Звезды царской эстрады - Кравчинский Максим Эдуардович (книги онлайн без регистрации полностью txt, fb2) 📗
Вот лишь небольшое перечисление заведений, в которых так или иначе посетители могли насладиться русской песней и музыкой.
В Белграде было более 10 балалаечных оркестров. Прежде всего это оркестр и хор под управлением Георгия Черноярова, завоевавшего за короткое время Европу и ее центр – Париж. В марте 1923-го его оркестр с успехом выступал перед королевской четой во дворце в Белграде.
В ресторане «Старая скупштина» играли оркестры Мики Островского, исполнявшего как русские, так и сербские песни.
В 1923–1924 гг. в ресторане «Загреб» и «Позоришном бифе» («Театральном кафе») выступал одно время созданный еще в Константинополе русский оркестр «Балалайка».
В ресторане «Великобритания» играл великорусский оркестр балалаечников «Баян».
В сербском ресторане «Врачарска касина» под русские закуски, русскую водку и сербские блюда играл русский оркестр балалаечников при участии исполнительницы цыганских романсов О. Н. Григорьевой.
В Топчидерском ресторане в парке выступал оркестр балалаечников Квятковского с участием
исполнительницы цыганских песен Н. Г. Вишняковой – «Раз пошел…», «Лапти мои»…
В ресторане отеля «Славия» выступали оркестр и хор балалаечников «Сокол» при участии артистки Марии Ласки (в мемуарах Морфесси упоминает певицу Варю Ласку. – М. К.), ее мужа Яши Яковлева.
Большим успехом пользовался комический дуэт Цоца-Моца – актер Тамаров и певец Орлов.
В 1927 году в Белграде стала выступать известная когда-то по Северной столице оперная певица Ольга Янчевецкая, скрывавшаяся под громким псевдонимом графини де ла Рок. В эмиграции она сменила амплуа и завоевала публику своими романсами и песнями.
В своей «исповеди» она писала:
«Я оказалась в изгнании в 1921 году и вскоре стала зарабатывать на жизнь пением в ресторанах… Помню, в моем репертуаре наряду с романсами “Очи черные” и “Прощай”» была любимая всеми песня “Эй, шарабан…” Гости нетерпеливо ожидали начала моего выступления в костюме цыганки с шалью, и как только начну по слогам распевать “Ша-ра-бан”, все уже поднятые бокалы с треском разлетаются на осколки по бетонному полу. И веселье продолжалось… Разбивались все бокалы, а публика, аплодируя мне, просила повторить ту самую, излюбленную ею песню. Хозяин ресторана, смеясь, мне говорил: “Боже, госпожа Янчевецкая, фабриканты стекла должны были бы вам дать особую премию и пенсию”».
В 1934 году Янчевецкая стала петь в фешенебельном кабаре «Казбек», а тремя годами позже – в «Мимозе». По просьбе хозяина ресторана Ольга Петровна написала рекламную песню:
«Я и не роза, и не тюльпан, и даже я не белая сирень… я только веточка-мимоза, что прячет цвет – как заискрится день…».
Белград. Кафана «Албания». 1930
Конечно, большинство русских трупп кочевало по увеселительным заведениям, владельцы которых, также имея свой интерес, меняли артистов. Поэтому сегодня они выступали в одном ресторане, через неделю или месяц – в другом, третьем. Шел своеобразный театрально-ресторанный круговорот.
«…Нельзя забыть и знаменитого ресторатора Марка Ивановича Гарапича, много лет управлявшего ресторанами “Стрельна” и “Мавритания”, и владельца ресторана «Жан» в Москве. С 1920 года содержал ресторан “Москва» в Загребе. В его руки в середине 1920-х годов перешла “Русская семья”. По вечерам у Гарапича играл балалаечный оркестр “Яр” под управлением П. Дриджа, можно было услышать известную В. М. Андрееву с цыганскими песнями.
9 июня 1926 года в ресторане состоялся прощальный бенефис А. Вертинского.
В ресторане “Казбек» с успехом выступал талантливый музыкант, певец, артист Петр Вертепов.
