«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
А жестокость русских нравов едва ли превосходит жестокость нравов любой другой нации...»81.
Как видим, Шолохов не отвергал упреков в «жестокости» своей прозы — он лишь подчеркивал, что этого требовала правда жизни. Вдова Андрея Платонова, с которым Шолохов был близко знаком в пору литературной юности, а потом хлопотал о возвращении его репрессированного сына из ссылки, запомнила слова мужа из его разговоров с Шолоховым: «Жесток ты, Миша, жесток»82.
Но беспощадно жестокой была сама жизнь на Дону в годы Гражданской войны.
В очерке «Семен Иванович Кудинов (по страницам романа “Тихий Дон”)» Б. Челышев приводит рассказ одного из героев романа — участника съезда казаков-фронтовиков в станице Каменской в 1918 году. Семен Кудинов — реальное историческое лицо, изображенное в «Тихом Доне». Его избрали на съезде в состав Донского ревкома, председателем которого стал Подтелков. Спустя много лет Кудинов рассказал журналисту:
«— Есть у нас под Каменской небольшой хутор Чеботаревка. Так вот приехал туда в семнадцатом году на побывку казак, георгиевский кавалер Никанор Миронов... Отец его — вылитый Пантелей Прокофьевич из шолоховского “Тихого Дона” — по этому случаю собрал всю родню. Сидят за столом, беседуют, слушают рассказы фронтовика. Самогон рекою льется. Как водится, разговор зашел о большевиках. И тут выясняется, что Никанор — большевик. В комнате — гнетущая тишина. Вдруг отец затрясся, заорал:
— Проваливай отселева, большевистское отродье. Заре-е-жу!
Старик выскочил из хаты и тут же вбежал обратно с огромным колом. Через минуту сын лежал мертвым с проломленным черепом. А спустя несколько дней хуторяне читали приказ войскового атамана Каледина “За проявление патриотизма, мужества и решимости в борьбе с изменником Дону сыном Никанором Мироновым Тихона Миронова, урядника, произвести в старшие урядники и представить к награждению Георгиевским крестом...”»83.
Таково свидетельство — одно из многих! — реального участника той беспощадной к людям жизни, которая пришла на Дон в 1917 году. Собственно, об этом, — о жесточайшем, беспощадном разломе жизни народа, в частности, казачества, который прошел не через классы — через семьи, через сердца людей — и написаны не только «Тихий Дон», но и «Донские рассказы». И там, и тут сквозной нитью проходит тема смерти, потрясение малоценностью человеческой жизни, обыденностью гибели людей на войне.
Вспомним своеобразное введение, которое предпослал Шолохов рассказу «Лазоревая степь», его слова о том, «как безобразно просто умирали» в Гражданскую войну люди, — а сейчас в этих окопах, «полуразрушенных непогодою и временем, с утра валяются станичные свиньи», «парни из станицы водят девок», и «двое в окопе», нащупав случайно в траве «черствый предмет — ржавую нерастреленную обойму», не спросят, «почему в свое время не расстрелял эту обойму хозяин окопа, не думают о том, какой он был губернии, и была ли у него мать».
Безобразная простота человеческой смерти в условиях войны и насилия — вот тема, которая захватывает писателя и в «Донских рассказах», и в «Тихом Доне».
«Антишолоховеды» полагают даже, что перед ними «особый, завороженный смертью тип художественного сознания»84.
Но эта «завороженность смертью» имеет не патологически-извращенный, но глубоко гуманистический характер. Проза Шолохова пронизана мощной витальной, природной силой, приятием жизни во всех ее проявлениях, любовью к человеку и природе. Вот откуда столь мощный протест художника против преступности и безобразия насильственной смерти, независимо от того, является ли ее причиной империалистическая или Гражданская война, равно как и кто несет людям насильственную смерть — «белые» или «красные».
Именно эта гуманистическая позиция художника и вызвала обвинения в его адрес со стороны «рекрутов коммунизма» «Молодой гвардии» и рапповцев в «объективизме» и «пацифизме». Гуманистическая авторская позиция формировалась в творчестве Шолохова постепенно, в противоречиях и борьбе. Среди «Донских рассказов» было немало и неоправданно прямолинейных. Чаще в них изображалась жестокость белых, чем красных, что было упрощением жизни в угоду идеологической схеме.
