Пангея - Голованивская Мария (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Они встретились с Платоном в маленькой шашлычной в районе разваленной ВДНХ, хозяин, пожилой грузин, всю жизнь жарил здесь шашлыки. По стенкам болтались репродукции Нико Пиросмани — самые дешевенькие, из динамиков хрипло раздавалось «Отвори потихоньку калитку», в маленьком зале они были одни, Платон весело заказал половину меню: и шашлыки, и лобио, и аджапсандал, и пхали из шпината, потом он закусил еще хачапури, круглым, как солнце.
Конон смотрел, как он ел, потихоньку заразился его бешеным аппетитом, тоже умял и шашлык, и мчади, сжевал целую тарелку зелени с сулугуни, выпил полбутылки «Ахашени». Про дело им говорить было нельзя: кто знает, чем напичканы эти столы даже в заштатных забегаловках, а вот поглядеть друг на друга и поесть вместе было можно.
С той поездки в пустыню он очень изменился. Волосы как будто посветлели. Одет просто: джинсы, вязаный свитер с высоким горлом, куртка и лисья шапка. Приехал за рулем сам, бросил машину у входа на выставку, некогда пышно демонстрировавшую великолепие Лотовой эпохи.
Он заговорил просто, улыбнулся, сам протянул руку.
Конон тоже понравился ему (о прошлом опыте он так и не вспомнил): взгляд цепкий, любознательный, тоже в джинсах, хотя и миллиардер, мог бы шикануть или часами, или тростью, уж Платон-то насмотрелся на этих деланых богачей.
— Вы совсем меня не помните? — вежливо спросил Конон. — Пять лет назад, в пустыне, вы еще были одеты принцем и носили накидку с соболями в пятидесятиградусную жару.
— Не-а, — ответил, как обычно, с набитым ртом Платон. — Но сам фестиваль помню. Отчаянное действо! Такое нереальное, душа уносится в небеса.
— Мне тоже там нравилось! Эти перформансы и постановки, а потом… Помните, как все ползали перед отъездом на карачках, собирали фантики, банки, бутылки? Лозунг помните? «Пришел в пустыню — пустыню и оставь». Чистота и пустота.
— Правда, настоящий фан? — подыграл ему Платон. — За собой надо убирать.
Потом они обсудили погоду и природу: вот ведь Божье проклятие, темень одна в Пангее, больше чем полгода темень и дождь. Морозы на фоне слякоти выглядят царственно, лихое это дело морозы!
То, как ладно они говорили, то, как приятно им было соглашаться, то, как один продолжал мысль другого, ясно означало — общего пути у них нет, нет контрапункта, из которого родится энергия. Слишком уж все елейно, ровненько, слишком за упокой. Развлекаться — вот что они могли бы делать вместе, но никак не государственный переворот.
— Вместо отца пойдете? — уклончиво спросил Конон-младший.
Платон пожал плечами.
Перед тем как уже разъехаться, у машины, Конон сказал Патону:
— Я дам денег. Сколько надо. Передайте мне, когда нужно и куда отправить. Передайте с кем хотите, только чтобы я понял, что это сигнал от вас, а не обманка. Платон показал ему жест рукой, кружок, соединив указательный и большой пальцы.
— Не сомневайтесь, — сказал он.
Двинулся к своей машине, но вдруг резко развернулся:
— Может, лучше просто будем дружить? Без всего вот этого?
Встреча с Константином прошла иначе. Тот принимал его как вассала. Выслушал снисходительно, кивнул головой. Конон сказал ему, что хочет участвовать, что рожден участвовать, что у него есть идеи, силы, деньги, наконец. Константин хихикнул:
— Каждый теперь грезит о служении. Зажрались! Думают, служить увлекательно! Думают, что это аттракцион!
Он гневно сверкнул глазами:
— Ты что умеешь-то, служака?
У Конона защипало в носу. Он почувствовал, что кто-то сильный взял его и вертит в воздухе, как ватную куклу. Ему почему-то захотелось извиниться, но Константин смягчился:
— Ладно, будет. Заходи. У нас ведь какая компания: вход рубль, выход — два. Не пугает? А куда тебя, молодца, приставить, мы найдем, уж доверься.
Все было решено за пять минут окончательно и бесповоротно. Так же, как и во время разговора Конона и Аяны. Сразу видно, кто есть кто. Так бывает, когда образуется настоящий жесткий союз.
