Диамат (Роман) - Дуленцов Максим (читать книги без регистрации .txt) 📗
Женька помотал головой.
— Из-за меня не взорвалась. Я не проверил… Понимаешь?
— Кто, что?
— Заряд.
— Ты бредишь, все прекрасно рвануло, с присвистом. Сейчас тебе кандидата, мне референта и — салют, Париж!
— Да нет, Генри, не сработал последний, северная скважина, ты просил проверить, а я… — Женька зарыдал, повалившись на кровать.
— Ну вот, надрался, что с тобой делать? Уже галлюцинации.
Генри аккуратно уложил Женьку на свою кровать, а сам пошел в красный уголок, где намеревался выпить с партийным и комсомольским активом за удачное завершение эксперимента.
Александр Васильевич долго разглядывал сейсмограмму и показания амплитуд в журнале. Сравнивал их с таблицами, которые вел он сам. И приходил к одному и тому же неутешительному выводу: этот молодой умник, разглагольствующий о непознаваемости Вселенной, прав. Нет, не в том, что познание невозможно, не в том, что, видимо, есть высший разум или высшая сила — ее нет, была бы — светлейший ум Александра Васильевича не прозябал бы по научным лагерям в тайге, а работал на партию и страну в теплом уютном кабинете при важной лаборатории, получающей результаты, достойные Нобелевской премии. Да ему бы синхрофазотрон доверить — он бы такое открыл! Но нет, вся воля не высшему разуму принадлежит, а высшим чиновникам, которые никак не хотят заметить его, еще не старого, умного человека, способного на большее. А прав умник в том, что один из зарядов на площадке не сработал. И что это значит?
Александр Васильевич знал, что это значит. Это — прощай премия, прощай возможное, давно ожидаемое продвижение по НИИ, прощай новая должность и звание, да и со старой тоже можно попрощаться. Научный сотрудник в лаборатории — вот все, что ему дадут. Из партии попрут непременно, могут и из НИИ, без пенсии и жилья. Руководитель отмажется, он светило, орденоносец, он ключевая фигура, а такими, как он, Филатов, все дыры и заткнут, козлами отпущения. Нет, так дело не пойдет.
Александр Васильевич воровато оглянулся, зашел в лабораторию сейсмографии, вытащил сейсмограф, вставил новую ленту, вытащил во двор, после взял датчик, кувалду и скрылся в темноте ночи.
На следующий день в актовом зале, если можно было так назвать преобразованное помещение столовой со сдвинутыми к стенкам столами, проходило собрание. Женька с ужасом дожидался доклада Филатова, прокручивая в голове варианты своего покаяния и епитимьи, которую готов был на себя наложить. Но, к его удивлению, Александр Васильевич и словом не обмолвился о случившемся. Тогда в порыве отчаяния Женька вырвался из удерживающих его рук Генри, вскочил и крикнул:
— Александр Васильевич, ну почему вы молчите?
Взоры сидящих атомщиков обратились к никому не известному парню, едва закончившему университет.
— Почему вы не говорите о главном? Ведь заряд не сработал!
По стульям пронесся вздох удивления.
— О чем вы говорите, молодой человек? — с удивлением и строгостью в голосе произнес руководитель проекта.
— Под землей осталась взведенная ядерная бомба, товарищи, вот о чем!
— На чем основаны ваши утверждения?
— На показаниях сейсмографов.
— Извольте, Александр Васильевич, давайте все вместе взглянем на записи, которые вы мне принесли сегодня. — Борис Ильич поднялся.
— Да, да, вот они, — Филатов потряс над головой лентой сейсмографа и журналом регистрации.
— Ну-с, тут все в порядке, с утра ничего не поменялось. Где вы тут увидели доказательства своего громкого заявления, молодой человек?
Женька рванулся к столу, схватил ленту, присмотрелся, пытаясь увидеть вчерашний разбег на графиках, но не увидел его. В журнале тоже не было отметок о малой амплитуде. Женька оглянулся, судорожно ища глазами старого сейсмолога. Но и его не было.
— Сядьте, молодой человек. Вчера случайно лишнюю дозу не получили?
— Радиации? — непонимающе спросил Женька.
— Да нет, горячительного, — под общий смех поправил Борис Ильич. Женька посмотрел в глаза Александру Васильевичу, но тот отвел их. — Идите! Вам надо еще набираться опыта полевой работы, учиться правильно интерпретировать результаты исследований и учиться правильно пить! А теперь, товарищи, поговорим о более серьезных вещах — о причинах выброса продуктов распада на поверхность. Это тревожный для всех нас момент.
