Адмирал Де Рибас - Сурилов Алексей (серия книг .txt) 📗

Грицько Остудный определился на Карантинный мол десятником. Людей в работы он брал у винных бочек на Вольном базаре. Расчет был в конце дня, когда заходило солнце и по причине наступающей темноты выполнять дольше работы было невозможно. Получившие расчет на работу не шли, пока не пропьются.

Большую нужду в наемных руках имели господа чиновники, коим казной были жалованы тысячи десятин удобной и неудобной земли под заселение и разную промышленность. За неимением крепостных крестьян многие из них встречали в этом неодолимые трудности. Чиновники, кто половчее, сдавали землю под картаму беспаспортным бродягам, обыкновенно из украинцев, поляков, а то и русских, среди которых были беглые владельческие крестьяне, солдаты и матросы. Картамой называли плату за наем земли. Указанные бродяги предпочитали обрабатывать землю для себя под картаму, нежели быть поденщиками. Купить землю они не могли за отсутствием паспортов. Но среди бродяг было много не склонных к домовитости, а более гультяев, которые нанимались на работы там, где больше платили, или шли на клаки. Это явление было свойственно только здешним местам. Состояло оно в том, что в небольшие праздники землевладельцы вместо платы за работу устраивали жнецам или пахарям обильное угощение. После пиршеств мужики с бабами спали вповалку, что называется откинув ноги в сторону, а на рассвете после умеренной опохмелки и в ожидании такого же обильного угощения принимались за работу.

Но были помещики, которым за высокую плату удавалось закрепить наемных рабочих на длительное время. Такой стала ферма Пиктета близ Сычавки. Ею образцово управлял наемный агроном месье Бомон. Под хлебами, выгонами и сенокосами здесь было двенадцать тысяч десятин земли. Произрастали тут плоды величины невиданной и в невиданном множестве, отчего гнулись столы на базарах и происходила дешевизна в иных краях империи также невиданная.

Кирьяков писал де-Рибасу: «Честь имею довести до сведения вашего, милостивый государь мой Осип Михайлович, что немалый ущерб городу и обывателям, которые обитаются на хуторах, приносят грабительства и убивства от разбойников. На тех душегубов полковым есаулом Черненко по моему наказу посылаются сыскные казаки, равно употребляются полицейские чины. Это знатно убавляет сие зло, но вывести его не может. По моему разумению, ваше превосходительство, в городе этом следует убавить людей без пристанища и допуск сюда производить только через заставы, которые надобно наипоспешнейше соорудить. Необходимо смотреть за продажей на базарах разных из рухляди разностей, чтоб отвратить торг награбленными пожитками. От того разбойники не будут пользоваться своим злодейством. Скальные пещеры на хуторах и в иных местах душегубы и грабители употребляют для прибежища. Поэтому нахожу нужным назначить постоянный ночлег для прихожих и приезжих в домах, называемых отелиями и заезджими дворами. Ежели кто из мещан или хуторян тех приезжих по родству или приятельству принимает, то должен о том объявлять в градскую избу мне или в войсковую канцелярию господину полковому есаулу Черненко с указанием кто, откуда и за каким делом в город или на хутор прибыл. И то, ваше превосходительство, в уважение должно принять, что промеж тех бродяг случаютца беглые от помещиков и рекрутских наборов. Недурно бы учинить перепись всех обывателей и препоручить то священнослужителям как персонам, которые знают грамоту. Пребываю в ожидании, что мои предложения будут одобрены и дан им будет ход.

Вашего превосходительства слуга покорный премьер-майор Кирьяков».

Учитывая обывателей, поп Зосима с пономарем Хведиром ходили по дворам и писали кого как зовут, откуда прибился, в какого Бога верует, когда, кем и зачем был рожден. То было недоброй приметой, дьявольским наваждением, а возможно и подлостями помещиков с Украины, желающих вернуть в свои маетности бежавших крепостных. Староверы осеняли себя двуперстно крестным знамением и в ответ на поповские вопросы молчали. Беглый люд из панских хлопов уходил на дальние хутора, прятался в скалах подальше от греха.

