Женщины в лесу - Поликарпова Татьяна (полные книги .txt) 📗
Наелся он быстро и, закинув голову, стал покачиваться, приседать, будто уж и ноги его не держали, — так сразу захотел он спать.
Кис взял его на ладонь, прикрыл другой, и глаза цыпленка тут же подернулись пленкой, он заснул в тепле Кисовых рук.
— Не держать же его всю ночь на руках, — пробормотала Хозяйка, глядя на Киса с Питкиным, и в тот же миг догадалась: грелка! Вот что нужно!
Теперь читайте внимательней, ибо сейчас будет рассказано о вещах, очень важных в воспитании цыпленка! Хозяйка взяла картонную коробку из-под посылки (годится и ящик), выстлала ее газетами, налила в грелку горячей воды и, завернув ее в свою старую кофту, чтоб не жглась, положила в коробку. Цыпленка посадила рядом и укрыла его вместе с грелкой мягкой трикотажной тряпкой. Кису все это очень понравилось. Показалось ему, что Питкину в коробке с грелкой так тепло и уютно, что ему самому захотелось туда, под теплый бок грелки! Позавидовав Питкину, он пошел спать, теперь уж без всяких сомнений, выживет ли его цыпленок. Еще бы не выжить в таких прекрасных условиях!
Зато Хозяйка спала тревожно, боясь, как бы Питкин не задохнулся в коробке или не удавился, запутавшись в тряпках. Поэтому она сразу услышала, когда среди ночи Питкин тоненько заплакал: «Пит! Пит! Пит!»
«Грелка остыла!» — догадалась Хозяйка. Она сменила воду в грелке, убрала запачканные Питкиным пеленки — то есть газеты, конечно! — и он затих.
— Ведь вот, — говорила сама себе Хозяйка, — возни, как с малым ребенком! — Но теперь она успокоилась, теперь она знала, что в случае чего Питкин ее позовет.
Так все и наладилось у них. Питкин нуждался в грелке всего три первые ночи. На четвертую он и не заметил, когда она остыла. Не просыпался.
Хозяйка с Кисом открыли еще одну особенность в поведении цыпленка: если среди дня посадить его в коробку и накрыть сверху, он думал, что уже ночь, и спокойно засыпал. Это было важное открытие, так как Питкина нельзя было оставлять одного в квартире: он принимался горько плакать, он метался по комнатам, точь-в-точь как цыпленок, отставший от своей наседки.
Было ясно, что своей мамой Питкин считает Хозяйку. Он бегал за ней по пятам. Он сиротливо кричал свое: «Пит! Кин!» — если не успевал уследить, когда она выходила в другую комнату. Он даже умел проситься на руки! Подходил к Хозяйке и, посматривая на нее то одним, то другим глазом, для чего наклонял голову то влево, то вправо, просительно пищал: «Пи-ит! Пи-ит!» Став постарше, он принимался еще и поклевывать ноги Хозяйки — такими легкими, частыми клевками. Поклюет, поклюет да посмотрит на нее вверх. Когда немного подросли его крылышки, стал он и подпрыгивать: дескать, возьми ты меня, пожалуйста, приласкай!
Наверное, он нуждался в теплом крыле, под которым ему хотелось спрятаться, чтоб согреться и немного подремать. Взятый на руки, он начинал карабкаться по хозяйкиным рукавам на плечо к ней, а оттуда норовил забраться под подбородок. Цепляясь коготками за воротник платья, старался удержаться тут, возле теплой шеи, попискивая именно так, как все цыплята, когда они сгруживаются под крыльями своей матушки-наседки.
Когда Хозяйка писала что-нибудь за своим столом, он устраивался у нее на коленях, словно был котенком, а не цыпленком. Хозяйка прикрывала его краем своей вязаной кофты, как крылом, так они и работали вместе.
А время шло. Кончался апрель, весна была в полной красе. Зеленела трава, и светило солнышко. Кис, приходя из школы, приносил Питкину гостинцы: мягкие зеленые травинки, листья одуванчиков. Все это очень нравилось цыпленку.
Смешной он стал! Крылья его оперились. Перышки пробивались на грудке, возле хвоста и на шее, а сама шея вытянулась. Из милого пушистого малыша стал Питкин голенастым подростком. Но пух еще держался у него между крыльев, кое-где клочками на шее.
Теперь Киса и Хозяйку одолевали новые сомнения: петушка они растят или курочку? А если курочку, то как быть с именем? Цыпленок прекрасно знал свое имя — Питкин, опрометью кидался на зов! К другому имени он вряд ли привыкнет. Решили: пусть так и остается.
— Просто мы будем знать, что это мисс Питкин. Или, если хочешь, мадемуазель, — сказала Хозяйка Кису. (Кис учил французский язык.)
