American’eц (Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого) - Миропольский Дмитрий
— Табу! Табу! Табу!
Морякам британец пояснил:
— Для местных это самое страшное слово. Табу — значит, сюда нельзя никому и ни в коем случае. От корабля они вряд ли уйдут, но не станут пытаться взойти на борт.
С тем две шлюпки перевезли отряд Крузенштерна к берегу.
Поход возглавили Робертс и Фёдор Иванович, который вёл на шлейке макако-аранью. Обезьяна ошалела от радости, после долгого заточения на корабле снова увидав зелёные деревья. Она норовила сорваться с поводка и улизнуть в заросли, так что граф удерживал её с немалым трудом.
В пути Фёдор Иванович во все глаза смотрел по сторонам и расспрашивал Робертса об островной жизни. Королевство Тапеги оказалось немалым — со слов британца, в деревеньке возле бухты было сотен пять жителей, а по всему южному берегу их набиралось не меньше четырёх тысяч, и многие по благости климата здравствовали до ста лет.
— Жаль только, народ уж больно ленивый, — заметил Робертс. — Свиней разводят еле-еле и до рыбной ловли небольшие охотники, поскольку она трудов требует. Зато кореньев и растений полезных у них обычно в достатке.
С кокосами, плодами хлебного дерева и бананами Фёдор Иванович уже был знаком — здесь они росли на каждом шагу: пожалуй, аборигены и вправду не задумывались о пропитании, а потому не желали подвергаться опасностям при ловле рыбы. Мимоходом, но с особенным значением Робертс показал графу рощу заповедных деревьев тыману: стволы достигали в окружности девяти футов и употреблялись только на строительство лодок.
Британец провёл отряд мимо собственного дома. Сооружение ничем не отличалось от других деревенских домов и напоминало беседку, сделанную из тонких шестов. Её покрывали листья хлебного дерева, которые издалека можно было принять за привычную российскую солому. Дом располагался на возвышенной площадке из больших камней — не отёсанных, но весьма хорошо подобранных. Фёдор Иванович, Резанов и другие офицеры с разрешения хозяина заглянули внутрь через широкую дверь. Они увидели одну комнату без окон, имевшую на удивление опрятный вид и разделённую надвое длинным бревном. За ним у дальней стены земляной пол устилала сухая трава с наброшенными рогожами.
— На рогожах можно спать, а по эту сторону бревна сидеть, — пояснил Робертс. — Для еды полагается отдельная беседка.
Под крышей комнаты развешана была посуда, выдолбленная из дерева или смастерённая из растений, как бразильские калебасы. Стены украшали связки зрелых кокосовых орехов.
Возле других домов неспешно трудились женщины. Одни выделывали кору дерева фоу, из которой плели нитки для рыболовных сетей, другие изготавливали ткань для одежды. Способ выглядел просто: хорошенько вымоченную кору дерева еути колотили тяжёлым каменным вальком до тех пор, пока расплющенные волокна не соединялись между собой в подобие листа бумаги или куска ткани. Тогда эту материю расстилали на земле, ожидая, пока она высохнет и станет годной к употреблению. Здесь же дети чистили плоды свечного дерева е-ама, похожие на небольшие каштаны, и насаживали на прутики. Робертс уверял, что горят они точь-в-точь как свечи.
Многие любопытные туземцы, оставив свои дела, вереницей потянулись вслед отряду и сопровождали путешественников, не выказывая враждебности. Россияне беспрепятственно достигли источника пресной воды, которая оказалась весьма хорошей, а дальше к жилищу короля их повёл седеющий богатырь. Робертс сказал, что это дядя и одновременно отчим короля Тапега, великий воин, которому семьдесят пять лет. Фёдор Иванович усомнился: дядя выглядел много моложе и признаков разрушительной старости не имел. Неужто нукугивцы вправду живут по целому веку?!
