Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Машка быстро развернула платок: внутри оказалось четыре кубика сахара. Она счастливо улыбнулась и быстро спрятала их в карман.

— Ух, попьём сейчас чаю, — замечталась она и вдруг нахмурилась. — Нет, ну ты слышала? Уже и артиллеристы знают. Вот зачем вообще эти клички идиотские было давать? И главное у всех нормальные, куда ни шло ещё: Лиса, Дворняжка. А я — Сныть! Сныть! Это что вообще за слово такое? Это же Бог знает что! Сам он сныть!..

Машка продолжила возмущаться. Родные холмики полковых землянок быстро приближались, солнце бросало последние лучи на дымчатый кустарник, зеленевшие новой травой луга и чёрных ворон, с голодным карканьем перелетавших с места на место.

Вслед за Машкой Таня с наслаждением вошла в натопленную, сухую землянку, повела носом: боже, как же потрясающе вкусно пахнет ещё горячий суп! И как же хорошо приходить сюда, зная, что еда, если она есть, всегда будет горячей и на столе! А ведь всего две недели назад ничего этого не было. Они, грязные, промокшие, заходили в такую же грязную и промокшую землянку, ёжились, поздно ночью под дождём бегали за едой. Но в один прекрасный день к ним переселилась, как и обещала, Аля.

Бог знает, как у неё хватало времени на всё. Аля с утра до ночи пропадала в санчасти, работала не покладая рук и каким-то непостижимым образом успевала заботиться о «своих девочках». Ей вечно казалось, что они — героини, и она непрерывно твердила Тане: «Нет, я бы ни за что снайпером не стала, ни за что. Как представлю, что лежишь и видишь американца прямо в прицел… Бр-р! Нет, вы, девочки, смелые, а я ужасная трусиха». Так говорила Аля, под ураганным огнём вытаскивающая с поля боя раненых, Аля, таскавшая на себе окровавленных девяностокилограммовых мужчин, Аля, оторванные конечности, кровь и смерть для которой стали повседневным зрелищем. «Вы, девочки, смелые, а я ужасная трусиха», — говорила она Тане, которая, как истинная героиня, только и умела, что рыть окопы.

Кроме Маши и Тани, в землянке оказались Рут и совсем похудевшая за последнее время Вика. Обе они подшивались.

— Девочки! Что-то вы долго, мы уже волноваться начали. Как дела? — улыбнулась Вика, помогая донельзя уставшей Тане стащить с плеча тяжёлую винтовку. — Садитесь, садитесь. Я вам сейчас супу налью. Какой сегодня суп! Только понюхайте, как пахнет!

— Ты сама-то поела? — осведомилась Таня, вытягивая уставшие ноги и оглядывая худенькие руки Вики. — Валера не появлялась?

— Не появлялась пока, да уж наверное сейчас приедет. Я поела. Ну, рассказывайте, что там на передовой?

— Хватить кудахтать, Осипова, замолчи и сядь, в глазах рябит, — раздражённо отозвалась из угла Рут.

Вика тут же послушно замолчала, Маша скривила какую-то невразумительную рожицу.

— Si méchant**, — пробормотала она.

Жила и училась Машка в деревне, но тётя её была учительницей французского языка и считала своим долгом, приезжая на лето в гости к Машиной семье, обучить многочисленных племянников, что, в общем, ей вполне удалось. Усваивала Машка всё новое быстро, только ужасно ленилась, так что к двадцати годам шпарила она на французском запросто, не зная при этом никаких правил грамматики. Иногда, ещё в училище, когда становилось скучно, они болтали с Таней.

Но сейчас Таня только кинула на подругу укоризненный взгляд и принялась быстро хлебать уже подостывший суп из какой-то травы.

— Ну а что? — пожала плечами Машка. — Это же правда!

— Quand je mange je suis sourd et muet***, — поучительно проговорила Таня.

— Assez****! — вдруг резко бросила Рут и, отложив китель, строго посмотрела на них. Маша раскрыла рот.

— И тебе на заметку, Лиса: такой поговорки на французском нет.

— Ты что же, знаешь французский? — всё никак не приходя в себя от изумления, пролопотала Машка.

— Училась на синхронного переводчика, — коротко бросила Рут и снова взялась за шитьё, ниже опустив голову.

По её лицу мелькнула тень. Таня много раз видела её: это была тень пережитой боли. Она вечно возникала на лицах тех, кто кого-то потерял.

