Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗

Был у него и еще один проект, о котором мечтал Бонапарт, когда говорил: «Наш Запад — всего лишь жалкий шалаш; только на Востоке можно работать в больших масштабах». Цезарь хотел проникнуть в эту таинственную Азию, куда углубился Александр и на пороге которой погиб Красс. Он хотел покорить парфян, пересечь Германию, по берегу Каспийского моря и вдоль Кавказского хребта проникнуть в Скифию, покорить все соседние с Германием народы, в том числе и самое Германию. Наконец, вновь вернуться в Италию через Галлию, замкнув круг римских владений, которые включали бы в себя Средиземноморье, Каспийское и Черное моря, на западе достигали Атлантического океана, на юге — Великой пустыни, на востоке — Индийского океана, на севере — Балтийского моря, притянув к центру все цивилизованные народы, охватив в своих границах все варварские народы, — и его империя уже по заслугам называлась бы Всемирной.

Затем он хотел собрать все римские законы в один свод, обязательный для всех народов, как и латинский язык.

Человек, который строил такие грандиозные планы, в отличие от нерешительной политики Помпея, от стоицизма и ограниченного законопослушания Катона, говорливости Цицерона, мог быть заслуженно назван pater patriae — отцом отечества, консулом на десятилетний срок, пожизненным диктатором.

Плутарх дает истинную характеристику размаху Цезаря:

«Цезарь чувствовал себя рожденным для свершения великих дел, его многочисленные успехи не являлись для его деятельной натуры основанием для спокойного пользования плодами своих трудов, напротив, они воспламеняли и подвигали его к еще более великим планам и проектам, которые своей масштабностью как бы принижали в его глазах собственные достижения. Это было соревнование с самим собой, словно с соперником, ревность к самому себе, стремление будущими подвигами и свершениями превзойти свершенное ранее».

Во что превратился бы мир, если бы Цезарь прожил лет на десять больше и у него было время реализовать все свои планы?..

Но наступил 44 год до нашей эры, и Цезарю не суждено было дожить до 16 марта этого года. С тех пор как он вернулся из Испании, в его добрую и кроткую душу — мы уже упоминали об этом — закралась тоска. Убийство Помпея, чьи статуи он приказал восстановить, самоубийство Катона, которого он всячески пытался приблизить к себе даже после смерти последнего, неотступно преследовали его.

Он ошибся дважды, во-первых, согласившись на триумф, потому что праздновал победу в гражданской войне, и, во-вторых, — что было еще большей ошибкой, — позволив своим легатам праздновать вместо себя.

Лабрюйер [437] писал: «Когда хочешь изменить Республику, время значит больше, чем поступок. Сегодня можешь лишить город свободы, законов, привилегий, завтра даже помыслить не сможешь о том, чтобы изменить его герб».

К сожалению, Цезарь не читал Лабрюйера.

Существует некий внешний облик свободы, который народ защищает больше, чем самое свободу. Август знал об этом. Август, который всю жизнь отказывался от титула царя. Кромвель [438] тоже знал и потому не захотел быть никем, кроме как протектором.

Ну а Цезарь? Действительно ли он хотел быть царем? Он, у которого были все короны, действительно ли он так страстно мечтал о царской диадеме?

Не думаем. По нашему мнению, не Цезарь хотел быть царем — его друзья хотели, чтобы он им стал. А если даже эта перспектива и привлекала его, то только потому, что превращала в одиозную фигуру, на голову которой могли обрушиться бесчисленные опасности. Как бы там ни было, но в начале 708 года от основания Рима разнесся слух, что Цезарь хочет стать царем.

LXXXVI

Итак, Цезарь захотел стать царем. Мало того, к этому прибавились и другие причины к неудовольствию, а потому любопытно звучат строки из Светония:

«…его обвиняют и попрекают за дела и слова, которые не что иное, как превышение власти, но они могут как-то объяснить и оправдать его убийство».

