Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII - де Виньи Альфред (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Право же, я не скрытничаю! Но, скажите, кого вы обручили?
— Вы опять за свое! Как вам не стыдно, сударь!
— О каком утреннем мятеже вы говорите?
— Вы положительно издеваетесь надо мной. Я ухожу,— заявил аббат, вставая.
— Клянусь вам, я ни слова не понимаю из всего, что мне сегодня говорят. Вы имеете в виду господина де Сен-Мара?
— Наконец-то, сударь! Уж не принимаете ли вы меня за кардиналиста! В таком случае, прощайте! — сказал аббат Кийе гневно.
Он схватил палку и, прихрамывая, поспешно вышел, не слушая де Ту; тот бежал за ним следом до самой кареты и пытался умилостивить, но тщетно, так как не смел назвать своего друга на лестнице, перед слугами, а следовательно, не мог объясниться. Он с горечью увидел, что аббат уезжает, все еще кипя гневом, и крикнул ему вдогонку: «До завтра!» — на что старик даже не ответил.
И все же де Ту не без пользы для себя спустился по лестнице; он увидел отвратительные толпища, возвращавшиеся из Лувра, и понял все значение утренних событий; он услышал грубые голоса, кричавшие с торжеством:
— А королева-то все же показалась! Да здравствует добрый герцог Буйонский! Он едет сюда, во главе ста тысяч солдат. Они плывут по Сене, на плотах. Старый кардинал Ларошель издох! Да здравствует король! Да здравствует господин де Сен-Мар!
Крики стали еще громче, когда перед домом советника остановилась карета, запряженная четверкой лошадей, с лакеями в придворных ливреях. Де Ту узнал выезд Сен-Мара и увидел Амброзио, раздвигавшего широкие занавески, обычные для карет того времени. Толпа окружила экипаж, отгородив его от подъезда, и Сен-Мару стоило немало труда спрыгнуть с подножки и избавиться от рыночных торговок, во что бы то ни стало желавших его поцеловать.
— Вот и ты, дружок! Приехал, сердечко мое! — кричали они.— Взгляните, до чего пригож наш ангелочек в этом большом воротнике! Он не чета тому старикашке с седыми усами! Эй, сынок, поднеси-ка нам доброго винца, вроде того, что мы пили утром!
Анри д'Эффиа пожал, краснея, руку своего друга, и тот поспешно захлопнул за собой дверь.
— Благосклонность народная — это чаша, которую волей-неволей приходится испить,— сказал д'Эффиа, входя в дом за ним следом.
— И мнится мне, вы испили ее до дна,— серьезно ответил де Ту.
— Я все вам объясню немного погодя,— в замешательстве проговорил Сен-Мар.— А теперь, если вы любите меня, наденьте парадный костюм, и едемте во дворец: я должен присутствовать при туалете королевы.
— Я обещал слепо следовать за вами,— сказал советник.— Однако так дольше продолжаться не может, клянусь честью…
— Повторяю, возвратившись от королевы, я все подробно объясню вам. Но поторопитесь, скоро десять часов.
— Я еду с вами,— сказал де Ту, вводя его в кабинет, где находились граф дю Люд и Фурнье. И тут же прошел в другие покои.
Глава XVII ТУАЛЕТ КОРОЛЕВЫ
Словно спускаясь в пропасть, мы отправляемся на поиски старинных прерогатив дворянства, уже одиннадцать веков покрытого пылью, кровью и потом.
Монтескье
Карета обер-шталмейстера быстро катила по направлению к Лувру; Сен-Мар опустил занавески и взял своего друга за руку.
— Дорогой де Ту, — взволнованно сказал он, — я храню в сердце своем великие тайны, и, поверьте, их тяжесть гнетет меня; но до сих пор две важные причины вынуждали меня молчать: страх подвергнуть вас опасности и — признаться ли вам? — страх перед вашими советами.
— Вам хорошо известно, однако, что я пренебрегаю первыми, но я полагал, что вы не пренебрегаете вторыми.
— И все же я опасался их и продолжаю опасаться: я не хочу, чтобы меня отговаривали. Молчите, друг мой! Ни слова, заклинаю вас, пока вы не увидите и не услышите того, что должно произойти. Из Лувра я отвезу вас домой и, выслушав, уеду, чтобы продолжить свое дело, ибо решимость моя непоколебима предупреждаю вас; это я сказал и тем господам, которых застал у вас.