Блестяще окончивший строительный факультет Белградского университета, он – родившийся в артистической семье – так и не стал строителем, выбрав ресторанную сцену, где играл в оркестре, пел и лихо танцевал лезгинку с кинжалами. С оркестром “Казбека” выступал во дворце короля Петра, за что все музыканты получили серебряные медали “За услугу королевскому дому”. Во время войны он был в рядах Русского корпуса. Потом была Австрия, скитания по лагерям. В 1950-м перебрался в США. Состоя во многих воинских и общественных организациях, участвовал на благотворительных балах, концертах и вечеринках. Выступал с хором в фильме “Доктор Живаго”.
Можно назвать и еще одного известного певца – баритона Николая Амосова. Днем пел в кинотеатре «Коларац» четыре раза перед сеансами, а по вечерам – в “Русской семье”.
…В белградском кабаре “Самарканд” время от времени устраивались и бенефисы популярных артистов, привлекавшие белградцев. Так, 1 апреля 1925 года русская читающая публика через «Новое время» оповещалась о бенефисе С. Франка.
В октябре 1929 года был открыт ресторан “Сити”, театр художественных миниатюр по образцу петербургских театров. Во главе труппы стояла Вера Бураго. Программа состояла из двух отделений по четыре номера в каждом. Пресса отмечала “Песнь индийского гостя» из “Садко” в исполнении Говорова… Фурор вызвал любимец публики “Чарльстон”, да вдобавок еще и “Эксцентрик”. При этом костюм танцовщицы Драгневич состоял из минимального количества “тканей”, остальное добавляла сама природа; словом, как выражался куплетист Павел Троицкий, “декольте до аппендицита”.
Обязательным атрибутом культурной жизни русского Белграда были вечера-концерты, устраиваемые обычно по ресторанам. Цена билета 30 динаров, то есть смирновская в золоченой бутылке.
Здесь надо назвать и “субботники” литературно-художественного общества, устраиваемые с февраля 1921-го по разным ресторанам, отелям, залам. Так, на исходе зимы в русском ресторане “Златан лев” пели цыганские песни Ольга Эрнани и В. М. Андреева, пел романсы галлиполиец С. Мошин, кавказские песенки исполнял В. Борзов.
На другом “субботнике” в октябре 1922-го играл на балалайке виртуоз Валериан Шумаков, выступала Анна Степовая, приехавшая из Праги, с цыганскими и русскими романсами. Тембр голоса – глубокое контральто. В ее “Песнях улицы”, писали в “Новом времени”, звучала ”вечная элегия жизни, которая близка сердцу каждого человека”…»
Завершая свой экскурс в театрально-ресторанный мир Белграда, можно сказать, что этот город наряду с Парижем, Берлином или Нью-Йорком стал в 1920–1930-е гг. одним из центров русской культуры и не зря так манил Юрия Морфесси.
Как мог и как умел, рассказал я свою жизнь, занимая читателя скромной своей особой ровно настолько, насколько это было необходимо для ясности и образности событий, лиц, картин, мелькавших передо мною на экране моего сознательного сорокалетнего существования.
Как я выполнил это и как оно удалось – не мне судить, пусть судит читатель. Именно здесь, пожалуй, следовало бы поставить жирную, вкусную точку. Следовало бы… а вот почему-то не соскальзывает, она маленьким сгустком чернил с кончика моего пера. Словно что-то мешает. Словно я чего-то недосказал… Напоследок мне хочется провести параллель между русским эмигрантским Парижем, который я покинул несколько лет назад, и Парижем нынешних дней, который я вижу и наблюдаю по возвращении из долгих странствий по Балканам, Германии и Прибалтике.
Друзья убедили меня дать мой большой концерт. Успех, всегда меня сопровождавший, никогда, ни на один миг не ослеплял меня, никогда не внушал ни самовлюбленности, ни чрезмерной самонадеянности. И вот поэтому-то я и задал себе вопрос: как встретит меня русский Париж?
Те, кто знал меня по Петербургу, могли меня забыть, полузабыть или, наконец, увлекшись модернизмом в пении и музыке, потерять вкус ко всему здоровому, национальному, бытовому, отзывающемуся той, прежней нашей Россией.
Молодежь с революционным детством и эмигрантской юностью меня не знает или уже знает чуть-чуть. Да и я со своей русско-цыганской песней теперь вряд ли могу быть у нее в таком фаворе, как джаз и Жозефина Беккер.
