Сарыкамыш. Пуля для императора - Тимошев Рафаэль (книги онлайн без регистрации .txt, .fb2) 📗
Но незаметно улица приняла более пологий вид, лошадка затряслась резвее, и вскоре они подъехали к другой, более широкой, освещенной двумя тусклыми фонарями "Складской" улице, получившей своё русское название из-за размещенных на ней хлебопекарни и продовольственных складов.
Росляков приказал остановить двуколку в тени углового дома. Напротив, чуть левее перекрестка, в одной из изб противоположной стороны улицы и располагалась квартира Натальи Берт.
Алексей вылез из двуколки, прошел до угла, стараясь оставаться в тени, и, осторожно оглядев улицу, высмотрел знакомую избу. Ни души… Окна квартиры затемнены, ставни закрыты. Значит, Берт и сопровождавший ее доктор еще не дошли… А это странно — от госпиталя до квартиры всего-то минут пятнадцать ходьбы. Объезд же занял около получаса, и, выходит, они уже с четверть часа как должны были добраться до места! И беса "Петровича" не видать… Где-то задержались?
Росляков поглядел направо — с той стороны улицы они и должны появиться… Что ж, мимо не пройдут… Надо ждать…
Однако прошло еще около получаса, но никто не появлялся. Слышался какой-то едва уловимый далекий гул со стороны хлебопекарни — вероятно, работала ночная смена… И больше ни звука — звенящая в ушах тишина…
И вдруг до слуха донеслись чьи-то хрустящие на снегу шаги. Алексей вновь высунулся из-за угла и посмотрел налево — со стороны соседней через квартал улицы, пошатываясь, двигалась чья-то квадратная тень. Кто-то в широкой бурке и торчащей на голове высокой папахе пересекал Складскую улицу, нетвердой походкой направляясь в сторону госпиталя. Но, поравнявшись с домом Берт, вдруг резко повернул к калитке и, выбив ее ударом ноги, исчез в темноте двора.
Вместе с пробежавшей по телу мелкой дрожью в голове Рослякова лихорадочно забилось: "Агент! Надо брать… Боже! Где же "Петрович"? Ждать или действовать самому?"
В это время с темного двора донеслась сначала какая-то возня, а потом громыхнула отборная брань.
"Не агент! Слишком шумит! — промелькнуло в голове Алексея. — Но какая сволочь смеет так беспардонно врываться во двор Натальи Ивановны?"
Теперь Росляков задрожал от возмущения. Он едва сдержал себя, чтобы не кинуться через улицу, но, когда следом раздались громовые удары в дверь да пьяный голос взревел: "Наталья, открывай чертову дверь!" — он уже себя не помнил: выскочил на свет уличного фонаря, яростно промахал Яшке бежать за ним и, выхватывая на ходу револьвер, ринулся к калитке.
Во дворе было темно, но, вбежав за изувеченную калитку, он разглядел на крыльце квадратную тень, колотившую в дверь.
— Не двигайся, сволочь! — проревел Росляков, не узнавая собственного голоса. — Пристрелю, как скотину!
Тень повернулась и замерла. Алешка бросился было к крыльцу, но споткнулся обо что-то мягкое и чуть было не нырнул носом в снег. Хорошо ещё, следом вбежал во двор Яшка с револьвером в руке! Тут же сообразив, что с прапорщиком что-то неладное, он наставил ствол на тень и от испуга заорал еще истошнее, чем Его Благородие:
— Стой, где стоишь! Стреляю!!
Наступила тишина. Росляков, на четвереньках, поправил съехавшие на нос очки, попытался встать, задел левой рукой что-то твердое, торчавшее, точно сучок на трухлявом древе, и вдруг кто-то тихо застонал…
Алексей подскочил как ошпаренный и, будто выстрел в голову — под ним живое человеческое тело! В ту же секунду он с омерзением ощутил на руке нечто теплое и липкое — кровь! Быстро склонился вновь, ощупал тело — в боку незнакомца торчала рукоятка ножа. Машинально припал на колени, нащупал лицо, осторожно приблизил глаза и… отпрянул — тот самый доктор, что признал в Яшке человека ротмистра!
— Кто это вас? — вскричал он от ужаса.
Доктор только прохрипел. Неожиданно рука его дернулась, медленно поднялась, коснулась правого плеча, обессиленно скатилась вниз, уткнулась несколько раз пальцами в грудь, точно нащупывая орден, и, откинувшись в снег, замерла. Уже навсегда.