— Мисс! Мисс! — Кис обрадовался. — Знаешь, ведь есть такой фильм «Мистер Питкин в тылу врага»! Это английская фамилия. А у нас будет мисс Питкин!
— Вот именно — в тылу врага! — печально сказала Хозяйка.
Видя, как быстро растет цыпленок, она все чаще задумывалась, что придется им предпринять, когда станет он взрослой птицей. Ладно, если это будет курица: она хоть не кукарекает.
Только Питкин не знал сомнений и не ведал предчувствий. Подрастая, он все больше удивлял родных и близких знанием разных куриных законов и обычаев. Никто не мог научить его этому, не от кого было и самому научиться, а Питкин был образован, будто закончил куриную академию!
Однажды Хозяйка и Кис обедали, и Питкин тоже вскочил на табурет возле стола. Нечаянно Кис поперхнулся и, откашливаясь, издал какой-то гортанный звук — не то «к-х-рр», не то «к-а-хр». Такой глубоко горловой, скрипучий странный звук. И вдруг Питкина с табуретки словно ветром сдуло! Да как! Он шмякнулся на пол и со всех ног, вытянув шею и вытаращив глаза (если только можно еще вытаращить такие абсолютно круглые глаза), бросился в угол за плиту.
Сначала Кис и Хозяйка подумали, что цыпленка испугал громкий возглас Киса. Но нет, было что-то другое: просто вспугнутый, он отпрыгивал, отбегал, а сейчас весь его вид и поведение выражали смертельный ужас, панику! Сунувшись за плиту, Питкин замер там, будто окоченел, прижавшись к полу, втянув голову в плечи. И тут, глядя на него, Хозяйка вспомнила! Вспомнила, как наяву увидела: деревенская муравчатая улица, клушка, заботливо покряхтывая, водит цыплят. И вдруг в небе темная тень — коршун! Тогда, прицелившись в него, в небо, своим желтым глазом, встопорщив все перья и став в два раза больше, курица-клушка издает резкий скрипуче-гортанный крик: «К-х-а-рр!» Услышав этот сигнал, цыплята, словно горсть гороха, брошенная оземь сильной рукой, брызжут в разные стороны: кто под забор, кто под сруб колодца, кто под завалинку, кочку. И все замирают точно так, как сейчас Питкин: втянув голову в плечи, прижавшись плотно к земле. Когда опасность минует, клушка подает сигнал отбоя: ласково квохчет, созывая цыплят.
Хозяйка вспомнила тон и тембр того куриного сигнала опасности: да, очень похоже на возглас поперхнувшегося Киса!
Немного погодя, когда Питкин уже успокоился, Хозяйка нарочно сказала по-куриному: «К-х-а-рр!» И Питкин снова пришел в ужас и побежал прятаться!
— Интересно, — сказала задумчиво Хозяйка, — сколько его бабушек, пра- и прапрабабушек, дедов и прадедов вывелось в инкубаторе…
— А что? — спросил Кис.
— А то, что вряд ли кто-нибудь из них слышал этот сигнал. А вот память о нем не исчезла. Конечно, это уже и не память — это инстинкт, — объяснила она Кису. — Так называется это свойство — знать и уметь то, чему тебя не учили, о чем ты не знаешь, но знали и умели тысячи твоих предков и передали своим потомкам по наследству. Ну, как умение махать крыльями или искать корм, рыться в земле. Но в этом хоть потребность есть. А память об угрозе… Которая уж давно и не грозит…
— Да-а! — позавидовал Кис Питкину. — Хорошо устроились! Не то что мы, люди. У нас ходить — и то надо учиться! А уж читать! Писать! Нет чтобы все по наследству передать своему сыночку!! Как взял бы в руки карандаш, так и пошел шпарить без ошибки! Без единой! Вот это было бы да! Как думаешь, Питкин?
«Пит! Пит!» — ответил Питкин и постарался взлететь к Кису на колени.
Питкин умел все. Ни разу не ступавший по земле, он пытался купаться, как в земле, на газетных снимках, их-то и принимая за теплую земляную ванну. Газеты расстилались для него под окном, где на полу особенно долго держалось солнышко. Черные газетные снимки нагревались сильнее, вот Питкин и думал, что это хорошо прогретая земля или пыль, в которой, как известно, очень любят купаться куры. Смешно было смотреть на купающегося Питкина: все движения его были такими, как если бы под ним и вправду рассыпалась рыхлая земля. Он «взрыхлял» газетный снимок ногами, напрягая когтистые лапы. Потом, прилегши на грудь и откинув обе ноги в сторону, взбивал крыльями эту «землю»; он встопорщивал все перышки, чтоб «земля» приникала к самой коже, омывала бы ее как следует. Потом он резко встряхивался, выбивая пыль и землю из перьев.
