Диамат (Роман) - Дуленцов Максим (читать книги без регистрации .txt) 📗
«Обрыв. Вот и не сработал. Я виноват!»
Он по инерции присыпал для чего-то трубу скважины грунтом, поднялся, собрав рюкзак. Дед участливо смотрел на него.
— Плохо все, сынок?
— Да. Уходим, а то дозу переберем.
Две фигурки скатились по склону к болоту и медленно побрели прочь от рукотворного озера посреди уральской тайги. Женька не произнес ни слова, переживая от увиденного и открытого, от истины, которая давила на него грузом ответственности в пятнадцать килотонн. Он не заметил, как дошли до избушки, но дед повел его дальше, пока не довел до раскидистой сосны, стоявшей на крутом яру на повороте быстрой, уже вскрывшейся речки. Дед остановился, скинул ружье, потряс Женьку за плечо.
— Ну, вон она. Иди, — он легонько подтолкнул к сосне. Женька пошел, но через несколько шагов остановился. Между ним и сосной возник и оскалился громадный седой волк. Глаза зверя пронизали Женьку насквозь, как гамма-лучи, оторвали электроны от атомов, ионизировали телесную материю так, что содрогнулось все у Женьки внутри. Мало ему исключения из комсомола, мало увольнения из института, мало! Ему надо умереть, чтобы искупить вину, и вот она, смерть, перед ним. Женька зажмурил глаза, ожидая, как сомкнутся клыки на его шее, как его кровь потечет на грудь… Но ничего не происходило. Женька открыл глаза — волка не было, а дед подошел и встал рядом.
— Пойдешь смотреть, что там зарыто? Под сосной? Зверь пустил тебя, избрал. Клад там.
Женька невидяще посмотрел на старика и помотал головой. «Ну какой клад? Серебряные монетки времен Гражданской войны? Зачем мне это? Кому это нужно? Тут ядерная бомба в лесу зарыта, а он — клад. Наивный старик». Он развернулся и пошел по следам в сторону поселка.
— Так я и знал. Избранный. Ну, пора мне тогда, отпустит, может, уже. Столько лет жду. Эх, Варенька, скоро буду у тебя, обнимемся. Ведь не может быть, что ты погнила в земле. Нет, жива ты, душа твоя зовет меня все время, Варенька. Зверь не пускал. Он, волчара, держал меня здесь для чего-то. А для чего — не понял я, Варенька. Приду к тебе — объяснишь, видимо. Надеюсь я на встречу, на бессмертие души твоей и своей, на высший разум, что зверя послал мне в наказание и управил жизнь так, как верным посчитал. На него уповаю, Бог он или дьявол, материален или дух бестелесный — не важно уже, Варенька. Главное, мы встретимся… — так бессвязно бормотал старик, идя за Женькой, но не слышал этого никто, кроме, может быть, волка, что, навострив уши, провожал взглядом уходящих людей.
Из аспирантуры Женьку поперли. Научный руководитель виновато развел руками:
— Евгений, ну, может, потом как-нибудь, уляжется все. Жаль терять перспективного ученого…
Все-таки доброе дело он сделал, позвонил знакомой в гороно, попросил трудоустроить куда-нибудь.
Так и стал Женька Евгением Петровичем, учителем физики в средней общеобразовательной школе номер сто один, что стояла на отшибе на Коломягах у деревянной церкви. В семьдесят девятом школу закрыли. Женька маялся без работы. Рита, устав от безденежья и прозябания, ушла от него. Точнее, ушел он из выделенной ему гороно однокомнатной «хрущевки», ушел к тетке, где жил в период студенчества. Но мужчина — учитель физики — был востребован женскими коллективами школ, и без работы он долго не просидел, вновь начал учительствовать. У педсовета Евгений Петрович не был на хорошем счету, потому как классное руководство не брал, директора не слушал, программу учебную не по методичкам читал. Вместо физического кружка, взятого на подработку, водил детей в походы без согласования с педагогическим коллективом и родителями. Вскоре выговоров у него было некуда писать в трудовую, а в кружке — детей некуда садить, потому что полшколы в него записалось, да еще и малолетки из младших классов нет-нет да залезут под парту на инструктаже о том, что брать в очередную вылазку.
