Звезды царской эстрады - Кравчинский Максим Эдуардович (книги онлайн без регистрации полностью txt, fb2) 📗
Мелькают передо мною: Алеша Шишкин, Макарыч, Массальский, Поляков и Лиза Витгенштейн – единственная блондинка на фоне смуглых, черноволосых цыганок – и др. Хотя еще со времен Пушкина аристократы женились на цыганках – Голицыны, Волконские, – но даже и при этих условиях Лиза сделала ошеломляющую карьеру, став светлейшей княгиней Витгенштейн. Ее муж, Грицко Витгенштейн, потомок владетельного рода, красавец, кутила бонвиван, любимец государя, офицер императорского конвоя, закончил свою бурную жизнь нелепо и вместе трагически: он подавился косточкой рябчика. Порою я вызывал цыган к себе, и от меня пестрою и шумною толпою отправлялись в Новую Деревню, чаще всего – к Макарычу, прихватив с собою несколько дюжин шампанского, а что касается угощения, то это было уже заботою Макарыча, славившегося своим хлебосольством и умением покутить.
Иду я однажды по Невскому. Вдруг кто-то меня окликает. Смотрю – Нико Ниширадзе, на лихаче, в ногах у него ящик с вином.
– Садись ко мне, поедем!
Мчимся по Каменноостровскому.
Миновали мою квартиру. Значит, к цыганам. Очутившись у Макарыча, мы оставались у него два дня и две ночи. Никакой загул не мешал у Макарыча патриархальному семейному укладу его жизни. За трапезой в определенный час должны были собираться все от мала до велика, начиная с малышей и кончая 90-летней тетей Матрешей. Она помнила еще тех цыган, что вдохновляли своим пением самого Пушкина. У тети Матреши дрожала голова от старости и такой же был дрожащий голос, но и, как у Владимира Николаевича Давыдова, искусство передавать было изумительное. Тетя Матреша научила меня петь: «Две гитары», «Палео было влюбляться» и «Корочку». Ревниво оберегавшая эти старинные, забытые вещи, тетя Матреша в виде особого благоволения передавала мне эти романсы, подобно тому как старый жрец посвящает молодого в тайны древнего и сложного ритуала. И только когда я популяризировал с эстрады и «Палео», и «Корочку», и «Две гитары» и издал их ноты, только тогда начали их публично исполнять новодеревенские цыгане и играть все петербургские цыганские оркестры.
Много, много лет Алексей Шишкин и Макарыч были кумирами и баловнями веселящегося Петербурга. Их жадно слушали, их осыпали подарками и деньгами, но когда Алексей Шишкин и Макарыч переселились в другой мир, где нет ни вина, ни песен, за их гробами шли два-три человека, и в числе этих двух-трех был я.
Было щемящее чувство, навертывались слезы, а в ушах погребально звучал куплет апухтинской «Пары гнедых»:
Кто ж провожает ее на кладбище?
Нет у нее ни друзей, ни родных,
Несколько только оборванных нищих,,
Пара гнедых, пара гнедых…
В 1929 году импресарио Тетельбаум организовал мое концертное турне по Прибалтике. Первый этап – Рига. Я не был в Риге с войны, с 1915 года, и, едучи теперь туда уже не какв Россию, а в Латвийскую республику, представлял себе все резко изменившимся, чужим и чуждым. Но первые же впечатления рассеяли все это.
Приезжаю. Русский носильщик:
– Это все ваши вещи, барин?
Русский извозчик:
– Куда прикажете, барин?
В гостинице тоже русская речь. Ночной сторож – как в России; на груди фонарь, в руке колотушка. Позванивает ключами. И сама Рига как город почти не изменилась, только дух другой. Тот, прежний дух отлетел, исчез вместе с исчезнувшей Россией.
Соотечественники встретили меня более чем тепло и по-русски радушно и хлебосольно. Особенно трогательный прием оказала мне большая русская газета «Сегодня» во главе с редактором ее Мильрудом и ближайшим сотрудником Лери-Клопотовским.
Последний, сотрудничая еще в бытность свою в Париже в газете «Возрождение», однажды тронул меня своим поздравлением в пасхальном номере газеты:
Был Петроград.
Уют «Контача».
Была широкая Москва.
Но все прошло.
И очень рано
У голосистого Баяна
Засеребрилась голова.
И не узнал бы Вас, Морфесси,
Таким серебряным «Контан».
Но с Вас довольно парижан.
Что знают Вас. – Христос Воскресе!..
Очень доволен остался я моими гастролями. Концерты прошли с успехам.
Но нет солнца без пятен, нет голубых небес без тучек.
В конце концов те, от кого это зависит, дали мне понять в весьма деликатной форме, что засиживаться мне здесь не следует и мое дальнейшее пребывание в пределах республики нежелательно. Увы, насильно мил не будешь, особенно в чужом монастыре.
В смысле успеха то же самое и в Эстонии, но не то же самое в смысле отношения ко мне местных властей. Никаких намеков, а, наоборот, полный карт-бланш, оставайся, живи, концертируй сколько душе угодно.
Цыганский хор ресторана «Стрельни» под управлением И. Г. Лебедева. Фото начала XX века
После Ревеля я устремился в Нарву, потому что меня там ждали и потому что сам желал поскорее быть ближе к родине, подышать уже совсем русским воздухом. Нарва совсем ведь недалеко от советской границы. Порою у меня была полная иллюзия. Россия? Россия, да и только! Подлинная, бытовая Россия. Звон колоколов, обилие снега. Санный путь. Русская запряжка, русские бубенцы. Чисто русский пейзаж с особенным настроением, с особенной равнинной тоской. И было радостно и в то же время щемяще больно от сознания, что где-то совсем близко твоя родина томится в тисках неслыханной тирании. И с каждым днем это чувство овладевало мною все больше и больше, так что после заключительного концерта я в ту же ночь с невероятной болью в сердце покинул Нарву.
Дивертисмент
Александр Вертинский: «Вам посылка из Шанхая. .»
В парижских балаганах, в кафе и ресторанах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь, ломая руки, от ярости и скуки,
Я людям что-то жалобно пою…
А. Вертинский, «Желтый ангел»
Остановим монолог Юрия Спиридоновича в последний раз и выдержим паузу.
Настоящую, театральную. Долгую и многозначительную. Потому что на сцену выходит артист, чье творчество знаменито и поныне в отличие, скажем прямо, от Морфесси, имя которого с каждым годом все больше и больше тает в тумане вечности. Речь об Александре Николаевиче Вертинском.
Певица-эмигрантка Ольга Янчевецкая, лично знавшая обоих певцов, вспоминала: «Как и Александр Вертинский, Юрий Морфесси умел в трехминутной песенке поведать целую судьбу человека. Слушаешь его – и мысленно представляешь его героев, они ощутимы и зримы. А такое, к сожалению, дается не каждому артисту, не каждому певцу…»
Это были абсолютно разные люди – утонченный, интеллектуальный Вертинский и порывистый жизнелюб Морфесси. Певший для самого ИМПЕРАТОРА Николая Романова, ветеран сцены Морфесси, вероятно, относился к «печальному Пьеро» как к молодому конкуренту, выскочке… В пору, когда юный Саша еще бегал в гимназической фуражке по Владимирской улице, Юра уже с успехом выступал в Киеве (на родине Вертинского. – М. К.).
