Тропинка в небо (Повесть) - Зуев Владимир Матвеевич (книги хорошего качества TXT) 📗
— А вам должно быть стыдно! — обрушился преподаватель на спецов. — Двадцать девять здоровых бугаев, все хорошо работают на снарядах… ну, за исключением некоторых… и не могут одну девочку довести до ума!
— Довести-то хоть кого можемо, — попытался сострить Мотко, но, видимо, вспомнив, что он лучший гимнаст в школе и упрек адресован в первую очередь ему, конфузливо умолк.
— Вот и доведите! — поставил точку не склонный к юмору «физкультурник».
Настроение, испорченное командиром батальона, упало еще ниже. Матвиенко, разлетевшийся было с утешениями, получил грубую отповедь и отвернул в сторону, вспыхнув «от винта до хвоста». Досталось и Захарову, попытавшемуся вразумить Манюшку («Сама виновата, Марий, бегаешь с физкультуры, ни к кому не обращаешься…»).
— Княгиня, — влез в перепалку Трош, — не обращайте внимания на этих плебеев. Что они понимают в женских прихотях и капризах! Для них что нежная душа женщины, что кусок кирпича в груди какого-нибудь солдафона-помкомвзвода…
— А тебя, Барон, не целуют, ты и губами не чмокай!
Остальные уроки прошли тягомотно, в тоскливом гадании: постригут или не постригут? С одной стороны: почему для нее должны делать исключение? До сих пор не делали. Да она и сама не хотела. А с другой стороны — невозможно было представить, как будет происходить эта позорная и унизительная процедура переодевания и пострижения в двоечники именно с ней. И как она потом будет глядеть ребятам в глаза, она, входившая в пятерку лучших учащихся взвода — «головастиков», бравшая на буксир отстающих, замкомсорга, ратовавшая за повышение успеваемости и, случалось, обрушивавшая громы и молнии на стриженые под ноль головы двоечников. И потом… Ну, все-таки, она девочка, и одно дело — носить мальчишескую прическу (она, кстати, ей к лицу) и совсем другое — быть оболваненной, как тифознобольная, и сверкать неприлично босой головкой. Нет, это непереносимо! И Манюшке вдруг страстно возжаждалось, чтобы на этот раз для нее было сделано исключение. Должны же они понимать: без исключений просто нельзя, раз само ее пребывание в спецшколе — исключение…
Однако едва прозвенел последний звонок с занятий, еще преподаватель не вышел из класса — в дверь заглянул капитан Тугоруков. Он обвел внимательным взглядом повернувших к нему головы спецов, задержался на Манюшке и вдруг осклабился. И она поняла, что пощады — исключения — не будет. И у нее мучительно, до боли, зачесалась экземка на левой лодыжке — память о том счастливом и несчастном дне, когда всем принесли весть о Победе над Гитлером, а ей — похоронку на отца.
— Пришли, понюхали и пошли прочь, — машинально прокомментировал Архимед, когда голова командира роты исчезла за дверью.
После обеда при выходе из столовой капитан задержал Манюшку и присоединил к группе двоечников, толпившейся справа от него. Вид у спецов был оживленный, как будто им предстояло отправиться по крайней мере на вечер в женскую школу. Каждого новичка, присоединяемого к ним мановением капитанской десницы, они встречали ехидными возгласами.
Пощелкивая пальцами, командир роты повел штрафной отряд на четвертый этаж в кастелянтскую, где дородная тетя Фрося быстро оболванила всех под ноль-ноль и обменяла зимнее обмундирование на хебе бэу.
— И ты попалась, девка? — сочувственно задала она риторический вопрос. — Ее-то бы не надо позорить — ить одна на всю школу.
— Тих, тих, тих, — пресек критику капитан. — Делайте свое дело без комментариев.
«Гражданская казнь» закончилась у командира роты в кабинете. Перекатывая во рту конфетку и бдительно следя, чтобы никто ни на миг не нарушил стойку «смирно», Тугоруков прочитал часовую лекцию по истории авиации и в заключение сказал каждому несколько напутственных слов. Манюшке достались следующие:
— Это закономерно, что вы сюда попали, Доманова. Все начинается с малого, В армии пустяков нет. Сегодня вы не почистили пуговицы, завтра не выполнили приказ, послезавтра совершили предательство…
— И что, спасения уже нет, если не почистил пуговицы?
