Люди как птицы (СИ) - Гребенкин Александр (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗

Люди как птицы

Часть первая. 1928 год. Глава 1. Нарисовать флейту и море

И вот блуждаю я, последний мечтатель земли, по краям ямы, как раненый нетопырь…

Юрий Олеша.

Сидя на краешке крыши и болтая ногами, я наблюдала, как парили птицы, купаясь в золоте дня. Мне так захотелось присоединится к ним, что я встала на нагретую, пахнущую смолой твердь и, взмахнув руками, ушла ввысь.

Меня подхватили свежие воздушные струи. Меж высоких оранжевых домов с лимонными балконами, пронзая изумрудную листву деревьев, волнистой стеной стояла летняя радость.

Я шутя ловила птиц руками, кормила их зерном, ощущая на ладонях острые клювики. Кормление и полёты с птицами были привычными, но всякий раз доставляли мне удовольствие.

Я перевернулась лицом кверху. Лёжа на облаке, как на взбитой перине, я любовалась небесным океаном.

В ослепительно синем небе тожественно и мощно плыли белопенные корабли-облака, словно флот летнего дня.

Насладившись зрелищем, я повернулась лицом к громадной чаше города и стала снижаться.

Спикировав на толстую ветку тополя, я с удовольствием вдохнула запах листвы. Наблюдая как внизу прохаживаются люди, я повторяла про себя стихотворные строки, прочитанные утром:

А утром встану у фонтана,

И буду птиц я раздавать.

В волнах мирского океана

Я принесу вам благодать…

Покинув ветку, я полетела над белым городом, усыпанным цветами и зеленью листьев, и тень моя скользила по людным площадям, вишнёвым трамваям, зелёным улицам, пышным скверам и голубым домам.

Иногда мне нравилось делать озорные круги над прохожими, и смотреть, как они протирают глаза, стараясь прогнать видение — но я была реальной, во плоти, и в это трезвые рассудки не хотели верить!

Пролетая мимо концертного зала, я уловила торжественные звуки музыки. Наслаждаясь, я нырнула в эти волны, удивляясь чарам мелодии, её энергии, поднимающей ввысь, заставляющей ликовать каждую клеточку тела.

Я напевала под музыку:

Нам досталась награда судьбы -

Выйти к звёздам в тот ветреный вечер.

Хором муз нам назначена встреча

Среди звуков гитар и трубы.

Насладившись музыкой, я опустилась в сквере на скамейку.

Среди пропитанных жарким солнцем деревьев было пыльно и душно. Я пошла туда, где роскошным ковром раскинулись звёзды и чашечки цветов, застывшие во сне.

Цветочный аромат стоял стеной. С ним смешивались янтарные капельки фонтана, веером струившегося в причудливую амфору бассейна.

Мягко опустившись под деревья в бархатно-шелковистую траву, я стала изучать бабочек и жучков, неловко садящихся на стебли, да ящерицу, уснувшую на горячем камне. Божья коровка, сверкнув округлыми крылышками, камешком опустилась мне на руку, и, лёжа на животе, я ожидала, когда она поднимется на мой указательный палец и взлетит.

Тут же ощутила заинтересованный взгляд. Повернув голову разглядела мужчину в белоснежной рубашке и лёгкой светлой шляпе.

Его фигура призрачно колебалась в горячем жёлтом мареве. Едва видимое лицо, казалось, улыбалось. Он что-то говорил, но, ко мне долетел обрывок фразы:

— Ваше платье, похожее на лепесток… прекрасно гармонирует…

Я мысленно послала ему махровый пион с клумбы, и, спустя миг, он, недоумевая и очарованно, вертел его в руках, трогая широкие лепестки.

Наверное, моя улыбка проникла в его сердце и ещё более обескуражила, поэтому, подойдя ближе с цветком в руке, он только смог произнести:

— А как вы это делаете? Это что…, это фокус?

И смешно моргал коричневыми глазами. Его круглая и красивая чёрная бородка слегка топорщилась.

Я ответила ему что-то банальное, заливаясь смехом.

Он улыбался, потом рассеянно вынул луковицу часов на кожаном ремешке, красиво хлопнул крышечкой и сказал:

— Сейчас на аэродроме будет авиапарад. Вы пойдёте?