Гроза — одно из самых опасных для человека природных явлений. Грозовые облака проходят три стадии в своем развитии, в точности как нарыв, из которого вместо гноя вырывается электричество. Первая — стадия кучевых облаков, каждый видел их на небе. На второй стадии кучевые облака превращались в зрелое грозовое облако, а потом — бах! — стадия распада. Самое важное здесь кроется в том, что энергия, которая приводит в действие грозу, спрятана в скрытой теплоте. Она возникает от грозовых капель, которые летают, конденсируются, а потом льются на голову. Обычая гроза вываливает на наши головы порядка ста миллионов киловатт-часов, но бывают грозы и похуже. Некоторые боятся грозы, а некоторые ею восхищаются, особенно те, на чьих глазах никогда молния не убивала человека.
ГОЛОВА
Яков, сын Клары, ехал в комфортабельном быстром поезде в Северную столицу, немного сонный, несмотря на ранний еще вечер, потому что представительство знаменитой автомобильной корпорации со штаб-квартирой в Москве, которое он возглавлял уже несколько лет, обязано было вмешаться в начинающиеся забастовки на трех крупных питерских заводах. Он шаг за шагом восходил по служебной лестнице, меняя квартиры, машины и костюмы на все большие и все более дорогие. Он отнюдь не был заядлым и безмозглым потребителем, а просто делал что положено, живя уединенно, без пары — ну не каждый же должен жениться, не обязан. Да, жизнь вышла унылая, он много и долго разглядывал мокрые тротуары, мерцающие дождливыми ночами, много вздыхал, много сигаретного дыма исторг из себя в ранние и такие разные в Пангее рассветы, но так ничего и не изменил — не смог, не вышло, каждому свое. Он ушел в работу, трудился усердно, сидел допоздна, начальство его ценило за самоотверженность и прочую полезность, отец его — знатный торгпред — дал ему кое-какие связи на самом верху, и из него вышел хороший «топ» — не только с отменными деловыми качествами, но и с «перспективами».
В Питер все эти годы он ездить избегал, хотя дела там у автомобильной корпорации шли отменно: заводы открывались один за другим — десятки тысяч рабочих, целая армия авто с милым шильдиком. Но он взял себе понятливого — по осведомленности — заместителя и до этого дня все как-то обходилось без его физического присутствия в городе на Неве. Но тут — делать нечего, одна трехтысячная забастовка уже прошла, готовилась вторая, куда более многочисленная и дерзкая, да еще и в самом центре города. Нужно лично ехать, разбираться, уговаривать людей не дурить.
Потребовали повышения зарплаты в пять раз — как в Швеции, на таком же заводе — абсурд, наваждение, бред собачий.
Он пытался настроить себя на разговор, разглядывая ледяной январский пейзаж за окном, заснеженный, со звенящими, как ему казалось, от мороза электропроводами. Что? Страховка, зарплата, гарантии, чистота в цехах, форма красивая: синяя полоса на алой куртке и штанах. Какая, к чертовой матери, забастовка? Почему производители отечественных жестянок не бастуют, а эти чистюли воротят нос?
Он приучил себя не думать лишнего. Когда-то он уже сломал себе голову, полюбив не ту женщину. Лишний вес, виски совсем седые, засыпать стал посреди важного совещания, а ночью только со снотворным — и еще одышка пристала, свист в груди, когда по коридору пытается поспеть за молодыми, фильмы наскучили, еще вчера от них мороз бежал по коже, особенно когда убийства в них были жестокие и подробные, а теперь один зевок, и больше никакого впечатления. Нечего тут думать, нужно честно донашивать свою жизнь, а потом на помойку без лишних вздохов.
Он очень часто вспоминал рано умершую мать, он ведь верил, что сильно любил ее, и иногда, когда он вспоминал ее днем, ему снилось потом, что он убивает ужасных старух, вонючих, с пучками растительности в носу, беззубых, со зловонным дыханием, он даже обращался с этим к психологу, и тот объявил ему, что эти старухи на самом деле никакие не старухи, а состарившиеся участки его души, и так он пытается расстаться с прошлым. Но с каким? Превратилась ли в ужасную многоликую старуху его мать, которая теперь уже должна была бы состариться, или, может быть, Ирина? Какой она сделалась теперь? Ну не мерзкой же старухой, уж это точно нет.