— Тих, тих, тих, разговорчики. Шагом марш на самоподготовку!
Во взводе Манюшку встретили шуточками и смехом.
— Княгиня, разрешите предложить свои услуги по вольтижировке и верховой езде, — величественно приблизившись, поклонился Барон. — Каждый вечер в спортзале от девятнадцати до двадцати. Со своей стороны покорнейше прошу давать мне уроки английского. Вы же знаете, княгиня, что будучи уроженцем Шотландии, я не вполне владею лондонским произношением.
Ну вот, и ничего страшного. Хотя, надо признаться, ничего, конечно, и хорошего нет, и за голую макушку все-таки стыдно. Так что лучше не повторять…
— Барон, будьте добры, принесите с вешалки мою шапку.
Они уединились за доской. Втянувшись в задачу, не замечали и не слышали, что шум в классе становится все беспорядочнее и громче. Уже «на Камчатке» заголосил джаз, уже Синилову стали за какую-то провинность загибать салазки, уже у преподавательского стола образовалась свалка…
И вдруг грянула тишина. Вот ее-то Манюшка и Трош услышали. Выглянув из-за доски, они увидели грузную фигуру начальника школы у двери и замерших в разных уголках класса спецов — расхристанных, взлохмаченных, с растерянными и глупыми лицами.
— Что за сумасшедший дом! — загремел начальник, оглядывая свое примолкшее войско. — Безобразие! Кто помкомвзвода?
Славичевского в классе не было.
— Отлучился в библиотеку, товарищ начальник школы, — отрапортовал Мотко из-за своей парты.
— Командиры отделений? — еще повысил голос Пятериков.
Из командиров отделений были Трош и Мутер, но они прикусили язык и не двигались с места. Все было ясно: решили уйти в нети.
— Один болеет, двое ушли с помкомвзвода, товарищ начальник школы, — шагнул к нему Козин.
— Так. Комсорг?
Захаров был на месте, но и виду не подал, что его это касается. Неужели и он — в нети? Да, точно. Синилов доложил, что комсорга вызвали к замполиту.
— Замкомсорга?
У Манюшки быстро-быстро запрыгали в голове мысли. Только еще одного наказания и не хватает на сегодняшний день для полного счастья! Те, кто впереди, нырнули в кустики, а меня, выходит, подставили. Но не откликнуться — значит отречься от своей должности. Они струсили и отреклись, но почему и я должна?.. Отстранив Барона, который старательно загораживал ее, она вышла из-за доски и строевым шагом приблизилась к начальнику.
— Заместитель комсорга Доманова! — отрапортовала, взяв под козырек (благо на голове была шапка).
Пятериков некоторое время, склонив голову, рассматривал ее с высоты своего огромного роста и вдруг усмехнулся.
— Ага, это ты. Ну, конечно, теперь ясно: где Доманова, там беспорядок… Ладно, за смелость — все взяла на себя — я тебя прощаю. А за беспорядок на самоподготовке взводу час строевой! Командира роты ко мне!
Через пять минут капитан Тугоруков уже гонял взвод вокруг школы. С особенным удовольствием он отдавал команды «ложись» и «по пластунски — вперед!»
— С каким наслаждением он скомандовал бы: «В преисподнюю — марш!» — заметил Матвиенко, отбивая строевой шаг рядом с Манюшкой.
— Тих, тих, тих! — тотчас раздался вкрадчивый голос. — Разговорчики!
На следующий день перед уроками к Манюшке, которая ползала глазами по большой настенной карте, готовясь к географии, подошел Захаров.
— Ты зря вчера объявилась, Марий, — сказал он. — Пятериков — начальник крутой, он мог от тебя мокрое место оставить.
Манюшка глянула на него с ехидцей.
— А может, это ты зря не объявился? Спрашивают к ответу комсорга, а он весь мокренький и уже не хочет быть комсоргом.
— Передергиваешь, Марий. Спужаться я спужался, это точно. Как и все. Как и ты, кстати. Я видел, какое меловое было у тебя личико, когда из-за доски показалось. Но дело не в этом. Почему, ради чего я должен, был подставлять свою голову? Взвод все равно был бы наказан, а плюс к этому еще я. Ведь он мог сгоряча просто выгнать меня из школы. Кому это нужно?
