Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна (полная версия книги txt) 📗
Молларту было не по себе. Инстинктивное чувство долга заставило его взять нить разговора в свои руки.
— Я смотрю, у вас в Рихве почти все работы сделаны в срок, — начал он с похвалы.
— Да, — согласилась старуха. — Бенита молодая, сил много. А у Каарела опыт и мужские руки, — с достоинством добавила она.
Бенита горько усмехнулась. Обычно старая хозяйка говорила о ее отце так: дескать, до того немощен, в чем только душа держится. Глаза у Каарела были пустые, он жевал пищу медленно и методично, словно усталая лошадь.
— Рихву основал мой зять, — сообщила старуха, чтобы незнакомец не подумал, будто старой хозяйке пришлось всю жизнь довольствоваться обществом лишь Бениты и Каарела. — Бог знает, в какой российской глуши голодают мои дочь и зять.
— Вместе взяли? — участливо спросил Молларт.
— Явились ночью, подняли с постели и под конвоем повели к машине, — со вздохом произнесла старая хозяйка.
Еще недавно столь разговорчивая Бенита как будто нарочно не вмешивалась в разговор.
— Он был волостным старшиной, — с гордостью сообщила старуха. — И в «кайтселийте» [4] состоял. Без него ни одно общество не обходилось, ни одно собрание. Хутор-то ему за участие в освободительной войне дали.
— Я одно время работал на той мызе, откуда отрезали Рихву. Теперь там богадельня, — вставил Каарел.
— Когда нам дали участок, там, кроме кустарника да нескольких больших деревьев, ничего и не было, — торопилась рассказать старуха. Она метнула сердитый взгляд на Каарела, словно тот не смел раскрывать рта без ее позволения. — Полоска поля на берегу ручья — не в счет. Только они зажили по-человечески, как их под конвоем увели. Увидят ли их когда-нибудь мои глазоньки, — расхныкалась старуха.
— Куда ты денешься, — равнодушно бросила Бенита.
— Да разве эти образованные люди что-либо смыслили в поле, — проворчал Каарел. — Гляди-ка, посадили на обочине канавы ясень, теперь мучайся с ним тут, одно наказание, — разошелся старик и засопел, как будто вспыхнувшая вдруг старая неприязнь стеснила ему грудь.
— Это дерево ты не тронь! — расшумелась старуха. — Пока я жива, в обиду его не дам. Они своими руками этот ясень в землю вкопали, а затем стих народный прочли. И дубок тоже посадили — дуб со стародавних времен дорог сердцу эстонцев. Только он, бедняжечка, не привился, видно, не то место выбрали.
Молларт понял, что о ясене на краю поля говорят в этом доме не впервые.
— Да ведь я деревьям не враг, — пробурчал Каарел. — У меня плечи ломит, когда я пашу подле ясеня. Земля вся будто в волосьях, того и гляди, лемех сломается.
— Рихваские стальные плуги крепкие, — сочла нужным вставить старуха.
— Кабы еще так — разрезал корни и нет больше никаких забот. Так ведь нет. На следующий год та же история. Кроны на дереве и в помине нет, а внизу — будто какие духи протянули новые нити. Пашешь и пашешь до того, что сердце готово из груди выскочить. То и дело меняй лошадь, не то рухнет. Что и говорить, животных здесь берегут. А вот кто о человеке подумает?
— Нет, этот ясень я тронуть не дам, — упрямо повторила старуха. — Вали елку на дороге, где скот ходит, ежели руки по пиле соскучились, — ядовито посоветовала она.
Каарел кинул нож на стол. Молларт увидел потрескавшиеся ногти труженика, в которые въелась земля.
— Отцу в самом деле трудно, — с упреком сказала Бенита.
— Не позволю, — визгливо закричала старуха. — Эдак ни одного дорогого сердцу воспоминания не останется!
Она даже всхлипнула. Молларт не понял — деланно или искренне.
Каарел бросил есть и стал смотреть в окно, за которым сгущались сумерки. Неровная поверхность стекла, словно кривое зеркало, исказила лицо старика. Казалось, что его выступающие треугольниками голые виски растут, подобно рогам, от самого лба.
— Говорят, в Рихве раньше было сыровато, — заметила Бенита.
Осталось непонятным, намекает ли она на то, что глаза у старухи на мокром месте, или имеет в виду рихваские земли.