— Но… — хотел возразить нечего не понимающий Женька, а Генри уже вытаскивал его на улицу.
— Ты что, правда вчера перебрал? Что с тобой, Жентос? Несешь чушь какую-то! Позор, стыдно, — Генри тряс его за отвороты распахнутого полушубка. — Даже если бы это было правдой, ты понимаешь, что ты бы меня подставил, я должен был проверять скважины перед началом эксперимента. Неужели ты хотел со мной так поступить, старик?
Женька неуверенно помотал головой.
— Так чего же ты?
— Генри, там пятнадцать килотонн взрывчатки. Если рванет, если кто-нибудь доберется, это же все, катастрофа.
— Дурак, кто доберется? Там сто метров бетона.
— Надо сходить туда, посмотреть, может, заряд вообще выворотило взрывом.
— Куда, Жентос, тебе жить надоело? Там рентгены в час, тебе хватит десяти минут, чтобы зажариться. Иди домой, к Рите иди, успокойся.
И несмотря на Женькины протесты, Генри потащил его мимо КПП в деревню, к дому Риты.
Свадьба прошла тихо, гости пришли немногочисленные: пара сотрудников из научного городка, пара учителей из школы, родня, что жила в деревне, да бабки со старичками, которые были постоянными посетителями всех деревенских событий, от партсобраний до похорон. Расписались молодые в Ныробе, туда их свозили по зимнику на вездеходе, водитель тоже присутствовал на свадьбе, загнав свою гусеничную машину в ограду, да так там и оставив до понедельника, пока ходил по деревне, шатаясь, от дома к магазину, опохмеляясь и не помня, с чего начал пить. Генри громче всех орал «горько», шумел и щипал деревенских бабенок, которые визжали, чем вызывали у него неподдельное веселье.
Женьке было невесело, он отсидел номер, ерзая на стуле. Начальство, которое он позвал, не пришло, и это был дурной знак. Слушать его не хотели. Еще до свадьбы он обивал пороги руководства, писал докладные, отбивал телеграммы в Челябинск-семьдесят, но ответа не получал. Задумал отправить письмо самому министру среднего машиностроения, но Генри, постучав ему по лбу, предупредил:
— Жентос, ты на «среднюю машу» сейчас наехать хочешь? Думай, что делаешь. Тебе к чему это? Псих! Вот туда тебя и отправят, в психушку, поверь моему слову. Сиди тихо!
Но тихо Женька сидеть не мог, чем изрядно попортил себе жизнь. Во-первых, полагалось молодоженам отдельное жилье, но строгий Петр Иваныч, распоряжавшийся жильем и талонами, грустно покачал головой: мол, не жди. Во-вторых, лишили премии за эксперимент, а это была существенная сумма. Ну а в-третьих, Женька все же написал письмо министру товарищу Славскому и получил ответ в виде объединенного комсомольского и партийного собрания Института приборостроения, на котором комсомольцы и коммунисты ответственного предприятия вынесли общественное порицание действиям сотрудника института Евгения Артамонова, подрывающего устои советской физической науки, лжесвидетельствующего об ошибках эксперимента, нарушающего субординацию и отвлекающего важных работников Минсредмаша от задач, поставленных перед ними партией и правительством. Из комсомола его исключили единогласно.
— Ну что, добился? — вопрошал его после Генри, наливая коньяк. — Сейчас тебя из НИИ попрут, потом с кафедры. Ты же понимаешь, что исключенного никуда не возьмут и ничего не доверят? У тебя одна дорога — езжай в ЦК ВЛКСМ, подавай прошение о восстановлении в комсомоле. Разберутся, я пока попрошу батю, он спустит вопрос на тормозах. Восстановят, там сразу в партию заявление. И молчи, старик, уже наговорил!
Женька скрипел зубами, но мотал головой.
— Ну и дурак ты! — в сердцах бросил Генри и больше с ним не разговаривал. Рита тоже просила Женю быть благоразумным, шептала ему на ухо «не надо», но ничего не действовало. Спустя пару месяцев, уже в мае, пришел приказ об увольнении Женьки из НИИ. Рита начала собирать вещи, готовясь уехать в Ленинград с ним, но Женька не торопился. Переехав к ней в дом, он как-то раз, глядя ей в глаза, попросил:
