Птицы летают без компаса. В небе дорог много (Повести) - Мишкин Александр Дмитриевич (онлайн книга без .TXT) 📗
Протягиваю руку Ожигову:
— Спасибо, друг. Ты меня своей принципиальностью здорово выручил. Без подвесных баков буза бы получилась.
Семен покраснел, смутился.
— Момент, командир, руки грязные, — передернул он плечами, положил заглушку на землю и вытер ладони о мокрую траву.
— Рассказывай, герой, как в паре с Ильей пророком на сверхзвуке ходил, групповую слетанность отрабатывал? — рассмеялся Генка.
— Так я что, последним садился? — спросил я у него.
— Последним.
Прибежал Сидоров. На лице неизменный румянец.
— Горючки много осталось? — спросил он с ходу.
— Баки сухие, — ответил техник. — Хорошо, что на заруливание керосину хватило.
— Подвезло, — протянул Виктор, сложив в трубочку губы. — Удачливый ты мужик!
— Это вот Семен удачу ко мне на поклон привел, — похвастался я.
— Честно скажи — испугался? — лукаво щурясь, спросил Генка.
Он думал, что я совру, а я промолчал.
Домой шли втроем: Генка, Виктор и я. Миновав летное поле, мы стали переходить горбатый деревянный мосточек, переброшенный через большую канаву. И тут я увидел закутанную в бордовый плащ Наташу. Она стояла на бугорке и счастливо улыбалась.
— Я давно вас заметила, — радостно сказала жена.
— А ты чего это сюда прискакала? — спросил я.
— Не прискакала, а пришла, — поправляя сбившуюся на затылок косынку, обиделась Наташа. — Такая гроза — жутко! А вы еще летаете. Олежку к соседке отнесла, а сама сюда прибежала. А кто из вас сейчас садился?
Сидоров вопросительно, не без намека глянул на меня: дескать, и твоя жена «вмешивается во внутренние дела» — все они на одну колодку.
— Генка садился, — соврал я, не зная для чего.
— Гена — герой! — восторженно произнесла жена.
— У тебя все мужчины — герои, кроме меня. Я сверху вижу все — ты так и знай, — в шутку заметил я.
— И ты, и ты у меня — герой! Все вы, ребята, герои, — обнимая нас, затараторила Наташа.
— Чур, не всех! Чур, не всех! — снова пошутил я.
Мы шлепали по грязи между насквозь промокших деревьев. Шли и смеялись, забыв обо всем на свете. Да, не беззаботная и сытая жизнь дает человеку радость, а постоянное напряжение и заботы. А опасность? На земле о ней мы и думать перестали. Просто знаем, что есть такая вредная штука в небе, но становиться перед нею на колени никто не собирался. Такова была моя жизненная позиция, такой же она была и у Генки с Виктором. Кое-что в этой «позиции» смылила и Наташа. Не понимала ее пока Юля.
У самой большой и широкой улицы гарнизона, как ее называют «Летящей», нас догнал рядовой Могильный.
— Товарищ старший лейтенант, вас командир полка вызывает! — сообщил он.
— Это зачем? — вырвалось у меня.
Солдат вначале оторопел, даже ямочка у него на подбородке потемнела, но, тут же спохватившись, бойко ответил:
— Забыл спросить, товарищ старший лейтенант. Позвонили откуда-то. Техник велел догнать.
— Что-нибудь натворил? — заволновалась жена.
— Не всегда же я должен что-то творить, — обиженным тоном произнес я. — Не беспокойся, все в норме.
— Он за наградой пошел. За сегодняшний полет, — успокоил Наташу Сафронов.
Я побежал к штабу напрямик, по кустам синей жимолости, строя догадки: зачем я понадобился командиру? «Прокрутил» в голове прошедшие за день события, все вроде бы в пределах нормы, и «пленка» нигде не порвалась. Значит, предстояло увидеть и услышать что-то «впервые».
У входа в штаб стоял «газик» командира. Я притормозил, чтобы остыть, отдышаться, привести мысли в порядок.
Постоял с минуту перед входом в кабинет. Волнение улеглось. Перед опасностью не сробею. Рванул за никелированную дверную скобу. Смело шагнул через порог. Хлопок двери за спиной разом обрезал уверенность. Сделал шаг, набирая в грудь ветра:
— Старший лейтенант Шариков по вашему приказанию прибыл!
А командир сразу и не сказал, зачем вызывал.
— В небе-то во время грозы страшно было? — в лоб спросил он.
— Немножко, — признался я и бойко добавил: — На всякую беду страху не напасешься.
