Схватка за Родос - Старшов Евгений (библиотека книг TXT, FB2) 📗
[Юноша]:
И, как водится, обманул: лишил чести и немедленно покинул, нещадно осыпая бранными словами…
— Нет, любимая, — сказал Торнвилль, — я скорее сам себе отрежу голову, чем покину тебя.
— Верю, но ты должен мне обещать — если турки возьмут Родос… В общем, я жду от тебя последней услуги: ты отлично понял, о чем я, не делай круглые страшные глаза. Мы должны предусмотреть все. Успокойся и подумай — разве ты можешь отдать меня на поругание нехристям? Вот! То-то же!
— Меня поражает твое спокойствие, как ты об этом рассуждаешь! Получается, мне потерять тебя страшнее, чем тебе — себя?
— Софистика, друг мой, причем далеко не самая лучшая… Не будем ударяться в суемудрие, взвешивая, чего кому страшнее. Я сказала — ты слышал. Обещаешь?
— Клянусь.
— Вот и славно. Если умрешь или не успеешь — я все сделаю сама… — И Элен показала Лео небольшой, остро отточенный стилет.
Оставим их скорбеть и наслаждаться, поглядим, кто как еще живет. Мастер Георг после казни предателей внезапно почувствовал некоторое, причем изрядное, облегчение своего положения; за истекшее время советы, которые он давал для обороны Родоса, были проверены временем и боевыми действиями, и проверка показала, что они действительно были полезны. То, что на него не показали пытаемые албанец и далматец, сделало его положение еще более благоприятным. Конечно, надзор целиком с него снят не был, но, повторим, ослаблен, так что он почувствовал наконец, что может действовать по давно разработанному пашой плану. Впрочем, пока что это было только чувство, поскольку между ослаблением надзора и вторым штурмом башни Святого Николая прошла какая-то пара дней, и пока что ни его особо не трогали, и он покамест ни к кому со своими услугами не приставал. Единственно, старый "столп" Германии, Иоганн Доу, как одно из ответственных за оборону крепости лиц, имел с ним продолжительную беседу по различным вопросам противодействия турецкой осаде, и, как заметил Георг, остался доволен его рассуждениями и предложениями.
Теперь вспомним и о Джарвисе, чье бытие происходило между гаванью и фортом Святого Николая. То он был дозорным в маленькой лодчонке, то таскал камни, восстанавливая регулярно разрушаемые огнем турецких орудий укрепления башни. В общем, как и все, делал свое дело, но уже без особого энтузиазма, а так, по привычке — как и многие его товарищи.
Постоянная рутина вкупе с не менее постоянным ожиданием, что вот-вот, и на тебя снизойдет благодать Всевышнего в виде полуметрового османского ядра, отупляли. От нечего делать во второй половине дня моряк, получив заслуженную за ночные и утренние труды порцию отдыха, отправился ловить каракатиц. Поначалу не везло, и Роджер ворчал сам с собой, что теперь гораздо легче выловить труп турка, нежели хорошую каракатицу. Да что толку! Турка не высушишь, не засолишь и, самое главное ведь, не съешь… И тут — о, видно Небо все же услышало его! — появились они… Где-то по футу длиной, может, побольше. Коричневые, с белыми пятнами и огромными, словно неровные жемчужины, газами.
Что в них всегда поражало Джарвиса, так это их организованность. Словно корабли в строю эскадры, блестяще повинующиеся искусству штурманов, они согласованно выдерживали единую прямую линию, по которой недвижно — несмотря на течение! — стояли в толще воды где-то в одном-двух ярдах друг от друга. И столь же единодушно перемещались вместе — одновременно и в одну и ту же сторону.
Как не поверить после этого, что и в них есть та искра Божия, что зовется разумом?.. Впрочем, разум разумом, а надо их ловить и есть — так порешил рыжебородый гигант и приступил к делу…
Когда наловил, подплыл к молу, высадился с добычей и начал разделывать ее большим ножом, привычным движением отсекая головы и выпарывая внутренности, при этом стараясь не прорезать ненароком чернильный мешок. Разделал, посолил, разрезал на полоски, разложил на солнышке, а сам пристроился в тенек и благополучно уснул после бессонной ночи, дневных трудов и бутылочки красного…
Закуска сушилась, по ней весело сновали мухи и даже один проворный краб, вылезши из своей подводной щели-норы, споро боком подбежал к разложенному угощению и унес в свое жилище добрый (для его размера) кус. А истомленный Джарвис все спал и спал. Солнце зашло, быстро темнело, а англичанин все почивал, даже и не подозревая о том, что вяление каракатиц обернется подвигом…
Ночной холодок привел Джарвиса в чувство. Да, ну и проспал он! И еще хотелось бы полежать — настолько он был истомлен, но выпитый литр устроил настоящий бунт в мочевом пузыре, и, хочешь — не хочешь, надо было встать и выпустить узника на волю! Во исполнение сего благого намерения моряк стал подниматься — сначала на колени, а потом… Вот потом-то и пришлось резко лечь и смотреть в оба, не шевелясь: во тьме совсем неподалеку от мола тихо и незаметно для охранников башни Святого Николая покачивалась лодчонка, на которой сидели трое турок.
Вот они все ближе и ближе, почти у самого мола. "Ночной штурм? — мелькнуло в голове Роджера. — Нет, не похоже. Больно мало людей. Шпионы? Может быть…" — и он решил проследить за дальнейшими действиями врагов. Интересно, отважились ведь явиться под самую башню… Так им надо? Или знали, что здесь на дне нет гвоздей и железного лома?..
Один из турок — видно, начальник — тихо распоряжался. Повинуясь ему, двое остальных с изрядным трудом извлекли из лодки большой трехлапый якорь и опустили на дно. Затем выпрыгнули в море и долго суетились с цепью, чтобы как можно более надежно "угнездить" поставленный якорь, подваливая большие камни на его лапы. Далее — под водой же — пропустили через его кольцо наверху якорного "веретена" толстый канат, сильно подергали за якорь, убеждаясь в том, что крепко установили его, и только после этого залезли обратно в лодку.
