Цветок с тремя листьями (СИ) - Фламмер Виктор (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
— Хидэтада… — уже в полном отчаянии воскликнул Юкинага, — пойми, если об этом узнает господин Като… Но это ладно, его презрение я заслужил в полной мере, но ведь господин Токугава… Какое бы он ни выбрал для меня наказание — это навсегда станет пропастью между ним и моим отцом! А… проклятый Исида Мицунари! Это же он… он такое придумал! Чтобы поссорить… ведь так, Хидэтада? Как ты считаешь?
— Исида Мицунари… — Хидэтада рассмеялся, — если тебя это успокоит, в этой истории он опозорился больше всех. Ты бы видел его лицо, когда мы с Киёмасой подписывали этот договор, будь он не ладен. Словно запихал себе в рот неспелую хурму.
— Да? Правда? — Юкинага натянуто улыбнулся.
— Чистая правда. Киёмаса выставил его полным дураком перед его светлостью.
— Он и к этой истории руку приложил?
— Ну да. Все, извини, я больше ничего не могу рассказать.
— Вот скотина… — Юкинага сжал кулаки и поднес их почти к самому лицу. — Клянусь, когда-нибудь именно эти руки… лишат его головы.
— Успокойся. Не хватало еще сейчас сцепиться с господином Мицунари. И по поводу моего отца… Может, Исида Мицунари и хитер, но ты что же, и правда считаешь моего отца глупцом?
— Конечно, нет, как ты мог подумать?
— Тогда давай еще раз утрем господину Мицунари нос. А что касается Като Киёмасы — ты же не собираешься ему ничего рассказывать? Так?
Юкинага насупился и опустил плечи. Даже если бы он хотел — он бы скорее откусил себе язык, чем рассказал господину Като что-то подобное.
Хидэтада усмехнулся и хлопнул его по плечу:
— И я не собираюсь. А больше никто и не знает, ведь так?
Иэясу любил собственноручно заниматься садом. Сажать цветы, постригать кусты и деревья. Это занятие привносило в душу уют и покой, позволяло расслабить тело и разум.
Земля, рыхлая, черная, вязкая, была приятной на ощупь, теплой и мягкой — самая подходящая земля для лилий. Эти будут весенними, ранними, белыми, как отступающий снег. Они будут нежиться в мягкой земле, словно под теплым шерстяным одеялом, а потом заснут, уютно свернувшись в своей постели, пока не настанет время их пробуждения.
Иэясу повертел луковицу в руке, наслаждаясь спокойной тяжестью будущей яркой, пусть и мимолетной жизни, и осторожно положил ее в приготовленную ямку. И улыбнулся, любуясь контрастом белой кожицы и черной земли. Аккуратно и тщательно засыпав луковку землей, он взял еще одну и задумался.
Мало кто догадывался о том, что сад Иэясу — это дневник его мыслей. Всё, чего касались его руки, было, по сути, записками самому себе, напоминаниями об идеях, планах, даже мимолетных желаниях. Еще давным-давно, много лет назад в Сумпу [30], он, не имея возможности ни с кем поделиться своими мыслями и чувствами, нашел для себя верного и доброго слушателя. Земля принимала все его горести и радости, давала ответы на его вопросы. И надежду. Мимолетные мысли и желания становились цветами, планы и надежды — кустарником и деревьями. Ему было приятно знать, что он, вот так неприкрыто выставляя душу на всеобщее обозрение, продолжает сохранять свои тайны.
…Когда он вернется в Сумпу, то первым делом посмотрит, как сейчас выглядит его сад.
Иэясу снова улыбнулся, вдыхая терпкий, несколько резковатый запах недавно распустившихся хризантем. Многие не любят осень, считая ее печальным временем года, завершающим цикл жизни. И сравнивают с человеческой старостью.
…Но ведь именно осенью распускаются хризантемы. И показывают скрытую ранее в земле силу и красоту.
«Надо посадить пионы, розовые и красные. Хидэтада очень любит пионы», — Иэясу присыпал землей следующую луковицу и потянулся. Стульчик слегка затрещал под ним, и это вызвало очередную улыбку: среди этих цветов он как полководец в своей ставке. Только вместо боевого веера — совочек для посадки. Впрочем, вещи не всегда являются тем, чем выглядят, главное — суть.
Спокойствие. Вот что самое главное перед боем. Уж он это знал лучше, чем кто-либо другой.
