Прощание славянки - Южный Вадим (бесплатные версии книг .txt) 📗
Трофеи раскладываются по назначению и маркам. Стрелковое оружие в одну сторону, ракеты «стингер» — в другую, материальные ценности — в третью. Все фиксируется на видеокамеру, потом снимается процесс минирования и уничтожения трофеев. У нас нет возможности вывозить их. Теперь нам скорее надо самим ноги уносить.
Мы выполнили свою задачу. Караван взят и уничтожен. Теперь можно возвращаться на базу. С чувством выполненного долга. И готовить дырки под ордена. Потому что только за один рейд наша группа дала больший результат, чем целый мотострелковый полк за год.
Я в Пули-Хумрях, где стоит триста девяносто пятый, или как называют его сами офицеры, триста девяносто пьяный полк. С одной стороны полка возвышается высокая гора, за свое большое сходство прозванная Залупой, и с которой духи часто ведут обстрелы расположения полка ракетами. В другую сторону начинается долина Килагай, что в переводе с афганского обозначает Долина смерти. Говорят, когда-то стотысячный английский экспедиционный корпус нашел в этой долине свою смерть от гибельных и незнакомых им болезней и рук афганских повстанцев. Из всего корпуса оттуда чудом выбрался один-единственный человек — экспедиционный врач, благодаря своему медицинскому образованию сумевший избежать смерти. Афганцы хорошо сохранили в памяти нации те события и с гордостью хвастаются, что никому и никогда не удавалось покорить Афганистан.
Мое прибытие в роту совпало с проводимыми в ней разборками по поводу наезда со смертельным исходом нашего БТРа, ведомого замкомроты Захаровым, на двух афганцев, ехавших на ишаках. Мне непривычно и дико, когда приехавшие царандоевцы успокаивают нас, что оказывается, эти афганцы были не местные, претензий на них никто не предъявил, поэтому дело будет закрыто и никаких последствий не будет. Кажется, я начинаю понимать смысл выражения «жизнь — копейка».
Шутки в ходу тоже «необычные». На неделю позже меня из Союза прибыл после отпуска техник роты прапорщик Гусейнов. В роте он на смеси азербайджанских ругательств и русских матов под дикий хохот офицеров роты что-то орет им, а я не могу понять, в чем дело. Сквозь гогот мне поясняют, что когда провожали его в отпуск, то незаметно впихали ему в чемодан на самый низ три кирпича, а вместо электробритвы положили в корпус от бритвы гранату от АГС-17. А сейчас это его реакция на воспоминания о том, как он тащил чемодан с кирпичами через пол-Союза, и как решил в Ташкенте побриться.
В Кундузе командарм Громов собрал всю дивизию для проведения строевых смотров по готовности частей участвовать в обеспечении вывода первых наших подразделений из Афганистана. И там мы встретились с Андреем! Боже мой, как же мы соскучились друг по другу, наперебой обменивались новостями, кто и где кого видел из наших, что и про кого слышал. Про Генку и Максима ничего не известно. Максим где-то в Германии, а с Генкой Андрюха расстался в Туркмении, где оба были в БРОСе.
Вот так судьба и свела нас с Андреем в одну дивизию, но разные полки. Оба наши полка уходят на Файзабад. Только наша зона ответственности до крупного кишлака Талукан, а полк Андрея уходит за него.
Июль месяц — не лучшее время для движения колонн. Жара в тени достигает плюс пятидесяти градусов, когда воздух становится густым как кисель, а на броне можно жарить яичницу. Воды, сколько не бери, не хватает, поэтому возле любого источника водилы замедляют ход, чтобы кто-нибудь успел набрать ее в различные емкости. Воду берем даже из грязных арыков и луж, которую пропускаем через обеззараживающие пакеты, высасывая ее до последней капли.
Смешнее всего наблюдать, когда кого-нибудь прихватит по большому, а так как колонну из-за одного засранца останавливать не будут, ему приходится справлять свои надобности на ходу, под свист и хохот друзей. При этом, держась за боковые поручни, старательно оттопыривать свой зад подальше от брони, чтобы не загадить технику и не отмывать ее потом на привале под насмешки сослуживцев.