Это различие в авторской позиции в «Донских рассказах» и «Тихом Доне» не может не бросаться в глаза. На это в значительной степени и опирается «антишолоховедение», когда говорит о «существенных и принципиальных различиях между ранними рассказами Шолохова и «Тихим Доном».
Но очевидно слабые рассказы, присутствующие в первых двух книгах Шолохова, не дают нам оснований перечеркивать «Донские рассказы» в целом, недооценивать незаурядность, с которой входил в литературу молодой Шолохов. «В советской литературе о гражданской войне, — писал американский исследователь Э. Симменс, — “Донские рассказы” занимают место примерно где-то между “Чапаевым” Фурманова и сборником рассказов Бабеля “Конармия”. Но в них не найти ни сентенциозных разглагольствований первого, ни до невероятности жестокой, но в то же время многозначительной беспристрастности второго... Мрачный же фон почти всегда смягчен теплым человеческим сочувствием»85.
Несмотря на столь очевидные нити, связывающие «Донские рассказы» с «Тихим Доном», «антишолоховеды» упорно пытаются доказывать, будто между «Донскими рассказами» и «Тихим Доном» нет ничего общего, поскольку «Донские рассказы» писал Шолохов, а «Тихий Дон», будто бы — Крюков.
Так, Рой Медведев пишет:
«В этих ранних рассказах, безусловно, есть отражение прокатившегося через Дон страшного междоусобья, здесь есть атмосфера Дона, широкой донской степи, немало в этих рассказах характерных донских речений, оригинальных метафор, хорошо написанных острых сцен. <...>
В ряде рассказов Шолохову удается лаконично и выразительно передать напряженность происходившей борьбы и силу чувств героев, почти не прибегая к подробным описаниям их психологических переживаний. Многие из этих рассказов с несомненностью свидетельствовали о талантливости их автора, и для 18—19-летнего Шолохова они были, бесспорно, серьезной заявкой. <...>
Но все эти отдельные сходные с “Тихим Доном” элементы не могут затушевать самых существенных и принципиальных различий между ранними рассказами Шолохова и “Тихим Доном”.
Основные герои “Донских рассказов” — это комсомольцы, продотрядники, представители новой власти. В “Донских рассказах” нет никакого любования казачеством или казачьим бытом»86.
Р. Медведев связывает эти особенности «Донских рассказов» с биографией писателя:
«Этот взгляд на казачество вполне соответствовал биографии и жизненному опыту молодого Шолохова <...> Именно этот сравнительно небольшой к тому времени опыт и воплотился в “Донских рассказах”. Странным было бы поэтому предположить у молодого писателя-комсомольца замысел громадной эпопеи о казачестве, о страшной трагедии этого военно-земледельческого сословия, официально ликвидированного к 1925 году рядом специальных постановлений высших инстанций СССР. Тем более странным было бы для этого писателя воспринять трагедию казачества как свою собственную»87.
В этих рассуждениях Р. Медведева — две подмены, за которыми — искаженные представления о позиции Шолохова в его 18—19 лет как об узколобом, железобетонном «комиссаре», «продотряднике», «идейном борце».
Но, как было показано выше, Шолохов никогда не был продотрядником: он был всего лишь «продработником» — налоговым инспектором.
Такая же подмена — и утверждение Р. Медведева, будто Шолохов был «молодым писателем-комсомольцем». Но, как уже говорилось, он никогда не был комсомольцем, что помешало ему поступить на рабфак и продолжить образование и, как можно предположить, делало крайне дискомфортным его пребывание в рядах молодогвардейских «рекрутов коммунизма».
Справедливо отметив разницу между «Донскими рассказами» и «Тихим Доном», Р. Медведев не смог объяснить глубинных истоков различия между этими произведениями, сведя их к чисто внешним факторам, к тому же неточно истолкованным, — «комсомольской», «чоновской» биографии Шолохова.