За спиной послышал негромкий хруст камешков, которыми была посыпана дорожка. Иэясу обернулся и увидел в конце аллеи Хидэтаду. Его сын был не один. Юноши замерли, словно смущались подойти ближе. И он медленно встал, выпрямляя спину. А затем приветственно улыбнулся.
— Хидэтада… Почему же ты не предупредил меня, что придешь с другом? Я бы хоть руки вымыл! — он притворно нахмурился.
— Отец! — Хидэтада прошел вперед и опустился на колени, склоняя голову. — Прошу прощения, мне сказали, что вы в саду, и я не подумал…
Его спутник, помедлив несколько мгновений, тоже опустился рядом в низком поклоне.
— Ничего, ничего, мальчики. Хидэтада, подай мне полотенце.
Хидэтада вскочил, метнулся к столику, стоящему под высокой раскидистой вишней, и, схватив полотенце, тщательно смочил его нагретой на солнце водой. И подал Иэясу, опять встав на колени, с таким почтением, словно это была часть доспеха прославленного предка. Это снова вызвало улыбку Иэясу. Он тщательно вытер руки и наклонил голову, рассматривая гостя.
— Почему ты не представишь своего друга? Хотя постой… Асано… — Иэясу поднял руку, словно указывая на родовой герб, вышитый на спине юноши. — Молодой господин, вы — старший сын Асано Нагамасы, ведь так?
— Да, господин Токугава. Именно так. Мое имя Юкинага, — юноша проговорил это, все также не поднимая головы.
— Что же… Очень рад видеть в своем доме сына своего старого друга. И вдвойне рад вашей дружбе с моим Хидэтадой.
— Господин Токугава… — Юкинага опустил голову настолько низко, что уперся лбом в галечник, — цель моего прихода сюда — не просто дружеский визит. Прошу вас выслушать меня.
Иэясу приподнял брови:
— Тогда что же? Говорите свободно, другу моего сына нечего смущаться в этом доме.
Юкинага шумно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Похоже, господину Токугаве ничего не известно об инциденте, и это усложняло задачу. Впрочем, а на что он надеялся? Что кто-то позаботится о том, чтобы облегчить ему тяжесть заслуженной ноши?
— Я прошу вас выслушать меня. Поступок, совершенный мной, не предполагает прощения, поэтому я его и не прошу. И мне нечем оправдаться, поэтому я не буду даже пытаться.
— О… — протянул Иэясу и нахмурился. — О чем вы говорите? Что за поступок вы совершили?
— Я затеял ссору с вашим сыном, господин Токугава. И вынудил его принять мой вызов и обнажить меч. И ранил его.
Юкинага хотел добавить что-нибудь еще, но больше не нашел подходящих слов. Впрочем, самое важное он сказал, разве нет?
— Хидэтада? Ты ранен?! — Иэясу повернулся к сыну. — Насколько серьезна твоя рана?
— Ничего серьезного, отец. Лекарь его светлости уже осмотрел меня и перевязал.
— Ах вот оно что… его светлости, ты говоришь? Это значит, вы затеял драку во дворце его светлости? Я правильно понял?..
— Нет, не совсем… — Хидэтада запрокинул голову, чтобы видеть лицо отца. — Наш поединок произошел перед воротами замка.
Иэясу вздохнул и опустил руки. Потом медленно шагнул к Хидэтаде и наклонился:
— Скажи мне, сын, только честно и не скрывая ничего. Ты мог избежать этого поединка?
— Да, отец… — Хидэтада, не выдержав пристального взгляда, уставился в землю.
— Тогда почему я слышу о том, что ты «подрался»?! И был ранен?!
От резкого крика Хидэтада вздрогнул:
— Простите, отец… это была моя ошибка. И моя вина.
— Ошибка? Вина?! — лицо Иэясу слегка покраснело, а левый глаз дернулся. — Это все, что ты можешь мне сказать? В свое оправдание? Я задал тебе вопрос. Тебе следует ответить на него.
Хидэтада судорожно сглотнул:
— Я боялся предстать трусом и слабаком в глазах своего старшего друга. Опытного и умелого воина.
— Вот как… — Иэясу перевел взгляд на куст жимолости, обнимающий ствол, и некоторое время рассматривал цветы. Наконец он снова вздохнул: — Скажи мне, Хидэтада, много ли чести принесла бы тебе смерть из-за пустяковой ссоры с товарищем? А вам, юный Асано? Много ли пользы вы бы получили, убив моего сына? О чести я сейчас даже не говорю.
