Свирепая справедливость - Смит Уилбур (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

– О Питер! – воскликнула она. – Да, так. Пожалуйста, так!

Оба приблизились к мгновению, когда каждый теряет себя и на краткое мгновение становится частью божества.

Потом они долго лежали рядом в огромной постели. Лежали на спине, вытянувшись, не касаясь друг друга, только переплетя пальцы рук.

– Я уйду... – прошептала Магда, – я должна уйти, но не сейчас. Еще нет.

Он ничего не ответил – это оказалось ему не под силу, – а ее голос все звучал, томный от наслаждения.

– Я заключу с тобой сделку. Дай мне еще три дня. Только три дня счастья. У меня так впервые. Я никогда такого не знала. К тому же, кто знает, вдруг это в последний раз...

Питер хотел приподняться и возразить, но Магда сжала его пальцы, заставляя замолчать, и продолжала:

– ...может быть, в последний, – повторила она. – И я хочу получить все возможное. Три дня, в которые мы не будем упоминать Калифа, не будем думать о крови, трудах и страдании. Если ты подаришь их мне, я сделаю все, что скажешь. Договорились, Питер? Скажи «да».

– Хорошо. Да.

– Тогда скажи снова, что ты меня любишь. Не могу сказать, что ты меня этим балуешь.

Он часто повторял это на протяжении трех волшебных дней и не лгал; и всякий раз Магда воспринимала эти его слова с нетускнеющей радостью. Все это время они не разлучались.

Не разлучались, когда неслись по теплой глади лагуны, откидываясь назад, прямыми руками держа буксир. Лыжи гневно свистели, вздымая сверкающие водные крылья, когда парочка разворачивались в па-де-де, смеясь сквозь ветер и рев двигателей яхты, а Хапити, лодочник-полинезиец, сочувственно посматривал на нее с мостика.

Не разлучались, когда спокойно плыли сквозь загадочные голубые и пятнистые глубины, и единственным звуком был свист воздуха в аквалангах и мягкий шорох вечного биения океана; не разлучались, когда, держась за руки, спускались к забытому корпусу японского самолета, заросшему водорослями и населенному множеством прекрасных маленьких существ.

Не разлучались, когда молча опускались с крутого стального утеса покатой кабины, казалось, уходившей в бесконечные глубины, отчего внезапно нападал страх лишиться опоры и кануть туда, где свет с поверхности тускнел и исчезал.

Они вместе заглядывали сквозь стекло масок в отверстия, проделанные в корпусе снарядами и взрывчаткой, а потом пробирались в эти отверстия, осторожно, точно дети в доме с привидениями, и, торжествующие, выныривали с сумками, полными трофеев: монет, посуды, медных деталей.

Рука об руку бродили, нагие, по залитым ярким солнцем закрытым пляжам внутренних островов.

Рыбачили в проливе во время бурного наступления воды, вскрикивая от возбуждения, когда большой золотой желтохвост с зеркально-блестящим брюхом выскакивал из воды, чтобы схватить приманку, и фибергласовые удилища кивали и дергались.

Шли в океане, когда острова то и дело исчезали за гребнями волн и слышался только треск и шорох снастей, дрожал наполненный ветром парус, и двойной корпус катамарана с шумом рассекал волны.

Вместе разглядывали в лунном свете с длинных изогнутых берегов небесные тела, которые так трудно увидеть в беспокойном небе Европы: охотник Орион и Плеяды, ахая, когда всходили незнакомые созвездия во главе с Южным крестом.

Каждый день начинался и заканчивался чудом и загадкой большой постели, любовью, которая сплавляла их тела и души все крепче.

На четвертый день Питер, проснувшись, обнаружил, что Магды нет, и на мгновение испытал ужасное чувство потери.

А когда она вернулась, в первое мгновение не узнал ее.

Потом он понял: Магда срезала длинные темные пряди, подстриглась так коротко, что волосы пушились у самой кожи, как лепестки темной хризантемы. От этого Магда казалась еще выше, ее шея стала как будто бы длиннее и походила на стебель цветка – но с лебединым изгибом, который теперь был особенно заметным.