И Тане вдруг почему-то стало так жалко эту вечно неласковую, неразговорчивую суровую девушку. От парней она слышала, что ей всего-то двадцать один, но эта самая тень пережитого тяжело легла на её лицо, придавила его, вытащила наружу тёмные круги под глазами и сеточку тоненьких морщинок; а глаза Рут в минуты, когда она думала, что остаётся одна, смотрели вокруг с такой беспросветной, глухой тоской, что Танино сердце сжималось. Должно быть, пережила она и впрямь что-то страшное. Может быть, всю семью убили. Может быть… Да гадать тут было бесполезно. У каждого здесь своя боль.

— Ничего себе, у нас тут целая группа французов подобралась! — засмеялась Машка. — Будем болтать теперь всё время, да, девочки?

Рут кинула на неё уничтожающий взгляд. Таня тоже Машкиного весёлого настроения не разделила.

— Девчонки! — Валера, весёлая, завёрнутая в какой-то огромный грязный ватник, появилась на пороге.

У Тани сразу отлегло от сердца. Она принялась было усаживать Ланскую, кормить и греть её, но та только отмахнулась:

— Ух, где я была! Как они меня накормили! И ватник вон дали, а ещё я так хорошо в машине поспала! — хвасталась она, глядя на Таню счастливыми глазами. — Это вы садитесь лучше поближе к печке. Ели? Ну, ладно. Хорошо вам?

— Хорошо! — хором ответили все втроём.

— А сейчас будет ещё лучше! — воскликнула Валера и вытащила из сумки несколько маленьких конвертиков. — Так, танцевать сегодня будем?

— Давай быстрее, Валерочка!

— Ну, хорошо. Маше, — принялась она раздавать конверты, — Вика, твоё… Тане… Да ты богачка, три конверта! И вот ещё для Насти, положу ей на постель. И мне!

Греясь у печки, Таня с замиранием сердца открывала только что полученные письма. Одно было фронтовое, от Марка, другое — домашнее, полное заботы, милых, мирных новостей: Вика сдала экзамены в музыкальной школе, Димка утопил в ванной её кукол и подрался с соседским мальчишкой, притащил с улицы какого-то ободранного кота, и теперь его называют Вареником…

Марк писал коротко, криво: времени, видно, совсем не было. Указал номер полевой почты, обещал скоро написать ещё.

Непривычный серый конверт пришёл и из Санкт-Петербурга. Таня, не в силах сдержать счастливой улыбки и набежавших на глаза слёз, читала, что Сашенька папиными стараниями растёт и толстеет не по дням, а по часам, умеет читать почти все слова и уже почти не дичится ни папу, ни Ригера. «Часто вспоминает тебя, — писал папа, — спрашивает, когда Таня придёт за ней и заберёт к себе жить. А на днях, представляешь, тащит мне какой-то затёртый альбом. Нашёл я там твою карточку и карточку л-та Калужного А. А. Очень она эти фотографии бережёт».

Таня на секунду оторвалась от чтения, прижала замасленные мятые конверты к груди, улыбнулась, обернулась на девчонок: они читали взахлёб, и у каждой на губах играла завораживающая, счастливая, дрожащая улыбка. Рут хмурилась, не смотря вокруг, и ожесточённо тыкала иглой толстую ткань кителя.

— Смотри, Лисёнок, смотри, — Валера порывисто села на Танину лежанку, сверкнула счастливыми глазами, возбуждённо показала неровные прыгающие буквы письма. — Миша пишет! Живой! Смотри, смотри, медаль Жукова ему дали… Вот! «За отвагу, самоотверженность и личное мужество, проявленные в боевых действиях при защите Отечества и государственных интересов Российской Федерации». Он, Лисёнок, представляешь, очень какую-то важную задачу разведывательную выполнил. Ах, Таня, как же хорошо-то… Как жить хорошо! Да? Правда?

Таня засмеялась, сама не зная чему, и обняла Валеру.

— Очень хорошо!

— А мне, девочки, ничего сегодня не было? — спросила Надя, входя в землянку и с одного взгляда заметив письма в руках подруг и общее радостное возбуждение.

Скоро уж девять месяцев, как без вести пропал Надин муж.

— Тебе завтра будет, — ответила Таня. — Вот увидишь. У меня предчувствие такое.

— Смотри же, чтобы было! — Надя шутливо погрозила ей пальцем и улыбнулась, но тяжёлая морщинка между её бровей не разгладилась. — Ну, девочки, расскажите мне ваши новости, раз уж у меня своих нет.