Писать письма о бомбе в далеком уральском лесу Женька не переставал лет пять. Даже самому Брежневу написал. Но ответов не получил. Потом отчаялся и перестал марать бумагу. Уходя в поход или приходя из него, часто водил группу ребят в старую деревянную церковь. Младшие с удивлением рассматривали лики на стенах, старшеклассники скептически относились к этим мероприятиям странного учителя физики, но, тем не менее, заходили и примолкали, обычно громкоголосые и задиристые пацаны становились здесь строгими и тихими. Родители не одобряли этого, директор и завуч школы беседовали с физиком, но все безрезультатно. Проблема была в том, что и настоятели храма, что менялись тогда часто, не жаловали разношерстную толпу перед алтарем. Толпа только глазела, свечей не покупала, требы не заказывала. Да еще и грязь наносила. Неудобные люди, о чем один раз и предупредил священник Евгения Петровича.
— А если они к Богу тянутся, если им надо решить вопросы, которых у них миллион, а ответа даже я дать не могу? Поговорите с ними, с каждым. Им завуч по воспитательной работе каждый день мозги моет, коммунизм строить указывает как. А жизнь по совести построить, нравственность привить? Кто им поможет? — спросил его учитель.
Священник в полемику вступать не стал, скрылся за алтарем и больше не появлялся. Стал Евгений Петрович водить детей в храм реже, в лесу рассаживал их на красивой полянке да рассказывал, что есть жизнь, что есть смерть, для чего жить надо, как жить некрасиво, что человек может познать, а что — не в его власти, рассказывал как мог и как понимал вопросы, ответов на которые сам для себя еще не нашел. Но для детей пояснял, иначе нельзя, иначе не будет тяги к жизни у них, не будет желания искать маленькие зацепочки, которые скрашивают человеческое существование, вечную борьбу за выживание и решение дилеммы индивидуального и социального.
Генри появился неожиданно, уже после путча и штурма Белого дома в Москве, которые прошли для Евгения Петровича стороной, потому как суета, в которую ввязались несколько тысяч человек в сумасшедшей столице России, казалась ему смешной и бестолковой. Его зарплаты в школе на жизнь хватать не стало, и Евгений Петрович пошел устраиваться грузчиком по объявлению в ночную смену, оставив в школе, изрядно поредевшей по учительскому составу, несколько часов уроков во вторую смену и кружок физики. В фирму под названием «Красный металл» его взяли на разгрузку вагонов и грузовиков. Работать надо было на Кировском, который к тому времени уже растащили на цеха арендаторы. Приходили вагоны, грузовики. Женька и еще десяток грязных мужиков разгружали их, рядом сварщики резали лом на части и снова грузили в морские контейнеры. Лом шел в порт, за границу. Работали в ночь, утром Евгений Петрович отсыпался, после обеда шел в школу. Платили изрядно, даже оставалось отложить. Правда, куда откладывать, Евгений Петрович не знал, но откладывал.
Однажды на территорию цеха прибыл сам директор, которого никто из грязных мужиков никогда не видел, вместе с бригадиром и еще каким-то представительным мужчиной прошелся по цеху. Женьке походка и жесты директора показались знакомыми, он силился вспомнить, да не вспомнил, если бы не оказался директор рядом с ним и не узнал в нем Евгений Петрович своего старого университетского друга Генри.
— Геннадий… — Женька забыл его отчество за столько лет. — Генри!
Директор обернулся, удивленно вскинул брови, неуверенно произнес:
— Женя? Жентос? Старик! — и бросился к нему. Позже они сидели в кабинетике мастера при цехе, пили коньяк, болтали о прошлом.
— Старик, а ты помнишь Жанку? Какая была девчонка… Недавно видел ее, постарела, подурнела, не то что мы с тобой! Ну я, конечно, брюхо отрастил, но ты держишься! Уже доктор, поди? — Генри хлопнул Евгения Петровича по плечу.
— Нет, меня же поперли тогда с кафедры и из аспирантуры. Учительствую. У тебя вот подрабатываю.
— Да ладно! А какая голова светлая была! Так, хватит, пошли ко мне, сделаю мастером, а то у меня тут сидят, алюминий от нержавейки отличить не могут. Зарплата достойная, в тепле, не надрываться. Бросай свою школу к чертовой матери! Кстати, как эта, как ее, ну, из деревни учителка, ну где мы бомбу-то взорвали ядерную под землей?
