григорьевич разделся, потер руки, как будто собирался приняться за какое-то нужное дело, которому подоспел наконец черед, или по крайней мере поделиться событиями дня, рассказать о любознательности внука, но в комнате было тихо, только скрипело перо в неутомимой руке Александры Иннокентьевны.
Александр Григорьевич уселся в угол дивана, пододвинул телефон. Подумал – куда бы позвонить. Набрав номер, он прокашлялся и уже через несколько секунд мирно вещал в трубку, прикрыв глаза:
– …Зять профессор, вестный микробиолог, – мерно выговаривал он. – Дочь историк, редактор в крупнейшем дательстве…
Александр Григорьевич говорил как бы в полусне. Говорил он по телефону часами, а его семидесятилетний органм, сегодня вдобавок усугубленный долгой прогулкой по Москве и нелегким общением с внуком, требовал отдыха, и потому, не прерывая разговора, он заснул, посапывая собеседнику в ухо. Тот в это время, по всей видимости, говорил сам и на сонное посапывание не реагировал. Но вот собеседник кончил говорить, и пришел черед включиться Александру Григорьевичу. Он вздрогнул, наполовину вышел сна и, не открывая глаз, для разгона начал с повторения:
– Зять профессор, вестный микробиолог…
Речь действительно шла о зяте, муже Ольги Александровны. Геннадий Анатольевич вошел в семью уже несколько лет назад, но для отсутствовавшего Александра Григорьевича замужество дочери было еще свежей новостью, о чем он подолгу и охотно рассказывал по телефону.
. Ольга Александровна вышла замуж в возрасте тридцати восьми лет и, в отличие от своих сверстниц, которых война обделила мужьями, отнюдь не считала свой запоздалый брак с умным, нестарым и довольно красивым мужчиной выигрышем «ста тысяч по лотерейному билету», как выражался Александр Григорьевич.
– Так-так, – довольно пробурчал Александр Григорьевич, положив трубку. – Прекрасно.
– Прошу потише, – ровным голосом напомнила Александра Иннокентьевна. К телефонным разговорам она относилась снисходительно, но всему есть предел.
– Извини, Шурочка. – Александр Григорьевич понимал причину столь сдержанного отношения к себе Александры Иннокентьевны и даже в какой-то степени ей сочувствовал. Пока он все еще виноват: оформление документов задерживается. Он послушно положил трубку. – Чайку, что ли, попить? – маскируя просительную интонацию, сказал он, потирая озябшие руки.
Александра Иннокентьевна промолчала. Она пишет. Пишет она всегда только за обеденным столом в центре комнаты, несмотря на письменный – у окна. Может быть, пиши она за письменным столом, комната не была бы так безнадежно до краев заполнена ее писаниной.
