Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна (лучшие книги TXT) 📗
Почему же, чёрт возьми, я ничего об этом не слышал?
Где я был?
Чем был занят? Чем жил? О чём заботился? Что занимало мои мысли в тот день, когда с Евой случилось жуткое ЭТО, след которого навсегда остался на её животе?
Я не способен на слова, да что там! В моей голове сейчас даже нет ни единой мысли. Не соображая сам, что делаю, бросаюсь к ней, потому что увиденное вот-вот раздавит меня, но получаю обжигающую пощёчину. Это отрезвляет и помогает собраться с мыслями:
- Ева… - получается выдавить.
Придерживаю горящую щёку рукой и смотрю в её глаза, полные обиды, слёз.
- Зачем? Зачем ты это сделал? – шепчет, а сама на грани срыва. – Не могу поверить! Ты притворялся, Дамиен! Ты прикидывался инвалидом, чтобы… чтобы что?
- Ева, некоторым людям проще стать милосердными, чем принять помощь других. Помогая, мы открываемся сильнее, впускаем в себя, находим место в сердце, но главное, готовы простить многое, если не всё, но только тому, кто слабее, уязвимее!
- Этого ты добивался такой ценой? Прощения?
- Да, но не только!
- Чего ещё? Что ещё тебе было от меня нужно?
Я проглатываю ком боли, и она опускается ниже – в сердце. «Ты мужчина», - говорю себе, - «Терпи и тащи! Изо всех сил тащи, не сдавайся!»:
- Ты настоящая. Ты без груза прожитого. Ты, умеющая искренне улыбаться, танцевать, забываясь в музыке, хохотать над комедией до колик в животе, смотреть в глаза. Ева совсем не смотрела в мои глаза, когда пришла в госпиталь впервые – избегала моего взгляда! И потом тоже её не было. Не было! Какая-то незнакомка спрятала в себе МОЮ Еву! Мою! Скрыла, налепила на себя никогда не присущих ей черт, изменила внешность, вкусы, устремления!
Молчит, задумалась. Знает, что я прав. Знает.
- Ответственность за благополучие слабого сближает и рождает любовь. Не просто любовь, а чувство, очищенное от суррогата условностей, от примесей морали, ревности, желания мстить или отхватить себе больше других.
- Ты притворялся! – упрямо указывает на преступление. - Ты разыграл спектакль, манипулировал живым человеком, как и твоя жена! Мне иногда кажется, что я кукла на нитях, и вы двое по очереди за них тянете…
Я вижу слёзы. Я вижу, мать их, её слёзы! Так не должно было быть! Не должно было быть слёз и её боли!
- Нет! Ева! Нет! Я должен был достучаться до тебя! Люди уходят в запой, а ты ушла в отрицание! Если бы ты отреклась только от мира, но нет, ты отреклась от себя! Ты уничтожила Еву, не убила её тело, как собиралась, а спрятала её душу!
- Ты мог поговорить со мной! Уверена, мы бы услышали друг друга, - заявляет внезапно ровным, а от этого ещё более пугающим голосом.
- Разве? Ты не подпускала меня даже физически, что самое простое, а поговорить по душам, ты серьёзно? Я даже не видел в тебе тебя, как и о чём можно было говорить? А главное, с кем?
- Уходи.
- Куда?
- К ней. Уходи! – стонет.
- Мне некуда идти, Ева. Я уже полгода там, где должен быть. Там, где должен был быть всегда. Там, где буду всегда, до последнего своего дня – С ТОБОЙ!
Ещё всхлип, ещё один удар лезвием в сердце. Мне больно, мне так больно. Страх, что ничего не вышло, растекается по телу холодом. Ужасом.
- Дамиен, - тихо произносит, борясь с рыданиями, - твой… сын, он твой! – выпаливает.
Я с ужасом наблюдаю, как она кусает собственное запястье, впиваясь в него зубами, причиняя себе боль. Боль, способную заглушить муки души.
- Я знаю! – буквально кричу ей.
Боги! Наконец она поднимает глаза, полные слёз, смотрит в мои, и мне так легче держать её сознание:
- Я всегда это знал! Неужели, ты думаешь, я хоть на секунду поверил в этот бред?
- Не поверил?
Мой разум мечется. Сказать ей правду? А способна ли она её принять? Не слишком ли много для одной поломанной души груза в один заход?
- Нет! Конечно, нет, Ева!
- Тогда что ты здесь делаешь все эти месяцы? Что? Твой сын растёт без тебя!