И в это же самое время с крыльца проревели:
— Яшка, скотина, убери, сволочь, ствол! Очумели оба? Что вы с Наташкой сделали, мерзавцы? Куда упрятали?
Яшка и Росляков остолбенели — оба вмиг узнали голос сотника Оржанского.
19. 29 ноября 1914 г. Побег
Из дневника Николая II:
"29-го ноября. Суббота.
Утром принял всевозможные кавказские депутации. Посетил епархиальное училище и Тифлисское военное училище. Батальон юнкеров видел на плацу. Погода была дивная и теплая. После завтрака принял католикоза Кеворка всех армян. Затем у гр. Воронцова был доклад по военным действиям.
Погулял полчаса в саду. В 5 час. поехал на чашку чая к городскому управлению; все происходило по вчерашней программе. Масса очень любезных дам наперерыв старались угощать меня. В 6½ вернулся и посидел с Воронцовыми до обеда. В 9.20 выехал из дворца с конвоем. Очень тепло проводил меня Тифлис; графиня Воронцова с дамами на станции. В 9.45 поезд тронулся дальше.
Пил чай со спутниками. Ночью поезд начал подыматься и качало как на судне из стороны в сторону".
Это был день потрясений. Самым горьким было то, что к найденному во дворе телу доктора Поплавского вскоре прибавился труп "Петровича". Его обнаружил местный житель на полдороге от госпиталя до квартиры сестры милосердия. Сразу стало ясно, что оба трупа — дело одного и того же убийцы: оба были хладнокровно зарезаны — филера полоснули по горлу, доктору воткнули какой-то восточный нож под ребра, и там его зачем-то и оставили.
Сначала подозрение пало на сотника, оказавшегося в одних подштанниках под буркой да с повязкой на шее, державшей раненую руку в согнутом положении. Но после того как выяснилось, что Оржанский явился со стороны лазарета 39-й дивизии, где он залечивал рану, и именно тогда, когда Поплавский уже лежал с ножом под ребрами, — после этого от сотника отстали. К тому же время убытия показали его лазаретные собутыльники. Сам же Оржанский был пьян настолько, что кроме того, что пришел "выяснить отношения с Наташкой", ничего внятного с него вытянуть не смогли. С Яшкой его с трудом отправили в "контору" отсыпаться, и несколько часов, пока шло расследование у дома Берт, его уже никто не видел.
К тому же всех отвлекло известие, что на дамбе, на повороте к вокзалу, пограничники обнаружили еще один труп; как вскоре выяснялось — тело некоего Петросяна, извозчика сарыкамышского торговца Каракаева. Того самого Каракаева, с лабаза которого стреляли в ополченца и Оржанского. И хотя в отличие от первых двух этот несчастный был убит выстрелом в затылок, то обстоятельство, что извозчик был связан с печально известным лабазом, заставляло думать, что и это убийство было как-то связано с двумя первыми. Так что у ротмистра Листка земля уходила из-под ног от одной мысли, что за три дня было совершено шесть дерзких убийств!
К этому прибавлялось загадочное исчезновение Натальи Берт. Судя по тому, что в квартире сестры милосердия ничто тронуто не было, все вещи находилось на своих местах, и не обнаружено ни одного намека на совершенный разбой или насилие, создавалось впечатление, что девица даже не успела переступить порог. По крайней мере, соседи по дому — пара пожилых армян — ничего не слышали и не видели. Тогда что же это было — похищение или побег? То, что она не могла быть убийцей двух неслабых мужчин, говорил тот факт, что и врача, и филера, шедшего по их стопам, зарезали одним и тем же ножом… Не могла же она, в конце концов, перерезать горло одному на глазах у другого, а, дойдя до квартиры, покончить и с ним!
Следы также ничего путного не дали. Во-первых, не переставая шел снег, а, ко всему прочему, все трое — Росляков, Яшка и Оржанский — так накопытили весь двор, что понять, где чьи следы, уже не представлялось возможным. Однако, как показали свидетели, на улице, параллельной Армянской, долгое время стояла неизвестная двуколка. Потом мчащейся во весь опор в сторону окраины Сары-камыша она была замечена складским охранником, примерно в то время, когда Росляков подъезжал к Складской улице. Так что трудно было не предположить, что это была двуколка Петросяна — извозчика с лабаза Каракаева, — увозившая, возможно, Наталью Берт. И если тело извозчика нашли на дамбе, с которой дорога раздваивалась и вела одна налево — к вокзалу, другая прямо — на Меджингерт, то вывод напрашивался сам собой: либо это был побег, либо сестру милосердия насильно увозили за линию фронта.
