Сын графа Монте-Кристо - Лермин Александр (первая книга TXT) 📗
— Продайте мне ваш корабль… Сколько вы за него возьмете?
— Ничего, сударыня, я никогда не продам его!
Американец зашагал по кабинету.
— Я даю вам сто тысяч франков.
Бартон молчал.
— Сто двадцать тысяч…
Моряк отрицательно покачал головой.
— Сто пятьдесят тысяч франков!
Бартон остановился.
— Дельце не безвыгодное,— заметил Мортимер.
— При продаже вы не расстанетесь с вашим кораблем,— продолжала Клари,— так как, в случае согласия, я назначу вас его капитаном.
— Черт возьми… я согласен.
— Отлично. Деньги вы сейчас получите от господина Мортимера.
— С удовольствием, когда все будет обговорено, как следует, — заметил осторожный банкир.
— Вашу руку, сударыня! — весело воскликнул гигант.— Я согласен!
Клари подала ему руку и сказала:
— Капитан, прикажите тотчас же развести пары на «Крокодиле»!
— Теперь, ночью? Но я здесь танцую кадриль…
— Забудьте о ней пока. Вы — капитан принадлежащего мне корабля, и поэтому…
— Вы правы, я не столько забочусь о кадрили, сколько о недопитом мною стакане превосходного коньяка.
— Господин Мортимер снабдит вас несколькими бутылками на дорогу.
— С удовольствием,— сказал банкир.
— Итак, дело кончено. Когда восходит солнце?
— В шесть часов тридцать минут.
— Отлично… завтра в семь часов мы снимается с якоря!
— Будет исполнено. Вы приобрели славный корабль, хорошего капитана, опытного штурмана, восемь ловких матросов, и между ними я самый маленький. А когда вы увидите мою жену…
Американец вообще пришелся по вкусу Клари. Бартону тоже понравилась молодая и отважная девушка, и он жалел лишь об одном: что она не американка.
— А куда именно мы отправляемся, командор? — спросил внезапно Бартон.
— В Алжир, капитан. Но до отъезда я должна обратить ваше внимание на один пункт.
— Говорите, командор.
— Заметили ли вы в гавани яхту, на флаге которой изображена золотая гора на красном фоне?
Бартон приложил палец ко лбу и затем небрежно ответил:
— Вы говорите об ореховой скорлупке, называемой «Зимородком»?
— Да.
— Это не яхта, а игрушка.
— Вы не считаете ее годной к плаванию?
— Этого я не скажу, но я берусь опрокинуть ее пальцем. Вот когда вы познакомитесь с моим «Крокодилом»…
— Позвольте, дело в том, что «Зимородок» — эта, по вашим словам, ореховая скорлупка — уходит в море одновременно с нами и направляется тоже в Алжир. Узнайте, прежде всего, где она пристанет к берегу: в Боне или в другом месте.
— Будет исполнено.
— Очень хорошо, но это еще не все. Где бы они, то есть «Зимородок», не приставали, вы должны пристать там же. Возможно это?
— Мой «Крокодил» обгоняет птицу на лету, и вашим вопросом я отчасти обижен.
— Советую вам не слишком пренебрегать маленьким противником,— смеясь, сказала Клари.
— Пусть он мне не попадается на дороге, я его утоплю! — вскричал возбужденный капитан.
— Это лишнее. Прощайте, господа! И до свидания, капитан.
— До свидания, и, черт меня побери, если я завтра в шесть утра не буду на месте!
28. Мальдар
В роскошно обставленном будуаре сидели Гайде и Мерседес, у ног графини, на ковре, расположился Сперо.
Обе женщины говорили только о своих сыновьях: кто мог сказать, какая судьба ожидала Альбера и Сперо?
Гайде была счастливее своей новой подруги — она вверяла сына отцу и знала, что ее обожаемый муж будет охранять ребенка как зеницу ока.
Мерседес же с заботой и печалью смотрела в будущее. Если Альбер погиб, жизнь теряла для нее всякий смысл. К чему же причинять горе еще и другой матери? Мерседес не один раз порывалась сказать ей: «Оставь своего сына у себя, зачем тебе испытывать такое горе, какое теперь испытываю я?»
И если бы она сказала это, быть может, Гайде, упав к ее ногам, поблагодарила бы ее.
Пробило шесть часов утра. Дверь тихо отворилась и вошел Монте-Кристо.
