Долина забвения - Тан Эми (библиотека электронных книг TXT) 📗
Я ждала, когда он продолжит. Но он поднялся с места:
— Я больше не могу об этом говорить, — он огляделся. — Если кто-нибудь услышит наш разговор, он подумает, что я безумец. Мне кажется, что я уже достаточно посвятил тебя в подробности своей жалкой жизни. Ты замечательный слушатель.
— Нет нужды извиняться. Правда! Освободить себя от худшего груза, которое приносит горе, необходимо. Возможно, ты сможешь это сделать, выразив свои чувства в стихах.
— Я так и делаю. Но, по большому счету, выходит сентиментальная чушь. В следующий раз, когда кузен пригласит меня на прием, я прочитаю тебе что-нибудь. И ты сможешь всласть посмеяться. Больше никаких мрачных воспоминаний с самооправданием!
— Тебе не нужно ждать приглашения кузена, — сказала я, обдумывая внезапную мысль. — Приходи завтра, ближе к вечеру. Я могу послушать твои стихи в уединении своей гостиной, за чаем.
Как только он ушел, ко мне поспешила Волшебная Горлянка:
— Он дал тебе стихотворение?
— Завтра вечером. Он придет на чай.
— Если он даст тебе новое стихотворение для выступления, ты допустишь его до постели?
— Что?! Чтобы он решил, что я обычная проститутка?
@@
На следующий день он пришел к нам в китайской национальной одежде, что меня несколько удивило. Некоторые наши клиенты тоже одевались в китайском стиле, но это были главным образом люди старшего поколения. Хотя он был из Аньхоя.
Будто угадав, о чем я думаю. Вековечный сказал:
— По части удобства европейская одежда не сравнится с китайским длинным платьем. Посмотри на меня: разве в таком виде я не больше похож на поэта?
Он и вправду был похож на поэта, а еще он показался мне более красивым, чем раньше, — наверное, потому что выглядел расслабленным.
Я пригласила его сесть в кресло, сама же опустилась на диван и стала ждать удобной возможности, чтобы попросить его о новом стихотворении. Я терпеливо ждала, пока он рассказывал мне, какие новые проблемы стоят перед Шанхаем. Ждала, пока он перечислял несправедливости, которые вынуждены терпеть рабочие и крестьяне. Я пыталась оставаться интересным собеседником, но постепенно теряла терпение. Наконец я попросила Волшебную Горлянку принести вместо чая вино, и разговор постепенно снова вернулся к его жалкому положению и мучениям. Речь его стала бессвязной.
— Вчера я колебался, нужно ли рассказывать о том, что произошло в опиумном цветочном доме, потому что боялся, что ты сочтешь меня безумцем. Я знаю, что с тобой могу говорить откровенно, но если я расскажу о том, что случилось, сможешь ли ты честно ответить мне — сошел я с ума или стал злодеем?
Я наградила его самым сочувственным взглядом и заверила, что буду с ним честна.
— Я уже рассказывал о своей жене и о девушке. Как я говорил, девушка лежала на спине, а я навалился на нее сверху, движимый только инстинктивной похотью. Она улыбалась. И внезапно мне стало ненавистно ее лицо. Я попросил ее отвернуться и закрыть глаза. А потом мне стало невыносимо ощущать, что ее тело двигается вместе с моим, будто мы были единым целым. И я попросил ее не двигаться, лежать неподвижно. Велел ей не издавать ни звука. Потом закрыл глаза и представил, что это неподвижное тело — труп моей жены. Я кричал от удовольствия и стыда, потому что снова соединился с любимой — но когда она уже была мертва. Я входил в нее все жестче и жестче, будто пытался таким образом вдохнуть в нее жизнь. Но она оставалась мертвой… Это наполнило меня новой мукой, и я остановился. И попросил девушку принести трубку. Вскоре я снова оказался в синей дымке дурмана, а рядом была моя жена, живая и здоровая. Как счастлив я был опять скользнуть мимо знакомых заветных складок в ее тайную пещеру! Я занимался любовью с воображаемым живым телом. Через несколько часов я снова пришел в чувство, увидел перед собой проститутку и снова заставил ее играть роль моей умершей жены. Я пробыл там три дня. Я не мог остановиться: мгновения счастья умножали муки, а муки требовали облегчения… Я уже вызываю у тебя отвращение?