Давайте же посмотрим, каковы были эти дела и слова, которые могли оправдать смерть Цезаря. Описанные пером столь равнодушного рассказчика, как Светоний, который, потеряв работу в качестве секретаря при дворе императора Адриана [439] из-за того, что позволил себе не слишком почтительно относиться к его супруге, императрице Сабине, приступил к написанию книги «Жизнь двенадцати цезарей», ничему не удивляясь и ни на что не сетуя.

Что сделал божественный Юлий, вы скоро узнаете. «Помимо того, что он принимал всяческие почести, бессрочное консульство и диктатуру, должность цензора, титул императора, звание pater patriae [440], статую среди статуй царей, самое почетное место на зрелищах, он пошел еще дальше — в Сенате и трибунале для него установили золотые кресла, статуя его заняла место среди статуй богов; в его честь воздвигались храмы и алтари, ему были приданы собственные жрецы и, наконец, его именем был назван месяц года — июль. Он раздавал все эти почести, сыпавшиеся на него, словно из рога изобилия, с той же легкостью и небрежностью, с какой получал их».

Разве за это он заслуживал смерти?

Правда, он сделал и еще кое-что. Один из трибунов отказался встать, когда Цезарь прошел мимо него во время триумфа.

— Трибун! — воскликнул Цезарь. — Может, мне вернуть тебе Республику?

И так как этого трибуна звали Понтий Аквила, то много дней подряд, каждый раз, давая кому-нибудь какое-либо обещание, Цезарь непременно оговаривал с иронией:

— Если это будет угодно Понтию Аквиле…

Однажды, когда он возвращался из Альбы, несколько его наиболее нетерпеливых друзей вышли навстречу и величали его «царем». Понимая, какое недовольство это может вызвать в народе, он сделал вид, будто очень обиделся, и сказал:

— Меня зовут не царем, меня зовут Цезарем!

И проследовал далее с недовольным видом.

В другой раз Сенат назначил ему какие-то чрезвычайные почести и сенаторы направились к нему домой, чтобы ознакомить с этим декретом. Он принял их как простых частных лиц и отвечал сидя, что необходимо уменьшить эти почести, а не увеличить. Ну а почему же он все-таки не встал перед Сенатом?

Плутарх считает, что испанец Бальб удержал его от этого, шепнув ему на ухо: «Или ты забыл, что ты Цезарь?»

Дион Кассий дает другое объяснение, оно кажется нам боле правдоподобным. Он утверждает, что у человека, которого они сами сделали божеством, в это время разболелся желудок и он боялся, что если поднимется, то сенаторы могут заметить, что и он тоже подвержен болезням, как самый простой смертный. Сам же Цезарь утверждает, что он в тот момент опасался нового приступа эпилепсии.

Ну да ладно. В другой раз, в праздник луперкалий [441], который прежде считался пастушеским праздником, и во время которого молодые люди из самых знатных семей Рима, а также лица, занимавшие высшие государственные посты, должны были пробежать нагими под смех зрителей через весь город, держа в руке узкие полоски шкурок, которыми они стегали всех встречных, — так вот, в этот день Цезарь присутствовал на празднике, сидя в золотом кресле и разряженный, как для триумфа.

Антоний, находившийся в должности консула, принимал участие в священном забеге, был затем поднят на руки друзьями и поднес Цезарю корону, обвитую лавровым венком. Несколько человек, специально для того приглашенных, зааплодировали, впрочем жидковато. Но Цезарь отверг корону и тогда зааплодировали уже все присутствовавшие.

Однако Антоний при поддержке тех же людей во второй раз протянул корону. Цезарь отверг ее во второй раз. Раздались еще более громкие аплодисменты.

— Отвези эту корону в Капитолий! — сказал Цезарь, поднимаясь.

Несколько дней спустя его сторонники, которым все никак не удавалось возложить ему на голову корону, увенчали коронами все его статуи.