Она увидела его лицо и прозаично заметила:

– Я подумала, что нужно изменить внешность, раз уж я буду жить под новым именем. Отращу снова, если захочешь.

Она и сама совершенно изменилась, томное любовное настроение уступило место прежней резкой деловитости. За их последним завтраком (сладкая желтая папайя со свежим соком лайма) Магда объясняла свои намерения и быстро просматривала содержимое конверта цвета буйволовой кожи, который секретарь положил рядом с ее тарелкой.

В конверте оказался красный израильский дипломатический паспорт.

– Я решила жить под именем Руфи Леви, – она взяла толстую стопку авиабилетов, – и вернуться в Иерусалим. Там у меня есть дом. Не на мое имя, и вряд ли о нем знают те, кто не имеет отношения к МОССАД. Идеальное убежище – вдобавок под боком у моего куратора. Попробую помочь тебе, если смогу, добыть информацию для твоей охоты... – Магда протянула ему машинописный листок. – Здесь телефон МОССАД, по которому можно оставлять для меня сообщения. На имя Руфи Леви.

Питер запомнил номер. Магда смяла листок и продолжала говорить.

– Я изменила план своего отъезда, – сказала она. – Мы пойдем на яхте на Бора-Бора. Это всего в ста милях отсюда. Я заранее свяжусь по радио с друзьями. Они встретят меня на берегу после наступления темноты.

С погашенными огнями они прошли по узкому проливу в кораллах. Лодочнику Магды хватало света заходящей луны и своего знания островов.

– Я хотела, чтобы Хапити видел, что я сошла на берег живая, – негромко прошептала Магда, прижимаясь к Питеру в последние минуты перед расставанием. – Я не преувеличиваю опасность местной полиции, если мы хотим, чтобы Калиф подумал то, что нам нужно. Хапити будет молчать, – заверила она, – и поддержит твой рассказ о нападении акулы, если только ты не прикажешь ему сказать правду.

– Ты обо всем подумала.

– Я только что нашла вас, мсье, – усмехнулась она, – и не хочу снова потерять. Я решила даже поговорить с начальником таитянской полиции, когда буду там. Он мой старый друг. Когда вернетесь на Les Neuf Poissons, пусть мой секретарь свяжется с Таити...

Магда продолжала негромко говорить, подробно рассказывая о своих приготовлениях, и Питер не мог найти никаких упущений. Их прервал негромкий оклик из темноты, и Хапити тут же выключил двигатели. По инерции они продолжали приближаться к неясным очертаниям острова. О борт ударилось каноэ. Магда быстро обняла Питера, прижалась губами к его губам.

– Пожалуйста, будь осторожен, Питер, – только и сказала она, потом оторвалась от него, шагнула в лодку, и Хапити передал ей ее единственный чемодан. Каноэ сразу отчалило и исчезло в темноте. Помахать было некому, и Питеру так было легче, но, когда яхта вслепую пошла обратно, он продолжал смотреть с кормы во тьму.

В груди у него образовалась странная пустота, будто он лишился части себя; он попытался заполнить ее воспоминаниями о Магде, которые позабавили его, потому что давали пример ее быстрого и прагматичного мышления.

– Когда на рынке станет известно о твоей смерти, акции Альтмана упадут. – Это пришло ему в голову в последнее утро во время их разговора. – Я только сейчас сообразил. – Его расстроило это осложнение.

– А я сообразила уже давно, – безмятежно улыбнулась Магда. – Полагаю, за первую неделю они упадут на сто франков.

– И это тебя не тревожит?

– Нет. – Она улыбнулась с неожиданным озорством. – Сегодня утром я послала телекс в Цюрих. Приказала скупать акции. Когда курс акций стабилизируется, я думаю получить прибыль не менее миллиона франков. – И снова озорной блеск зеленых глаз. – Мне ведь полагается компенсация за все эти неудобства, tu ne penses pas?  [57]

И хотя Питер улыбнулся воспоминанию, пустота внутри оставалась.

«Трислендер», посланный Питером, доставил на Les Neuf Poissons представителей таитянской полиции. Последовали два дня расспросов и заявлений. Почти все жители островов пожелали дать показания, потому что на островах редко случались такие волнующие происшествия.