Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Девушки шли быстро, от выстрелов не вздрагивали, только изредка беспокойно поднимали глаза на темнеющее, всё в красных закатных сполохах, небо. Хотели добраться до темноты.

— Как хотела меня мать да за другого отдать, а тот другий ходит до подруги, ой не отдай меня мать!

— На нас сейчас вся разведка вражеская выйдет, — проворчала Таня, беспокойно оглядываясь на тянущийся по правую руку тёмный лес. — Можешь ты потише петь?

— Как хотела меня мать да за третьего отдать, а тот третий — что в поле ветер, ой не отдай меня мать! — во всю силу лёгких провопила Машка, перевесила винтовку с левого плеча на правое и засмеялась: — И-и, как какая тут разведка!

— Слава Богу, если наша, — Таня ещё раз покосилась в сторону леса.

— Да успокойся ты, придём уже сейчас. Вот придём, поедим, печку затопим, спать ляжем, — мечтательно улыбнулась Машка. — Ещё раз поедим потом. Ой, — вдруг весело взвизгнула она, махнула рукой и пустилась вприсядку, — ой, как хотела меня мать да за четвёртого отдать, ан четвёртый — ни живой ни мёртвый, ой не отдай меня мать!

С одиноко раскинувшей ещё голые ветви осинки взлетела сорока.

— Есть конец у этой песни? — спросила Таня, не в силах сдержать улыбку. — Сколько там женихов будет?

— Пятый — пьяница проклятый, шостый — мал да не дорослый, — засмеялась Маша.

— А седьмой?

— А тот сёмый, пригожий да весёлый!

— Ну, слава Богу!

— А тот сёмый, пригожий да весёлый, да не хотел он меня брать, — захохотала она, наконец закончив странный танец, и пошла рядом с Таней. — Ой, Таня, дашь ты мне свою фенечку на завтра? Когда мы пойдём на задание?

Таня нахмурилась, рассматривая сине-зелёную пыльную полосочку на левой руке — Сашкин подарок.

— Зачем тебе?

— Она же счастливая! — затараторила Машка, и глаза её загорелись. — Вот ты её носишь-носишь, и ничего с тобой не случается!

— Да и с тобой ничего не случается, — резонно заметила Таня.

— Да нет! Я всё время куда-нибудь да угожу, то поскользнусь, то в яму какую наступлю, — сказала Маша и тут же, будто в подтверждение своих слов, споткнулась о какую-то корягу, едва не полетев на землю. — А тебе она всё равно не нужна.

— Почему это не нужна? — улыбнулась Таня, с радостью различая впереди знакомые очертания кривеньких кустиков — хорошо замаскированных орудий батареи Черных. Слава Богу, значит, почти пришли.

Шли с передовой. Целый день ползали по траншее, выбирали позиции, подготавливали их. В случае наступления им обязательно нужна будет позиция, защищённая, невидимая, удобная, и причём не одна: после двух-трёх удачных выстрелов надо её менять, иначе рискуешь стать жертвой вражеского снайпера или артиллерии. А ещё — позиции наблюдения, безопасные пути отхода. Словом, работы было хоть отбавляй, и Таня с четырёх часов утра ползала по высохшей земле, копала, наблюдала.

Иногда осторожно выглядывала из-за неровного края траншеи. Смотрела, щурилась, пристально разглядывала американскую передовую в прицел СВД. Утренний туман спадал, расплывчатый серый горизонт светлел, мутные очертания приобретали чёткую форму. В шестистах метрах Таня явно различала верхушки реденьких низкорослых деревьев и волнистую, неровную линию вражеского переднего края.

Странно. Будто никого и ничего нет. Повсюду замерла спокойная предрассветная тишина, даже птицы ещё не пели. На секунду Тане подумалось: нет никакой войны. Вон сплющенное болотце, вон оголённая рощица, вон какие-то развалины — где же тут война-то? Только вдруг в американском окопе мелькнула, заставив Таню вздрогнуть, зелёная каска. Мелькнула и скрылась.

И странно было ей сознавать, что это тихое, пустынное место полно людей, готовых убить друг друга. Вон там, на десять часов, виднеется вовсе не холмик — это, должно быть, вражеская землянка; дальше — совсем не куст, а пулемётное гнездо, а вон та пустая рощица наверняка напичкана вражеской техникой.

Странно было думать, что это безлюдное, пустое пространство совсем скоро взорвётся, взлетит на воздух, обагрится человеческой кровью. Может быть, и её кровью тоже.

