Женщины в лесу - Поликарпова Татьяна (полные книги .txt) 📗
Однако страх этих людей можно понять: они привыкли, что петухи и вообще всякие куры сами боятся людей и никогда не подойдут просто так. А уж если подходят, если не боятся, значит, у них коварные намерения: хотят напасть и больно ущипнуть своим твердым и острым клювом. А Питкин и в самом деле вдруг вытягивал переливчато-белую шею и… «Он клюется!» — вопил перепуганный гость. И невдомек гостю, что Питкин не знает страха перед людьми, а значит, у него нет зла на них. Это хорошо понимали лишь старые люди да малые дети, неученые дошкольники.
По аллейке мимо дачи Хозяйки и Киса любила прогуливаться одна старушка. Увидев однажды, что белоснежная птица с красным гребнем смело выходит к ней из кустов, сразу поняла, что Питкин не злой. И заговорила с ним:
— Откуда у нас такой красавец? Такая белая птица? Ну, подойди, подойди ко мне, петушок! (Старушка почему-то сразу признала в Питкине петуха.)
И Питкин, запрокинув голову, слушал ласковые речи старушки.
Скоро он научился распознавать ее шаги и непременно выходил к ней, когда она гуляла. А иной раз, когда Питкина долго не было, она звала его, как человека: «Выйди ко мне, Питкин!» И наверное, чувствовала себя девочкой из волшебной сказки, когда на ее зов из зеленой листвы появлялась белая птица с алой королевской короной на голове. Старушка никогда не приманивала Питкина, не угощала его, просто разговаривала с ним. Не за угощением, не за приманкой шел Питкин, а просто поговорить! Побеседовать!
А это, согласитесь, делают только люди. Конечно, сам он ничего не мог сказать. Только иногда выпевал в ответ: «Ко-о-о, ко-коко-ко-оо…» Или начинал суетиться, оглядываться, рыть землю ногами и вглядываться в разрытое: нет ли зернышка или червячка, чтобы угостить старушку. Наверное, ему чисто по-человечески хотелось угостить доброго собеседника! А делал это он чисто по-куриному!
Куриные инстинкты не изменяли Питкину. И каждый следующий появлялся в свое время. Еще до того, как у него отросли шелковые, струистые перья петушиного хвоста, он проявил бойцовский петушиный характер. Как-то Кис, сидя на крылечке, протянул к Питкину ногу, приглашая его взлететь на нее, как на насест. А Питкин, который это охотно делал раньше, вдруг уставился на ступню Киса взглядом, не сулящим ничего доброго. Кис был обут в белые с красным кантом кеды. Питкин пошевелил ногой, и вдруг перья на шее Питкина стали дыбом! Он вытянул вперед голову, приподнял крылья: он принял боевую позу атакующего петуха. Вот он отскочил упруго, как мяч, и кинулся на белый с красным кед! Он атаковал его по всем правилам петушиного боя: подпрыгивал и, выставив вперед ноги, бил пятками, на которых еще не было шпор. Он отступал и, нервно поклевывая вокруг себя землю, обманывал бдительность «врага», чтобы, улучив момент, ударить его грудью и углами приподнятых крыльев!
Так Питкин выбрал себе во враги белые с красным кеды. Других врагов у него не было. Киса он любил по-прежнему, видимо не считая белые кеды его родней или союзником.
Питкин долго не пел. Еще и потому сомневались, петух ли он. Обычно молодые петушки начинают рано пробовать голос, будучи на вид совсем щуплыми подростками. А Питкин выглядел молодцом, но ни разу не пробовал кукарекать. В общем-то, его можно было понять. Ведь он жил в таком дачном поселке, где люди проводят только летние месяцы и потому с ними приезжают лишь кошки да собаки. В поселке не было ни петушка, ни курочки. Питкин за всю свою жизнь не слышал пения петуха. Вот и подумайте, как петь, если ни разу не слышал песни, не видел, как это делается?
Питкин запел, повинуясь только инстинкту! Этот инстинкт велит всем петухам славить начало утра, приближение солнца — всему миру возвещать его приход. Петух — вестник солнца.
…Случилось это с Питкиным самым прекрасным утром июля, когда лето во всей своей красе: деревья переполнены листьями, в гнездах подрастают птенцы, в спелых травах тяжелеет земляника. А солнце щедро и неутомимо греет землю весь долгий день.
Эту красоту и щедрость наступающего дня вы сможете почувствовать всю разом, за один только вздох, в ранний час восхода солнца, если не поленитесь, конечно, и выйдете на крыльцо дачи.
