Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович (читаем книги .TXT) 📗
Толпа русских крестьян, башкир, тептярей, мишарей сбилась у самых ворот. Слышны были какие-то переговоры и перекоры, пока отпирали замки на воротах изнутри крепости, но вот ворота со скрипом растворились, и с понуканием и хлёстом кнутов из ворот потянулись воза.
— Куды-то столько возов? — спросил воротный, которого Салават узнал по голосу.
— Не твоего ума! Сколько надо, столь и возов! — огрызнулся хозяин обоза.
— Тпру-у! Но-о, пошла-а!.. Давай, давай влево! Смотри, бес, колесом-то в яму! Зава-алишь!.. — кричали казаки-возницы, нахлёстывая лошадей, выводя их под уздцы и присвечивая фонарями под колёса возов.
— С дороги! Эй! Что за толпа сошлась?! — грозно прикрикнул рослый казак, войсковой судья Творогов. — Дайте-ка возам проехать!
Первой осмелилась подступиться к грозному начальнику крестьянская атаманша:
— Лександр Иваныч, укажи воротным нас в стены пустить.
— Отколь вы пришли, что за люди?
— Из крепостных крестьян мы, по государеву кличу сошлись…
— А мы ведь башкирцы, тептяри, мишари — всяких народов люди, — сказал Салават, подошедши к Творогову.
— Когда ж государь баб-то кликал? Для бабьей службы у него и казачек довольно будет! — обратясь к атаманше, насмешливо пошутил Творогов, даже не глядя на Салавата.
— А ты бы зубы-то не чесал, Лександра Иваныч, — отрезала атаманша. — Ведь люди дома побросали, семейки покинули, землю, господ побили, на государеву службу пришли, а ты над судьбой народной и над царским указом глумишься, как скоморох!
— Я вам без шутки, братцы, скажу — и башкирцам и русским, — серьёзно сказал Творогов, спрыгнув с седла. — Шли бы вы все по домам, откуда прибрались.
— Как по домам?! Ведь мы к государю! — воскликнул Салават, не веря ушам.
— Мы к батюшке пресветлому царю. Он нам письмо писал, — подхватили в толпе крестьян, окружая Творогова.
— Дьячок читал! — раздались голоса.
— Мы всем сходом слушали да сразу и взялись кто за топор, а тот — за вилы…
— Лихо! — воскликнул Творогов и добавил: — Да, вишь, ныне уж и нужда миновалась у государя.
— Аль с государыней примирился? — спросил пожилой крестьянин. — Ну, дело божье, любовь да совет… А крестьянам-то будет ли воля?..
— Да как ведь сказать… — неопределённо начал Творогов.
Но в это время воротный казак подошёл к нему.
— Лександра Иваныч, а дозволь-ка спросить тебя не во гнев: куды ты с собою из крепости пушки повёз?
— А ты что за спросчик? — одёрнул воротного Творогов.
— Я не спросчик, а караульный казак, — не унялся тот. — Я службу знаю! Пошто с тобой пушки? — настойчиво повторил он.
— Те пушки мои. Я сам их с Яика вёз на своих лошадях!
— А я мыслил — царские пушки! — сказал казак. — А где же ты такой закон взял, что пушки твои?
— Не твоего ума! — остановил его Творогов. — А сказываешь, что службу знаешь! Стратигия — тайное дело! — поучительно сказал он. — Куды государь указал, туда и поставлю их, чтобы способней палить. А перед тобой мне ответ держать не пристало. И недосуг мне с тобой.
— Ан я человек-то досужий и с любопытством тоже! — с дерзкой насмешкой возразил казак. — Стратигия — тайна, конечно. Не смею пытать, куды пушки поставишь, а с бабой пошто?
— С какой бабой! Ну-ка, с дороги! — оттолкнув воротного в грудь, нетерпеливо прикрикнул Творогов.
— А с той бабой, какая сидит на возу-то с тремя сундуками. Картечью её заряжаешь, что ли?! — не отступался казак.
— Пусти-ка ты, зубоскал! — в смущении и со злостью воскликнул Творогов и взялся за луку, ставя ногу в стремя.
Но воротный казак ухватил коня под уздцы, а другою рукой дёрнул Творогова за полу полушубка, так что дюжий судья повалился наземь.
— Не пущу! Так-то пушки из крепости не вывозят! — со злостью рыкнул казак. — Где проходная бумага на пушки?
— А вот тебе проходная! — Творогов живо вскочил, развернулся и ткнул казака под глаз кулаком.
Казак пошатнулся, схватился за глаз.