Мне он показался забавным, поэтому, отделившись от земли, я подошла к музыкально журчащему фонтану, омыла прохладной струёй руки, и, всё так же улыбаясь, пошла с ним по аллее.

Он изредка ронял какие-то фразы, больше улыбался. Мои уста отражались в его шоколадных глазах и были похожи на улыбку ромашки.

Трамвай доставил нас в гудящую, словно улей, толпу.

Лазурное небо уже разрезали четыре машины. Оркестр гремел, в небесную высь уставились сотни глаз. Жадные — вихрастых мальчишек, отчаянные — девчонок в косичках и бантах, восхищённые — дам, восторженные — военных, скрипящих ремнями.

Моторы аэропланов трещали и гудели. Пилоты то круто взмывали вверх, то внезапно падали вниз, совершая сложные пируэты, и мне так хотелось заявить, что умею не хуже, хотя мне и не достичь такой стремительной скорости. Едва уловимым движением воли я устремила стайку проворных птиц вслед за железной машиной, но, сопроводив её пару минут, стайка распалась на два рукава и рассеялась в небесной реке.

Когда восторг от жужжащих, подобно осам, небесных машин несколько поубавился, мой чернобородый спутник захлопнул свой блокнот, в который что-то набрасывал резкими штрихами и взял меня под руку:

— А позвольте узнать, как вас зовут, прелестная незнакомка?

Я сначала промолчала, думая, не сменить ли мне имя, но, вспомнив о суровой богине, всё же решилась назвать себя.

— Вас зовут Гера?! Как жену Зевса? — недоумённо спрашивал мой спутник.

— А что? Не подходит?

— Нет, наоборот, загадочно и чудесно! Имя необычное, настраивающее на нечто серьёзное. Представлюсь и я. Ковалевич Максим. Позвольте пригласить вас в свою мастерскую.

— Вы художник? — просто спросила я. — А сможете нарисовать флейту и море?

— Сочетать флейту с морем? — он вскинул щёточки чёрных бровей в некоем замешательстве. — О, это будет трудно… Но я попробую… Это так красиво. У вас хорошее воображение. А взамен вы научите меня фокусу с цветком?

— У вас такие желания, — немного иронично промолвила я. — Чтобы исполнить их нужно пройти большой путь.

— Я готов пройти этот путь, — шутливо щёлкнул каблуками мой спутник, и в тёмных озёрах его глаз зажглись оранжевые искорки.

Рука художника, изящная и длинная, как лиана, указала мне путь. Говоря о чём-то вечном и неземном, мы шли меж кустов и деревьев, в ту сторону, где лучи утомившегося солнца стали окрашивать мир в импрессионистские тона.

Вызванный нами таксомотор резал пространство, как бритва. Бабочки бессильно бились о стекло, а аромат диких роз сопровождал нашу поездку по окраинам города. Здесь возвышались старинные дома, утопающие в зарослях лавра, тополей и вишен.

Мы мало говорили из-за отчаянного рёва мотора и пения ветра. Но Максим изящным жестом показывал мне наиболее примечательные места, и я понимала его без труда, испытывая лёгкость и подъём.

Мраморная аллея привела нас в симпатичный светло — жёлтый особняк, с аккуратными башенками на крыше, загадочно сияющий стёклами, в которые бились вечерние лучи.

Внутри дома — мраморная лестница, комнаты с поднебесными потолками, важными люстрами, с медными ручками и витражами в дверях. В доме были лишь мы вдвоём, да ещё кто-то третий, но казалось, что обитало сотни людей. Это на нас смотрело множество глаз с картин и скульптур, причём у первых глаза были живые, яркие, то у вторых — потухшие, мёртвые.

— Я украшаю свой дом картинами и скульптурами. Здесь есть мои и чужие. Здесь — и классика, и современность. Я украшаю свой дом древними богами, ангелами, красивыми людьми, мощными красками, мраморными изваяниями, бронзовыми фигурками и сосудами, керамикой, деревом и цветами. Но это ничто — без живого человека, без любви, верности и нежности. Это искусство красиво умирать, не более, — длинно и высокопарно говорил Максим.

Шагая по комнатам, он показывал изящным жестом:

— За этим мольбертом я работаю… За этой конторкой пишу письма… За этим ломберным столиком играю… У этого камина грею руки в холодные зимние вечера…