Теперь представьте себе, как волновался в такое утро Питкин. Сколько непонятных чувств потрясли его, прежде чем из его горла вырвался первый крик, ему самому неведомый. Видимо, этот крик напугал самого певца: он поперхнулся, захлебнулся, не закончил, как полагается, песню плавной, нисходящей нотой. Но ведь недаром говорится — лиха беда начало… Питкин запел!
— Вы слышали?! Вы слышали?! — говорили друг другу родственники Питкина, проснувшиеся на даче. — Он запел!
— Ур-ра, Питкин! — еще звонче Питкина крикнул Кис. С каждым днем песня Питкина набирала силы, протяжности, красоты. Теперь поселок, где жили Питкин, Кис и Хозяйка, как и полагается каждому порядочному поселку на земле, приветствовал утро и солнце бодрым победным и радостным петушиным криком.
А уж когда Питкин отрастил себе пышный хвост и весь облик его стал несомненно петушиным, тогда, и только тогда, он позволил себе ухаживать за «дамами». Его «дамой» мог стать любой человек из тех, кого он хорошо знал: и Кис, и Хозяйка, и Бабушка, и Дедушка, и Тетя. Ухаживание, как и драка, шло строго по ритуалу, отработанному поколениями петухов: боком-боком, припадая на одну ногу и галантно распустив крыло, Питкин делал круг почета вокруг «дамы», прочиркивая концом крыла по земле и бормоча «комплименты» себе в атласный воротник. Но птичьи, петушиные обычаи уживались в нем с человеческими чувствами: он умел скучать в разлуке и радоваться встрече. Когда недели на две уехала Хозяйка, Питкин недоумевал: он обходил кусты и овраг за домом, забирался в комнаты, то и дело подходил к Кису и всматривался в него то одним, то другим глазом. Может быть, он думал, что вот сейчас рядом с Кисом очутится и Хозяйка? Ведь Питкин привык видеть их рядом — ее и Киса.
Когда она вернулась, Питкин был за домом, в кустах. Услышав ее голос — Хозяйка рассказывала Бабушке и Дедушке о поездке, — Питкин так ринулся к ней, что кусты затрещали, будто это не петух, а слон ломился сквозь чащу.
— Питкин! Надо же, а? Ты голос мой узнал, Питкин! — говорила Хозяйка, подхватив на руки своего питомца.
Она посадила его на садовую скамейку рядом с собой, и он принялся поклевывать цветочки на ее платье, словно невидимые пылинки снимал. Весь этот день он по пятам ходил за Хозяйкой, будто снова стал маленьким цыпленком.
А лето шло на убыль. Первого сентября полагалось съехать с дачи: дачу давали Хозяйке от ее работы только на три месяца. Что было делать с Питкиным? Везти его в городскую квартиру, где нет ни балкона, ни какой-либо кладовки, чтобы можно было устроить жилье петуху? Даже если бы все это и было!
«Ой-ё-е ёй!» — крутили головами Хозяйка, Бабушка и Дедушка, Тетя и Дядя, представив себе на минутку, как Питкин — пусть из кладовки, специальной клетки или с балкона, но ведь все равно в тесной городской квартире, среди скученных городских кварталов, — примется громовым голосом отбивать часы, начиная с двух пополуночи! «Что тогда будет с соседями и с нами самими?!» Да, как ни думай, с Питкиным приходилось расставаться… В это не хотелось верить, но разлука была неизбежной.
Кис с Дедушкой предложили отдать Питкина в цирк. Он не боится людей, любит разговаривать с ними, он красив — он может стать звездой арены! «Питкин — суперстар!» — восклицал Кис с воодушевлением.
— Эх вы, суперстары… — говорила Хозяйка. — Кому нужен в цирке уже взрослый петух? Да, он ручной. Но учить его теперь разным штукам уже поздно. Может, в цирке и не откажутся от Питкина. А потом возьмут и съедят. Или тиграм отдадут. Или какому-нибудь Змею Горынычу. Представляете?
— Пожалуй, ты права, — грустно соглашался Дедушка.
— А в деревнях хорошие петухи долго живут, — проговорила молчавшая до того Бабушка. — Такими дорожат. Боевыми, как наш, — пояснила она.
— Ой, мама, это же выход! — прямо-таки подпрыгнула Хозяйка. — Я даже знаю, где устроить Питкина. Моя подруга снимает дачу в деревне. А деревенские же все держат кур. Вот туда и отвезем Питкина.