— Вовсе нет, — соврала я. У него были отвратительные фантазии. Хотя его тоска по жене, заставляющая прибегать к самым ужасным способам, чтобы снова оказаться с ней, казалась достойной восхищения. Его жене это бы польстило.
Он в порыве благодарности ухватил меня за руки.
— Я знал, что ты поймешь! Ты уже говорила мне, что, когда другой мужчина в тебя входит, ты представляешь себе своего мужа.
Я этого не говорила… И как грубо он это сказал — «входит в тебя». Я представляла себе Эдварда, когда была в одиночестве, когда скучала по нашим тихим вечерам и вспоминала, что он мне говорил.
Вековечный оглядел комнату и похвалил меня за безупречный вкус.
— Когда ты представляешь в мечтах своего мужа, — спросил он, — ты видишь только его лицо?
— Чаще всего я вспоминаю звук его голоса, — ответила я, — и некоторые наши разговоры. И вижу, как он улыбается, всегда по-разному: уверенно, с облегчением, с удивлением, и как он улыбался, когда смотрел на нашу новорожденную дочку.
— Выражения лица. Это интересно. А что насчет запахов — аромата его тела и дыхания?
— Воспоминания о них не приходят ко мне сами. Я с трудом могу только отчасти их вспомнить.
— Я помню всё до мельчайших подробностей, особенно запах секса, когда мы были единым целым. Это суть моей поэтической натуры — помнить и воображать запретное. Страдания — источник моих стихов.
Наконец-то хоть какой-то шанс.
— Знаешь ли ты, что благодаря твоему последнему стихотворению меня засыпали приглашениями, чтобы я прочитала его и в других домах?
— Большой Дом рассказал мне. Я очень рад. Я перебрал сотни своих стихов, чтобы решить, что еще может тебе понравиться.
Сотни! Моя карьера спасена!
— Я выбрал одно из своих свежих произведений из сборника, который назвал «Город двух миллионов жизней». Ты должна откровенно высказать свое мнение о нем. Я всегда работаю над тем, чтобы улучшать свои стихи.
Он прочистил горло.
@
Как река в половодье заливает округу,
Так во власти богатства честь людская утонет.
Чужеземцы приходят на берег отчизны,
Разрушая все то, что так дорого сердцу.
Их веселые гимны нам — как плач погребальный,
Их наплыв уничтожил наследие предков.
Из-за них забываем мы наших славных героев.
А они заявляют: «Весь Шанхай в нашей власти!»
@
Я лишилась дара речи. Стихотворение не имело ничего общего с теми прекрасными строками, что он прочитал мне на приеме. Оно было похоже на речь одного из студентов, что ходят с черными повязками по Нанкинской улице: «Долой империализм! Закрыть порт для иностранных судов! Вернуть Китаю концессии!»
— Оно… такое сильное, — наконец выдавила я. — Оно вдохновляет… прекрасно иллюстрирует проблемы Шанхая.
— Ты можешь читать его, когда хочешь, — сказал он гордо. — Возможно, даже сегодня вечером. Мой кузен пригласил меня на прием. Я уже сказал ему, что дам тебе новое стихотворение.
Мне пришлось сказать ему правду:
— Это не лучший выбор стихотворения для гостей. Среди наших клиентов есть люди, которых оно осуждает.
— Где была моя голова?! Я попробую найти другое, которое больше тебе подойдет. Какое бы тебе хотелось?
— Стихотворение о любовной тоске, — ответила я. — Похожее на то, что ты дал мне ранее, пропитанное болью утраты того, чего больше всего желаешь. Также хороши поэмы о молодости. Наши гости любят вспоминать о временах своей первой любви.
На следующей неделе Вековечный дал мне новое стихотворение, которое, как он сказал, было о любовной тоске.
@
Я смотрю, как растут за окном пионы,
лепестки их так и не распустились.
А за ними вьется дорога к дому,
мост, который не перейдешь ты.
Звуки милых шагов я так жажду услышать!
И дотронуться снова до крохотных ножек!
Как хочу я обнять ее стройное тело