В хате казака Хвеська, чтоб не быть записанным в дьявольскую книгу, поднесли попу и дьячку варенухи под хороший закус. Когда поп Зосима заметно упился, то пономарь Хведир хотел было выгулять его для отрезвления, но поп стал упираться, называть пономаря непотребными словами, отчего между ними началась свара. Пономарь говорил, что поп Зосима вовсе не поп, потому что матушка его летает на метле, к тому же он знается с гулящими девками, за отпущение грехов девки эти на сеновалах позволяют попу с ними разговеться. Еще говорил пономарь, поп не пишет все требы в книгу будто за недосугом, а на деле из корыстолюбия. За панихиду поп берет рубль, а в книгу пишет тридцать пять копеек, за помин души – пятьдесят копеек, а пишет двадцать, чтобы меньше отдавать причту. На земле за греческим посадом, что попу дана на прожиток, он сеет пшеницу и мак на кутью и на хлеб насущный. То бы ничего, но поп за иные требы посылает на те работы прихожан.

Не известно, как долго бы продолжалась эта свара, ежели бы казак Хвесько – господарь той хаты на Пересыпи – не поднес попу и пономарю еще по келеху варенухи. После того как они приняли ту варенуху, то оба упились до совершенного беспамятства и на фуре были отвезены: поп Зосима к пономарихе, а пономарь Хведир – к попадье. Хвесько после божился, что он-де не знал, которая попадья и которая пономариха. Думка была – пускай сами разберутся, а не разберутся – Бог простит.

По изначальной мысли Кирьякова с одобрения высшего городского и губернского начальства и по распоряжению военного коменданта генерал-майора Катенина на дорогах, ведущих в Одессу, были устроены шлагбаумы и рогатки, а внутри города караульные будки. Вслед за этим были работы по рытью канавы вокруг города, для чего были употребляемы арестанты, но это при полицмейстере Лесли, который сменил в должности Кирьякова.

Де-Рибас и де-Волан работали не покладая рук, – денно и нощно. Коренастая стать де-Рибаса была везде – на строительстве молов и причалов, на закладке больших домов и зерновых магазинов и на обустройстве фонтанов. Планировка города была составлена не только мастерски, но и дальновидно. Улицы были размечены тут широко. Пересекались они большей частью под прямым углом. Даже при большом увеличении численности пешеходов и экипажей разного назначения это исключало заторы и другие трудности с разъездами, что так характерно для старых городов Европы. Изрядно времени и сил занимало сооружение новой крепости, которая по значению и численности гарнизона превзошла бы турецкий замок в Хаджибее. Многое, что относилось до строительства бастионов [44], куртин [45] и равелинов [46], арсенала, продовольственных складов, порохового погреба, а также до источников пресной воды де-Волан не мог согласовать с Суворовым, занятым устроением и обучением войск в Тульчине.

Над Европой вставала кровавая заря наполеоновских войн. Неспокойно было в Турции. Умиротворение Польши оказалось обманчивым. Замечалось, что там назревает новый взрыв возмущения. Державный и гордый народ после принятия демократической Конституции 1791 года не желал мириться с разделом его отечества и утратой независимости. Ненадолго утихомирился и северный сосед – Швеция, забывшая горечь поражений на море и суше в недавней войне с Россией.

Испрашиваемые де-Воланом указания Суворова по строительству крепости приходили несвоевременно, а иногда их и вовсе не было. Уже потому случались разные несообразности, что побудило де-Волана сочинить жалобу на имя высших правительственных мест в Петербурге. Суворов в то время по оказии находился в столице, жил в семье Хвостовых, с которыми связан был узами свойства. По важному положению в армии и знаменитости в войнах Александр Васильевич был где следует принят с большим почтением, довольно обласкан. Жалобу де-Волана дали ему для прочтения. Хоть был недосуг, Александр Васильевич тотчас и не без некоторой обиды отписал приятелю своему де-Рибасу: «Когда я буду празден, то явлюсь с заступом к вам в Хаджибей, однако несмотря на это я не сделаюсь инженером, не будучи таковым. Я был солдатом в продолжении полувека. А что до Франца Павловича, то вы, милостивый государь, надерите ему хорошенько уши.»