Сперо подошел к отцу, который с нежностью обнял его и спросил:
— Ты готов, сын мой?
— Да, батюшка,— спокойно ответил Сперо.— Куда бы ты ни пошел, туда же пойду и я.
Гайде вытерла слезы, обняла мужа и прошептала:
— Итак, я сразу теряю вас обоих!
— Нас тебе на время разлуки заменит Мерседес,— сказал граф, и, обратившись к испанке, продолжал.— Ты видишь, что при исполнении долга меня не останавливают никакие жертвы. Для того чтобы утешить мать, я разлучаю другую мать с ее единственным ребенком. Полюби мою Гайде и не покидай ее до нашего возвращения!
— Клянусь! — торжественно сказала Мерседес, обняла свою новую подругу и твердо добавила:
— Время еще не ушло. Скажите мне, Гайде: «Мой муж и мой сын должны остаться здесь со мной», и я покорюсь этому.
— Ты слышала, Гайде? — сказал Монте-Кристо, внимательно всматриваясь в дочь Али-Тебелена,— что ответишь ты на это?
Чудесное личико Гайде просветлело. Она обняла Сперо и подвела его к отцу.
— Будь достоин его! — прошептала она с волнением.
Мерседес, рыдая, упала к ее ногам и воскликнула:
— О, я снова увижу своего сына… теперь я это знаю и чувствую.
Все приготовления к дальнему путешествию были окончены. Граф, как всегда, подумал обо всем. Мерседес и Гайде проводили путешественников до гавани. Там граф и Сперо сели в лодку и направились к яхте. Женщины держались спокойно и, стоя на берегу, махали платками.
На яхте графа встретил Жакопо. Казалось, это был совершенно другой человек, в его глазах светился прежний огонь.
— Ты все осмотрел и все нашел в порядке на яхте? — спросил граф.
— Да, господин.
— Люди наняты?
— Да, я завербовал десять надежных матросов. Они уже не раз бывали в Африке, и я за них ручаюсь.
— Отлично! А, и ты здесь, Кукушка? — обратился граф к стоящему за корсиканцем зуаву. Тот взял под козырек:
— Явился по приказанию, командир.
Яхта была совершенно готова к отплытию. «Крокодил» — тоже. Бартон не сомневался в том, что он перегонит яхту, и весело потирал руки.
На всех башенных часах Марселя пробило семь. Граф и Сперо еще раз взмахнули платками, прощаясь с Гайде и Мерседес. Монте-Кристо дал знак к отплытию.
Прогремело громкое «ура», и яхта вышла в море — навстречу неизвестному и неверному будущему…
Монте-Кристо, стоя на палубе, прощался с Францией, где оставалась обожаемая им жена, с которой он расстался для выполнения священного долга.
— Пойдем, Сперо, в каюту,— обратился он к сыну,— я должен рассказать тебе об опасностях, которые нас ожидают.
Отец и сын спустились в каюту.
Вдруг на палубе послышался шум, и граф прислушался. Что-то тяжелое с грохотом скатилась по трапу. Отворив дверь, Монте-Кристо увидел зуава, который боролся на полу с каким-то неизвестным.
Оба встали, ворча. Зуав держал за горло незнакомца, лохмоться которого, темнокоричневое худощавое лицо, тонкие руки с пальцами, похожими на когти, производили отвратительное впечатление, лишь слегка смягчаемое взглядом его черных глаз, наполовину скрытых густыми ресницами.
Сержант встряхивал незнакомца, и даже когда граф строго крикнул: «Что это значит, Кукушка?», не выпустил его из рук.
— Командир,— сказал, задыхаясь, зуав,— я знаю, что нарушил корабельную дисциплину, но увидав этого мерзавца, я право, не выдержал. Посмотрите только, господин, что за рожа у этого висельника?
Граф еще раз приказал сержанту освободить странного человека и испытывающе посмотрел на него. Незнакомец плотно закутался в свой изодранный бурнус, костлявой рукой придерживая его на груди. Его глаза беспрестанно бегали по сторонам, а тонкие губы были плотно сжаты.
— Где ты нашел этого человека? — спросил граф зуава.
— В трюме, рядом с кочегаркой. Как только он там не изжарился!
Лицо графа омрачилось, Монте-Кристо был поражен величавой осанкой незнакомца, заставляющей забыть о его лохмотьях.