— Это верно, — подтвердил Строгонов и встал из-за стола, казалось, заполнив собой весь кабинет. — В нашем деле всякое бывает. К таким неожиданностям всегда надо быть готовым. Тут предосторожность равна храбрости. Но и у страха советов не спрашивай. Главное, к самолету надо пупком подключиться. Он выведет. Оно-то ведь как бывает. Попадешь в такую круговерть, идешь и все на свете проклинаешь, а выйдешь из нее — и тоскливо становится, вроде бы что-то важное потерял. Так ведь?
— Так, — уверенно подтвердил я. Мне было приятно, что командир угадал мое состояние и что вот и он, такой большой, взрослый, седой почти, тоже любит подобные шутки. «Но зачем же вызывал? Не для того ведь, чтобы поделиться своими соображениями насчет грозовых облаков и ощущений летчика, когда сквозь них продирается…»
Командир окончил то же самое училище, что и я. Только давно, еще до войны. Его фотокарточка до сих пор висит в училище в спортивном зале. Он был чемпионом по боксу. Представляю его на ринге! Убьет!
— Инструкцией всего не предусмотришь, — продолжал полковник. — С небом шутки плохи. Оно, так сказать, лишено чувства юмора. Напряжение и напряжение.
Все это правильно. Знает, что я шутки люблю. Но не для того же он вызывал, чтобы пошутить со мной. А зачем? Чтобы держать в напряжении?
Зазвонил телефон. Строгонов взял трубку.
— Так я его и вызвал, Иван Акимович. Он у меня в кабинете.
«Про меня речь. С замполитом разговаривает. Вот бы перехватить, подслушать. Сразу бы узнал, зачем вызвал…»
Командир положил трубку. Посмотрел на меня.
— А пригласил я вас вот зачем. Хотим поручить вам звено. Командиром назначить, вместо Сафронова. Уходит он от нас. Как, справитесь?
— Постараюсь, товарищ полковник, — сдерживая волнение, ответил я и опустил голову. И только сейчас заметил, что ботинки у меня заляпаны грязью. «В таком виде в кабинет поперся», — упрекнул я себя.
— Справлюсь, — уже увереннее подтвердил я. Первый ответ мне показался слишком скромным: командиром звена быть очень хотелось. Больно неожиданно стерлась эта жесткая грань между грезами и явью.
— Летаете вы отлично. Думаю, справитесь. Малинкин вас рекомендует, Торопов поддерживает, не возражает и Вепренцев.
«Ишь какая цепочка, и все «за». А песочили как?»
— Но глядите у меня, чтобы без завихрений было, — на что-то намекнул командир и сразу приостановил мой душевный подъем. Думал, что он сейчас про тринадцатый номер напомнит, который у меня в печенках сидел. Но командир ничего не сказал. Хорошо, хоть не знает, что сегодня пытался без подвесных баков взлететь. Вот бы досталось. Выручил меня Семен Ожигов. Столбом бы сейчас стоял перед командиром. А может, и не стоял. Горючки-то, чтобы воротиться, не хватило бы. Сиганул бы с самолета и ходил бы по тайге, волчьи ягоды собирал, даже и не предполагая, что в это время меня ждет полковник Строгонов в кабинете за тем, чтобы произвести в командира звена. Это ж надо!
— В звено вам дадут молодых пилотов. С ними особый такт нужен. Личный пример. Вы хотя и сами молоды, но должны проявлять о них, так сказать, отеческую заботу.
Я хотел сказать, что умею проявлять такую заботу, что у меня сын растет и дома свое подразделение, а детство уже давно из головы улетучилось, но сразу сообразил, что такое объяснение с командиром не годится. Сжав поплотнее губы и напустив побольше складок на подбородок, я изобразил озабоченное лицо и, затаив дыхание, произнес:
— Ясно, товарищ полковник!
Домой летел метра на два выше земли, касался ее ногами лишь для того, чтобы не оторваться и не улететь совсем. Бодрым, новым и легким человеком. Долой всякие суеверия! Всем доказал: тринадцатый номер — самый счастливый. Но вот что дождик в дороге — к счастью, ничего не скажешь. Правда это. Полетал в дождик и командира звена себе выхлопотал. И действительно, дальневосточное небо красиво. Но красота большой любви к себе требует. Подманит, а нотам отдай ему летчик всю любовь свою и пристрастие. Затискает, заласкает. А ты что ему в ответ? Без любви туда и лезть нечего. Тут за здорово живешь «птицу» летчика первого класса на грудь не привинтишь. Такая уж эстетическая штукенция получается.