Салават решительно надвинулся на Творогова.
— А ведь мы тебя свяжем, казак! — твёрдо сказал он.
— Меня?! Да я вот велю моим казакам… — заикнулся тот.
— И тебя! — поддержал Салавата воротный казак, хватая за грудь войскового судью.
— И свяжем! — воскликнула мужицкая атаманша. — Куды от царя пушки тащишь?!
— Ах вы, нехристи окаянные! Да что вы к нему привязались! Ить он войсковой судья, ироды! — внезапно раздался бабий визгливый голос. И тучная казачка, расталкивая толпу, подступила к Салавату. — Не он один пушки тащит! А через те ворота сколь проехало люду — и пушки и порох увозят… Уж раз порешила на Яик…
— Молчала бы, дура! — крикнул Творогов.
— Вот ты с женой-то как — «дура»! А сам и умён. Говорила тебе — ну их к лешему, пушки! Говорила — гляди, попадёшься!.. Вот и вправду! — кричала вовсю Творожиха.
— Распахнула хайло-то! Уймись! — одёрнул её муж.
— Не уймусь! Говорила — идём через те ворота! — раскричалась баба.
— Так, стало, судья, ты на Яик собрался? — спросил воротный казак.
Салават не дослушал спора. Он мигнул стоявшим вблизи башкирам. С десяток сметливых парней отошли с ним в сторону, где, окружённые толпой народа, стояли атаманские возы и две пушки. Салават решительно подошёл к одной из них, вытащил из-за пояса топорок и мигом срубил постромки.
Ездовые казаки бросились на него, но толпа их мгновенно смяла. Кинзя отрубил постромки второй пары коней. Их отвели от пушек. Ездовых казаков повязали. На руках башкиры катили пушки назад к крепости, где продолжалось ещё препирательство с Твороговым.
— Постромки срубили?! Бунт! На царских слуг! — закричал Творогов.
Он выхватил пистолет и направил на Салавата, но прежде выстрела ринулся на него из толпы один из башкир. Грянул выстрел, и башкирин упал.
Воротный казак и двое-трое крестьян схватили Творогова.
— Вязать его! — сказал Салават.
— Измена! Братцы! Каза-аки! Изме-ена!.. — кричал Творогов, стараясь, чтобы его услыхали в крепости, но на голову ему накинули шубу, повалили, скрутили.
Только тут Салават узнал, что его спасителем от пули Творогова был Абдрахман.
Раненный в плечо из пистолета, пока ему перевязывали рану, он сказал Салавату, что Овчинников выдал ему проходную, велел поскорее вести ко дворцу башкир. Он сказал, что царю угрожает измена, и велел торопиться.
— Ей, дядька! Ты видел измену? — спросил Салават воротного казака. — Изменщики не велели пускать нас в крепость. Нынче давай мы скорее пойдём, а девка тут с вами станет беречь ворота. Никого из ворот не пускать. Кто с возами будет — возы вываливать тут прямо на дорогу.
Казак кивнул.
— Гасить костры! — приказал Салават башкирам.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ещё до прибытия Салавата с башкирами к Берде яицкие главари сошлись на тайный советв избе казачьего полковника Лысова.
Им нечего было таить друг от друга: общие интересы во всём связывали их, и речи их были прямы и откровенны.
— Куды ни кинь, а все клин! — сказал старик Почиталин. — Мы тут осадничать будем, стоять, Оренбурх караулить, а в ту пору дома наши все разорят.
— Вставали за дело казачье, — начал Яким Давилин, — а стоим…
— …за собачье! — перебив, подсказал Лысов.
— «Царь-батюшка», вишь, орлом в облаках летит: мало ему почёта от яицких — он всю Расею хочет подмять под себя, — ворчал Коновалов.
— Крылышки надо орлу подстричь! — опять перебил Лысов. — Губим казачество за чужую нужду. Мужиков он, вишь, ублажает, чувашам пособить сулит, солдатам беглым он тоже отец родной.
— Да всем, окромя одних казаков, — подхватил старик Почиталин. — Заводским рубашки сулит раздать, рудничные беглецы да колодники с каторги ему дети родные…
— А чьи хутора пожгут? Чьё хозяйство на дым сойдёт?! — выкрикнул Дмитрий Лысов. — Я так сужу, атаманы: вечор Перфильева хутор сгорел от Корфа, сколь других горят, мы не ведаем, а надо идти к домам. Так и скажем царю: «Военной коллегией приговорили: больше осаде не быть. На Яик идём, да и все!..»