Водители — асы. Обгоняя груженные арбузами и дынями бурбухайки, они подстраиваются к ним впритирку и, на скорости восемьдесят километров в час кто-нибудь из солдат на полном ходу снимает дыни и передает в люки. Увидев это дело, я отвешиваю затрещину водиле по голове, который весело ржет и дает газу.
Ротный взял меня с собой, и мы выходим на блок вместе с одним из взводов на предгорье. Прямо под нами, внизу возле речки, расположен кишлак, который со всех сторон окружают поспевшие посевы какой-то зерновой культуры. Тылы как обычно отстали, то ли потому, что действительно сломалась техника, то ли потому, и что, скорее всего, было правдой — прапора-ворюги все распродали. Командир хозвзвода, свой мужик, приехав на БТРе, сбросил нам на двадцать рыл мешок муки и пояснил, что это на две недели. Ротный злобно сплюнул и выматерился.
— Во, видал, замполит! Вот так мы и служим! Одни воруют, другие страдают. Ну и хрен с ними, выживем.
Ближе к вечеру, ротный снарядил полную коробку гранат для АГС-17, направил прицел на посевы, окружающие кишлак, и длинной очередью выпустил всю ленту. Посевы вспыхнули как спички. Из кишлака в поля кинулось все население, от млад до стар, которое с трудом за час потушило пожар. Их спасло только то, что не было ветра. Через полчаса мы увидели, что из кишлака к нам направляется делегация из нескольких старейшин. Когда они прибыли, мы уже подготовились к их встрече, устроив место для переговоров немного ниже нашей позиции, чтобы не выдавать места расположения огневых точек.
— Ассалямалейкум, — поздоровались они, рассаживаясь на предложенные ватные солдатские подушки.
— Здорово, коль не шутите, с чем пожаловали? — делая вид, что не знает, зачем они пришли, ответил ротный.
— Командир, зачем стреляешь, зачем нищими хочешь сделать? — через переводчика без прелюдий перешли они к делу.
— А красиво горело, правда? Махом занялось! — ротный выдержал небольшую паузу, — и чтобы впредь так не горело, у меня есть к вам два условия. Первое — если по нам раздастся хоть один выстрел, то мы накроем ваши сраные посевы вместе с кишлаком, как верблюд барана. Сами видите, что отсюда это можно отлично сделать. И второе — у нас кушать кончилось. А кушать мы хотим. Неплохо было бы, если разок в день какой-нибудь бача — в знак уважения к шурави, приносил нам что-нибудь. В знак укрепления дружбы между нашими народами. Только готовой еды не надо, лучше курочек там, яичек, зелень, в общем, сами посмотрите — что не жалко. А готовить мы сами будем.
Старейшины совещались между собой недолго, дали согласие на наши условия и степенно отправились вниз.
Афганистан не оправдал моих надежд. Грязи, негодяев и подонков здесь не меньше, чем в Союзе. Почти все продается и покупается — звания, награды, женщины, честь, достоинство… Врезавшаяся в память фраза, брошенная офицером в аэропорту женщине — «Кто тебя трахал, тот пусть и чемоданы таскает», была ответной реакцией боевого офицера, который, проливая кровь, едет из Афгана с немудрящими пожитками, а женщины, подрабатывающие раздвиганием ног за деньги, при этом не брезгуя ни кем от солдата до генерала, уезжали с несколькими баулами, при этом еще и, вывозя огромные суммы наличными деньгами, которые частенько таможенники находили у них в интимных частях тела.
С самого начала вывода войск из Афганистана мы в полку практически не бывали. Постоянно обеспечивали прикрытие на блоках, сопровождали колонны с военными и гражданскими грузами, в полк приходили только пополнить запасы продовольствия и боеприпасов. Наша дивизия обеспечивала вывод Файзабадского полка, и мы повзводно выходили для прикрытия колонн в горы на наиболее опасные участки. За Талуканом в нашей колонне на управляемом фугасе подорвалась МТЛБэшка из минометной батареи. Пять трупов. Три взрывом выбросило на дно глубокого ущелья в речку Кокча, и разведрота полдня маялась, доставая их оттуда. А мы уходили дальше. Снимая головные уборы, когда проезжали мимо места, где далеко внизу в полутьме ущелья на дне горной речки лежали трупы офицера и двух солдат, раскинувших широко руки и ноги, будто нежась и прячась от летней жары в речной прохладе.