Дом короля был табу для подданных. На подходе к нему толпа зевак рассеялась, и гостей встречала только большая королевская семья. Прибывших рассматривали, как диковины, и мало внимания обратили на подарки — родственников Тапега занимали больше сами белые люди, их мундиры, шляпы, оружие; особого внимание удостоилась обезьянка Фёдора Ивановича…
…который не сводил глаз с шестерых дочерей короля. Пожалуй, и в Европе этих девушек заслуженно сочли бы красавицами. Можно было понять Робертса, который женился на одной из них: британцем явно двигало не одно желание утвердиться на острове! Темнокожие чаровницы драпировали грациозные тела жёлтой тканью из древесных волокон, волосы туго собирали в пучок на макушке, а руки расписывали до локтей чёрными и жёлтыми узорами, напоминавшими перчатки.
Тапега вышел к гостям последним и вид имел поистине королевский: если на корабль он явился в набедренной повязке, то теперь его могучий торс живописно окутывала красная материя, подаренная Крузенштерном.
Монарх устроил приём в обеденной беседке. Там постелили рогожи, на которых можно было рассесться, и потчевали гостей кокосами и бананами. Женщины стояли рядом и взмахами больших вееров прохлаждали россиян, изнывавших от жары в мундирах.
Продолжительного разговора даже с помощью Робертса получиться не могло, поэтому спустя полчаса Крузенштерн собрался откланяться, и дядя короля проводил отряд до источника. Оттуда путешественники двинулись к шлюпкам, а Фёдор Иванович по пути размышлял о том, как всё же удивительно устроен мир. Удивительно и гармонично! Вдали от материков из воды, где даже двухсотсаженный лот не достаёт дна, вознеслась каменная крепость острова размером всего миль пятнадцать в поперечнике — малозначительное недоразумение, нарушающее безбрежный простор великого океана. И всё же здесь откуда-то появились люди, которые нашли за стенами крепости всё, что им потребно для счастливого беззаботного существования. Они узнали, какие растения съедобный как их можно приготовить в пищу, хотя большинство годятся для еды даже сырыми. Научились возводить дома и плести рогожи, научились изготавливать одежду и посуду; научились добывать огонь, особым образом притирая палочку к деревянной колоде. Они придумали ритуалы и обычаи, стали чествовать королевскую семью — как, откуда здесь взялся король? — и расплодились во множестве. Они не знают житейских трудностей — не зная притом ничего про континент за сотни миль отсюда. Живут-поживают в своё удовольствие, никуда не спеша и никуда не стремясь… Если бразильскую Санта-Катарину считать раем, думал Фёдор Иванович, то здесь — просто райский рай!
По возвращении отряда на корабль деятельный граф немедля вызвался возглавить баркас, который был отправлен Крузенштерном за водой к разведанному источнику. Здесь Фёдору Ивановичу повезло: набежавшие туземцы, крепкие мужчины, за дюжину пятидюймовых железных полосок взялись не только налить водой привезённые бочки, но и доставить их к берегу, а там вплавь переправить через буруны на баркас. Капитан предполагал, что в целый день получится съездить за водой лишь однажды, но граф воротился меньше чем через три часа — и до ночи побывал со своею командой у источника ещё три раза. Матросы притом не работали вовсе, но лишь наслаждались ласковым солнцем и присматривали за островитянами, которые норовили незаметно стянуть с бочек обручи.
На следующий день Крузенштерн с Резановым опять схлестнулись.
Камергера удручало вынужденное безделье: местный король не был ему ровней, достойные общения персоны вроде губернатора Санта-Катарины отсутствовали, натуралисты и другие учёные в нём не нуждались, торговля происходила на самом диком первобытном уровне — одни товары просто меняли на другие по уговору, — и главенство Николая Петровича в экспедиции оставалось лишь на бумаге: Крузенштерн и его офицеры прекрасно управлялись сами, будто Резанова здесь не было вовсе.
Капитана же заботили тщетные старания раздобыть свиней. В три дня на корабль доставили одного борова как отдарок или плату за попугая, вручённого Тапеге, и ещё одного удалось выменять на большой топор. От огорчения Крузенштерн велел покупать за куски железа все кокосы и бананы, сколько бы их ни доставили аборигены, и позволил каждому на корабле кормиться по произволу. Притом не был отменён запрет на торговлю топорами и ножами: капитан ждал, когда местные жители всё же решат продать ему свиней, увидев, что иным способом драгоценные инструменты получить не удастся.