— Как почему не нужна? — вырвав её из мрачных мыслей, снова затараторила Машка. — А зачем она тебе? Тебя и так лесные духи сохранят.

Таня, конечно, знала, что Широкова во что только ни верит: и в водяного, и в лешего, и привидений боится, как огня, хотя крестик носит и зачастую истово молится Богу. Знала, но всё-таки засмеялась. Лесные духи. Замечательно.

— Да чего ты смеёшься, правда же! Они нас точно защитят. Мы вчера им с товарищем майором молились.

— С кем с кем? — хохотнула Таня, представив этого высоченного, грознющего майора Ставицкого, молящегося духам ночью вместе с Машкой.

— Ты что, мне не веришь?!

— Верю-верю, — Таня постаралась сделать серьёзное лицо, но снова засмеялась. Маша насупилась.

— Ну и пожалуйста, и не верь. А только когда ты завтра живая и невредимая вернёшься с задания, тогда и поблагодаришь.

Таня уж хотела ответить что-нибудь подруге, но тут из-за кустов перед ними возник капитан Черных, командир батареи. Волосы его, будто насмехаясь над фамилией владельца, были совсем светлыми, почти платиновыми. Черных широко улыбнулся им.

— Девчушки! Какими судьбами?

С тех пор как капитан Коваль в темноте теплушки назвал их девчушками, все вокруг почему-то сочли свои долгом обращаться к ним именно так.

— С передовой, Николай Сергеич, — устало улыбнулась Таня, перевешивая винтовку с одного уставшего плеча на другое. — Вы тут как?

— Мы позиции готовили! — гордо воскликнула Машка, и Черных, зашагавший рядом с ними, шутливо нахмурился.

— Ну, это дело серьёзное, молодцы! С нами-то что случится? Что, к наступлению готовитесь?

— Готовимся.

— Молодцы. Вы не робейте, стреляйте метко, батарея уж вас прикроет, — Черных улыбнулся, сверкнув желтизной зубов. Закурил. — Чаю-то не хотите? Мы печку топим, недавно закипел. Мы бы вас угостили, да и отогрелись бы. Озябли небось?

Машины глаза тут же загорелись, но Таня, опережая её кивок, быстро сказала:

— Да мы хотим засветло прийти, товарищ капитан. Спасибо.

— Ух, так уж товарищ капитан, — засмеялся Черных. — Брось ты это, Лиса. Все в одном полку служим, товарищ младший сержант, — передразнил он её и снова улыбнулся.

Артиллеристы принадлежали к полковой аристократии. Жили они богато и дружно, одной большой семьёй, хозяйство их было поставлено на широкую ногу. Владели восхитительным алюминиевым чайником и огромной эмалированной кастрюлей, в которой варили себе необычайно вкусные супы из всего, что росло. А ещё пели артиллеристы так, что заслушаешься.

Таню тянуло к ним, конечно, не меньше, чем Машку. Своих полковых девчушек артиллеристы всегда встречали с распростёртыми объятиями, грели, поили горячим чаем, почти всегда что-нибудь из еды давали с собой. Обязательно затягивали какую-нибудь песню. Гузенко, тот самый, которого так долго искала Таня в свой первый день на фронте, оказался обладателем просто великолепного лирического баритона, и Танино меццо-сопрано звучало с ним просто замечательно. Иногда свободными вечерами они садились и пели — больше русские народные песни. А однажды — даже итальянскую арию. Хлопали им каждый раз долго и громко.

И сейчас Таня бы с удовольствием заглянула на огонёк к артиллеристам, но, признаться, очень уж она беспокоилась за Валеру. Ту отправили ещё ночью в соседнюю дивизию с каким-то донесением. Всё утро, ползая по земле, Таня тревожно прислушивалась; канонада гремела где-то слева, далеко, километров за сорок, и очень могло случиться, что именно там.

— Ну, хорошо. Погодите только одну минутку, — Черных, отстав от них, вдруг скрылся в кустах и через полминуты появился с чем-то в руках. Протянул Машке в руки носовой платок.

— Ну, с Богом. Идите, сейчас уж стемнеет. Как Колдун там, всё хорошо?

— Всё хорошо, Николай Сергеич.

— Ну и хорошо, что хорошо. Лиса, Сныть, — он шутливо поклонился и торопливо пошёл по направлению к батарее, от которой ушёл, провожая Машу и Таню, уже метров за семьдесят.