Я никогда ещё не видел её глаза настолько большими. В них шок, непонимание.
- Я делаю то, что должен: возвращаю мою Еву. Еву, без которой не могу жить. Еву, которая не смогла жить без меня. Еву, которая каждое утро будет просыпаться рядом со мной. Еву, которая каждый вечер будет засыпать в моих руках. Еву, которая будет печь мне своё печенье. Еву, которая будет выводить меня из себя, и которая будет моей женой в этом мире. В этой жизни! И плевать на мораль. Плевать на людей! На всё плевать, кроме моей Евы! Слышишь?
Кивает, а в глазах снова потоп.
- Ты не уйдёшь? – спрашивает.
И от этого вопроса у меня, кажется, что-то отрывается в груди и отправляется в свободное плавание. Я выдыхаю. Вдыхаю. Выдыхаю. Дышу:
- Я никогда больше не уйду. Никогда и никуда.
Сердце! Его так много во мне! Больше, чем в юности. Больше, чем когда-либо. Я кладу её руки себе на грудь, вжимаю ладони плотнее, хочу, чтобы она почувствовала, как оно бьётся. Услышала. Вспомнила, какая роль отведена ей в этой нашей жизни – быть моим центром, смыслом и сутью, массой, рождающей непреодолимую силу тяготения – мою к ней Любовь:
- Я люблю тебя, всегда любил. Даже тогда, когда не понимал этого сам. Даже тогда, когда пытался отрицать, душить, ломать, вырывать клещами. Даже тогда, когда силился найти замену, нарисовал иллюзорный мир и поместил себя в комфорт и успешность. Никогда не переставал, никогда не останавливался, ни на мгновение не забывал и не терял ни капли.
Прижимаю губы к её уху и шёпотом, чтобы слышала только она и больше ни одна душа во Вселенной:
- А теперь главное: всегда буду. Даже если ты располнеешь. Если состаришься. Если заболеешь. Если потеряешь себя. Если ты уже будешь не ты, я всё равно всегда буду любить тебя, потому что для меня ты – это всегда ты. Потому что я пришёл в этот мир только затем, чтобы любить тебя…
Мои руки обнимают женщину, по венам которой несётся кровь, идентичная моей. Мои руки прижимают её к груди. Мои руки прячут, заключая хрупкую душу в кольцо нежности. В замкнутый круг чувства, не имеющего ничего общего с братским.
Мы долго лежим в объятиях друг друга и больше ничего не говорим. Я смотрю в окно, на серо-фиолетовые разводы на небе – скоро утро. Ева уже спит, а я слушаю её размеренное, спокойное дыхание.
Незаметно для себя самого начинаю проваливаться в сон вслед за ней, но заставляю сознание вернуться: с усилием разлепляю глаза и, убедившись в том, что моя главная забота рядом, прижимаю руку к её спине плотнее. Снова отключаюсь, утащив из реальности в сон ощущение покоя, умиротворения и разрешённости самой сложной в моей жизни задачи. Влажное тихое дыхание в изгибе моей шеи - единственное, что меня заботит, единственное, что имеет для меня значение.
Случаются в жизни моменты, когда накатывает. Это был один из них. Режиссёр Дамиен Блэйд только что гениально сыграл ключевую партию в своей реальной жизни – искренность. Признался в главном – в своих чувствах. А это ведь нелегко, особенно, если ты мужчина, и тебе уже за тридцать. Особенно, если ты познал славу и успех. Особенно, если твоё признание могут не услышать. Особенно, если ты признаёшься в запретной любви тому, кому она нужнее всех – своей родной сестре. Женщине, точно также безвозвратно отдавшей себя в твои руки, как и ты, когда-то давно, вручил ей себя без остатка и без права востребования.
Странно, но только теперь мне очевидна простая вещь: до этого момента, до того, как произнёс вслух то, что давным-давно хранилось в самом тёмном углу души Дамиена Блэйда, я до конца сам не понимал, что именно делаю в этом доме, в инвалидной коляске, рядом с женщиной, заболевшей душой.
Теперь понял: пытаюсь дать шанс не только ей, но и себе. Нам обоим.
Невыносимо тяжело и неожиданно легко в то же время. Разве может быть подобное? Это ведь абсурд, не так ли? Да вся моя жизнь абсурдна! Начиная с рождения, ведь я, оказывается, прибыл на этот свет мёртвым, и заканчивая тем, что как бы ни петляла моя судьба, вот он я – в постели с сестрой.