К счастью, именно благодаря фразе, сказанной Бенитой, ссоры не вспыхнуло. Старуха вытерла глаза и принялась торопливо рассказывать дальше. Ей почему-то хотелось показаться перед незнакомцем толковой хозяйкой.
— Да, — вздохнула Минна, стараясь не смотреть в сторону Каарела. — На восьми гектарах проложили закрытые канавы. Сколько денег ушло на это! Одни деревянные трубы обошлись в уйму крон. Выдолбить дерево — с таким делом только мастер справится. А планы, рытье канав, обмер! Подумать только, если б вода из реки вдруг затопила поля или пашни! Об урожае и думать было нечего — только и знали, что разравнивать да обрабатывать. Ну, — удовлетворенно произнесла старуха и выпрямилась, — а потом уж и сена накашивать как следует. Иначе разве б построили у дороги такую большую ригу. Ячмень рос — ну прямо золото, все закрома были битком набиты.
— Крысам раздолье, — бросила Бенита.
— У нас в реке есть водяные крысы, — вставил Роберт.
— Тсс! — остановила его старуха и снова обратилась к вежливо слушавшему ее Молларту — Искусственное удобрение тоже помогло, не без этого. Зять все новшества знал, не хотел землю обрабатывать по старинке, читал всякие книги.
— В реке ужасно много водяных крыс, — вздохнул Роберт. Так как ему не раз разъясняли, что во время еды разговаривать нельзя, он торопливо объявил Бените: — Я сыт, — и похлопал себя по животу.
— Можешь встать, — разрешила старая хозяйка.
Каарел взял предложенную Моллартом сигарету, потер свой заросший подбородок и, не глядя на Минну, пробурчал:
— Картошку бы еще убрать.
— Зря беспокоишься, отец! Пройдет через Рихву война, бомбами покорежит поля, картофелины полетят на крышу и, точно градины, скатятся оттуда в кучу под навесом, — одним духом выпалила Бенита и уголком глаза взглянула на старуху.
Минна фыркнула.
— Война ли, мир ли, — серьезно промолвил Каарел, — люди-то все равно есть хотят, камень — его на зуб не положишь.
Затянувшийся разговор начал раздражать Бениту и, воспользовавшись минутным молчанием, она встала.
Быстро убрав со стола, она сложила посуду в таз, стоявший на плите, и налила в него из кастрюли горячей воды. Старуха тоже встала и сняла с крючка длинное льняное полотенце. Бенита схватила с плиты ковшик, и Молларт, следивший за ее движениями, только сейчас заметил, что пустые ведра из-под воды стояли на ящике для дров, всунутые одно в другое.
Молларт мог в очередной раз убедиться, как прекрасно налажено хозяйство на этом хуторе: из крана, который находился в углу кухни, в ковшик журча побежала вода.
Молларт разглядывал обитателей Рихвы. У всех у них снова был замкнутый и озабоченный вид. И у Бениты, которая ставила посуду на решетку, чтобы дать стечь воде; и у Каарела, разглядывавшего в оконном стекле свое кривое отражение; и у Минны, вытиравшей тарелки. Даже Роберта, казалось, одолевали мрачные мысли, он сидел на чурбачке перед плитой, подперев кулаком щеку, и гладил по блестящей шерсти кота, того самого, которому Бенита во время вечерней дойки нацедила молока из коровьего вымени прямо в рот.
«Странно, — подумал Молларт, — что за столом никто ни разу не заговорил о муже Бениты, нынешнем хозяине Рихвы».
Сегодня она и в самом деле запаздывала. Плутая в темноте, Бенита проклинала про себя незнакомца, по вине которого так затянулся ужин. Однако больше всего она досадовала, разумеется, на свекровь. В минуты душевного упадка Бените начинало казаться, что и она разделяет безрадостную судьбу своего отца Каарела — гнуть спину до ломоты в костях. Едва справишься с одним делом, как уже на тебя наваливаются новые заботы и хлопоты. Рихваский хутор своими цепкими корнями и корешками, расползающимися во все стороны, оплетал тех, кто служил ему, связывая их по рукам и ногам. Добро бы Бенита могла управлять хутором и вести дела как полноправная хозяйка. Но поперек дороги ей стояла свекровь. И хотя заботы о хуторе давно уже лежали на плечах Бениты, она не имела права сказать отцу: «Выкорчуй этот проклятый ясень — и дело с концом!»
