К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Вверх по реке, как же! Экий тяжкий труд, бороться с течением на пустой ладье!
Говорить про пустую ладью, дядька Нежиловец имел немалые основания. Количество нераспроданного товара продолжало неуклонно уменьшаться с немалой пользой для его хозяина. На тое степняки не только гуляют, но и узнают последние новости, заключают союзы, договариваются о свадьбах, а кроме того обменивают излишки плодов своего труда.
Серебро, как известно, это всегда серебро, а желающих купить меха и красный товар, как оказалось, имеется предостаточно и в степи. Соболи и куницы, чей мех так хорошо согревает тело и из чьих шкурок получаются такие ладные шушуны да шапки, в землях кочевников отродясь не водились. За гребнями да иголками из рыбьего зуба, паволоками да всякой узорчатой кузнью все одно приходится ездить в Булгар, Херсон или Итиль. Купцы, которых можно ограбить, тоже не каждый день через степи ходят, да и попробуй еще у них этот товар отбей. Вот ханы и развязывали кошельки: себе на радость, боярину на прибыток.
Кроме боярина с торгом на той к Кегену заглянули двое купцов из Мерва, шедших степной дорогой в Херсон и трое хвалиссов, возвращавшихся домой. Один из последних оказался продавцом живого товара и ему, также с немалой для себя выгодой, хан Аян и его люди продали большую часть плененных викингов.
— А Гудмунда для кого бережешь? — поинтересовался у брата Лютобор. — Лучшей цены за этого старого разбойника все равно никто не даст.
— Дался тебе этот Гудмунд! — по-прежнему беспечно отмахнулся тот. — Успеется! Может, сын за него захочет выкуп заплатить, старик мне намекал. Вот тогда и поторгуемся!
Но русс только скептически тряхнул золотоволосой головой.
— Эйнар Волк, если и придет сюда, то только с войском, — сказал он. — И за отцову обиду с нас самих взыщет выкуп. И не чем-нибудь, а кровью. Тебе что не терпится его заплатить?
— А и пусть приходит! — тряхнул смоляным чубом Аян. — Али не отобьемся? Ты только погляди: куда ни кинь, воины Ветра да твои новгородские товарищи везде впереди!
Говоря о превосходстве, Аян имел в виду, прежде всего нынешний праздник. Той — это не только пиршество, различные полезные разговоры, договоры и сделки, но и самые разнообразные состязания. А уж здесь и воинам Органа, и новгородским ребятам было, что показать.
Даже Белен отряхнул с себя лень, перетянул свой ушистый-пушистый живот и в борьбе на поясах одолел Кегенова Бахытжана. Как саркастически отметил Твердята: «Жиром задавил»!
Сам неунывающий балагур и его товарищи Путша и Талец проявили немалую ловкость в обращении с топором и мечом, а Тороп, неожиданно для всех, оказался первым среди сверстников в самой что ни на есть степной забаве: стрельбе по мишени на полном скаку, обойдя даже первенца хана Камчибека, невежу Улана. Лошадиная спина на поверку оказалась не более неустойчивой, чем верткая лодчонка на порогах и перекатах. А уж с нее мерянин добыл столько всякого зверя — пальцев на руках и ногах десяти человек не хватит сосчитать.
Похвастаться удалью сумел и отважный путешественник Анастасий. Развлекавшиеся охотой егеты незадолго до праздника захватили живьем матерого черного тура, огромного и косматого, точно поросшая мхом гора. Со временем его собирались подпустить к коровам, дабы улучшить местную породу. А нынче, пока он был дик и свиреп, молодежь испытывала терпение исполина, проскальзывая в двух шагах от страшных двухаршинных рогов.
Озорники обычно успевали выскочить из загона до того, как бык их настигнет. Однако, бесконечно это продолжаться не могло и во время какого-то неудачного броска один из внуков Кегена, двенадцатилетний Колчко оказался поддет на рога. Тур решил выместить на нем все свои обиды, и парень неминуемо бы погиб, прежде, чем кто-либо сумел прийти ему на помощь. Но в это время из-за изгороди на спину рассвирепевшего животного, в невероятном прыжке перелетев через смертоносные рога, сиганул Анастасий.