В тоне Сен-Мара не было и тени той резкости, которую предполагали эти слова; его голос звучал ласково, глаза смотрели доверчиво, мягко, дружелюбно, выражение лица было спокойное и непреклонное; ничто не говорило о малейшем усилии над собой. Де Ту заметил это и опечалился.
— Горе нам! — воскликнул он, выходя из кареты вместе со своим другом.
И, вздохнув, последовал за ним по парадной лестнице Лувра.
Стражники при дверях во всем черном с булавами черного дерева в руках возвестили об их приезде. Войдя к королеве, друзья увидели ее сидящей перед туалетом. Это был темный деревянный столик с черепаховыми, перламутровыми и медными инкрустациями, сочетание которых создавало множество затейливых узоров, довольно безвкусных, хотя они и сообщали мебели того времени пышность, пленяющую нас и поныне; закругленное кверху зеркало — светские женщины нашли бы его теперь весьма убогим — занимало середину стола, на котором были в беспорядке разбросаны драгоценности и украшения. Анна Австрийская сидела в глубоком кресле, обитом малиновым бархатом с длинной золотой бахромой, и держалась неподвижно, торжественно, словно восседала на троне, а донья Стефания и г-жа де Мотевиль, стоя по обеим сторонам, едва прикасались гребнем к белокурым волосам королевы, как бы для того, чтобы закончить прическу, которая была, однако, вполне закончена и уже перевита жемчугами. Волосы Анны Австрийской поражали своеобразной красотой — они казались мягкими и нежными, как шелк. Ничем не затененный свет падал на лоб королевы, которой не приходилось этого опасаться, ибо ее ослепительно белая кожа соперничала свежестью с утром и лишь выигрывала от яркого освещения; у нее были большие голубые глаза с зеленоватым оттенком и алый рот с чуть выпяченной и раздвоенной, как вишня, нижней губой — характерной особенностью принцесс австрийского дома, которую можно видеть на всех женских портретах этой эпохи. Очевидно, желая угодить придворным дамам, художники придавали им сходство с королевой. Черное платье, обязательное тогда при дворе, фасон которого был установлен специальным эдиктом, еще больше подчеркивало белизну ее рук, открытых до локтя и выступавших из пены кружев, украшавших широкие рукава. Великолепные жемчужины висели у нее в ушах, букет крупного жемчуга был приколот к корсажу и спускался до самого пояса. Такова была внешность королевы в то утро. У ее ног играл на двух бархатных подушках четырехлетний мальчик, разбиравший маленькую пушку, — это был дофин, будущий Людовик XIV. Герцогиня Мария Мантуанская сидела на табурете по правую ее сторону, принцесса де Гемене, герцогиня де Шеврез и госпожи де Монбазон, де Гиз, де Роган и де Вандом — все красивые и сиявшие молодостью, стояли позади. В оконной нише, держа под мышкой шляпу, брат короля тихо беседовал с герцогом Буйонским, рослым, плотным, краснолицым мужчиной, у которого был пристальный, дерзкий взгляд. Стройный офицер лет двадцати пяти только что вручил Гастону Орлеанскому какие-то бумаги, и герцог Буйонский, по-видимому, объяснил собеседнику их содержание.
Поклонившись королеве, которая сказала ему несколько ласковых слов, де Ту подошел к принцессе де Гемене и что-то стал говорить ей вполголоса с ласковой непринужденностью; но во время этой интимной беседы он внимательно наблюдал за всем, что касалось его друга, и, втайне трепеща, как бы судьба Сен-Мара не была вручена недостойной избраннице, присматривался к принцессе Марии испытующим взглядом матери, заботливо выбирающей невесту для своего сына, — он полагал, что герцогиня Мантуанская не чужда замыслам Сен-Мара. Он с неудовольствием заметил, что великолепный убор доставляет Марии гораздо больше суетной радости, чем это надлежало бы в такую минуту. Она то и дело поправляла на лбу и в волосах рубины, блеск и окраска которых не могли соперничать со свежестью ее румянца; она часто посматривала на Сен-Мара, но в этом взгляде сквозило скорее кокетство, нежели любовь, и глаза красавицы постоянно обращались к зеркалу, проверяя, нет ли какого-нибудь изъяна в ее наряде. Эти наблюдения навели советника на мысль, что он ошибся в своих подозрениях, особенно когда он увидел, с какой самолюбивой радостью Мария сидит рядом с королевой, бросая высокомерные взгляды на остальных придворных дам, которые вынуждены стоять позади.