От неожиданности бык забыл про мальчишку и заметался, как полоумный по всему загону, пытаясь сбросить нежданную ношу. Но отделаться от ромея оказалось не так-то просто. Спрыгнув на землю, юноша вновь привлек внимание быка громким криком, и когда тур вновь помчался к нему, тщась поддеть на рога, повторил прыжок. Глядя, как стремительно и мощно отталкиваются от земли длинные мускулистые ноги молодого ромея, как красиво поворачивается в полете его поджарое, прекрасно тренированное тело, Тороп подумал, что, пожалуй, бывший хазарский пленник не так-то прост. И те удивительные качества, которые он обнаружил сегодня, кое-кто разглядел, похоже, давно.
Убедившись, что отделавшийся легким испугом и парой синяков Колчко в безопасности, Анастасий еще немного поиграл с быком, а затем пожелал ему более приятного времяпрепровождения и, не спеша, покинул загон.
— У тебя что, пружины на ногах? — поинтересовался дядька Нежиловец, едва только юноша присоединился к своим друзьям. — Где это ты так поднаторел?
— Небось, скоморохи научили, пока с ними по разным дорогам шлялся! — негромко заметил Белен, недолюбливавший лекаря за его дружбу с Лютобором и Торопом, а пуще того, за не совсем безответное увлечение боярышней.
— Моя мать принадлежала к древнему роду наследников Миноса, — пояснил Анастасий, переводя дыхание. — А для них эта игра, называемая тавромахией, в древние времена считалось священной!
От Торопа не укрылось, что при этих словах по лицу Муравы, до того с явным восхищением взиравшей на пригожего удальца, пробежало облачко озабоченности. Критян древнего минойского племени, помнящих свое родство, на всей земле оставалось не более сотни, и к их числу принадлежала ее мать.
— Этот человек — подданный ромейского басилевса, и он путешествует по свету в поисках мудрости, — представил Анастасия великому Кегену хан Камчибек. — Мы взяли его с собой, чтобы он, вернувшись на родину, рассказал, что жители степи не такие уж варвары, как о них обычно думают ромеи.
— О нем о самом впору истории рассказывать, — благожелательно улыбнулся старый хан. — Во всяком случае, в моем роду память о его храбрости сохранится надолго.
Затем престарелый владыка попросил старшего Органа поближе познакомить его с новгородским боярином. Оказалось, они уже прежде встречались: около двадцати лет назад во время второго Игорева похода на Царьград Вышата Сытенич на своей ладье переправлял через реки Кегеновых людей.
— Славные у тебя молодцы, — похвалил боярскую дружину великий Кеген. — И, как я погляжу, ни в чем не собираются уступать нашим степным орлам!
— Пускай прилаживаются друг к дружке, — открыто и безмятежно улыбнулся боярин. — Даст Бог, может, скоро вместе пойдут на общего врага.
Услышав эти слова отдыхавший неподалеку после состязания Тороп, подскочил на месте, словно в его поджарый зад неожиданно воткнулся раскаленный гвоздь. «Откуда ему все известно!» Впрочем, чтобы вести подобные речи, совсем не обязательно было вместе с Лютобором и Камчибеком сидеть за трапезой у Кегена.
Разговоры о грядущих переменах и ожидании большого похода носились в эти дни над степью с неуловимостью высохших шаров перекати-поля, тлели, точно пожар в сухом торфянике, то затухая, то разгораясь. Одни ханы говорили, что не стоит в эту осень перекочевывать слишком близко к границам Русской земли, иначе не избежать стычек с княжескими людьми. Другие утверждали, что в те края наоборот идти стоит, дескать, Святослав собирает войско и потому коней покупает табунами. «А против кого этот воитель идти надумал? — спрашивали третьи. — Не против нас ли? А не собрать ли войско нам самим и не пойти ли на Киев или на хазар, кто ближе окажется». И алчным волчьим блеском горели глаза у ханов небогатых и воинской славы пока не много имеющих. Таких, например, как Бастей с Кулмеем. И по-кошачьи топорщились, в ожидании поживы, смоляные усы.
Какие-то переговоры, возможно, при посредстве старшего Органа и великого Кенена вел с ханами и Лютобор. Как проходили они, Тороп не ведал, да и не особо пытался узнать. Однако, приметив, что русс, слегка было отоспавшийся и отъевшийся на щедрых хлебах своей степной родни, вновь выглядит осунувшимся и полинявшим от усталости, сделал вывод, что дело продвигается не очень гладко. Но праздник есть праздник. И в то время, когда набольшие говорили о сложном и важном, молодежь вовсю веселилась, переходя от пира к пляске, а от пляски игрищам и ристалищам, делая перерыв только на недолгий сон. ***
