Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна (лучшие книги TXT) 📗
Уткнувшись носом мне в грудь, которая на этот раз не в футболке, долго и почти беззвучно плачет. Я глажу её спину, обнимаю обеими руками, прижимаю к себе и вместо «не бойся грозы, это же совсем не страшно» раз за разом повторяю ей:
- Всё пройдёт! Нет ничего такого, чего мы не смогли бы с тобой пережить!
Дождь затихает, а вместе с ним и моя Ева. Она спит, и её размеренное дыхание – единственное, что имеет для меня какое-нибудь значение.
А утром, едва открыв глаза, я получаю взгляд: осознанный, настоящий, как тогда на кухне, почти месяц назад, но теперь она его не отводит, а смотрит долго и без страха.
Я хочу улыбнуться и поздороваться с ней, но не могу – рот сковало спазмом, а в голове вырастает вопрос: кто из нас двоих душевно болен?
Когда её взгляд медленно сползает на мои губы, я чувствую, как учащается собственное сердцебиение: кажется, один только поцелуй в это мгновение имел бы для меня большее значение, чем вся моя жизнь. Но Ева не целует, она неспешно, словно делая первое своё открытие, обводит мои губы, едва касаясь их кончиками своих пальцев. И это прикосновение даёт мне даже больше, чем сам поцелуй: она узнаёт меня. Вспоминает или открывает заново – не важно, главное, теперь Ева видит меня!
А я лежу, боясь пошевелиться и даже дышать, млея и одновременно позволяя исследовать себя её мягким и тёплым пальцам: губы, брови, веки, скулы, волосы, шея. Когда они добираются до ключиц, я теряю контроль – загребаю руками так давно уже нужное мне тело, сгорая от желания целовать каждый его микрон, боготворить, вымаливать прощение и миллионы раз повторять, что больше никогда не обижу, не брошу, не позволю ни одной живой душе причинить вред…
Моей Еве. Моей сестре. Моей женщине…
Но от самого первого касания моих губ она снова прячется в свою проклятую раковину: вырывается, с силой откинув мои руки, и убегает.
Однако процесс запущен: я не просто существую, я рядом. И теперь она об этом знает.
Знает и смотрит: иногда, искоса, исподтишка, стараясь, чтобы я не заметил, не обнаружил её живее всех живых взглядов. Заинтересованных, женских, желающих.
Однажды утром замечаю перемены: Ева не насыпает себе полную миску хлопьев и не кладёт сахар в кофе, наполовину разбавленный жирными сливками. Вместо привычной еды в её тарелке только черника.
Во время ланча нет булочек и пирожных, на ужин не приезжает надоевшая до чёртиков пицца. Ева, ходившая до этого кругами вокруг моей стряпни, решается, наконец, её заметить:
- Что ты готовишь?
- Мясо по-китайски.
- В кисло-сладком соусе?
- В нём самом.
- С ананасами?
- У нас их нет, но можно обойтись и сахаром.
- Хочешь, я съезжу?
- Давай вместе?
- Вместе? – отваживается, наконец, взглянуть на моё лицо. – Если тебе будет удобно… - нерешительно.
Конечно, Ева, мне будет удобно. Конечно. Особенно учитывая твоё «состояние». Особенно принимая в расчёт тот факт, что случилась эта беда с тобой из-за меня. Я покалечил твою душу, мне же её и лечить.
Однажды она говорит: «Туман рассеялся».
Затем спрашивает: «А на что мы живём?»
И я понимаю, что её разум совершает первые робкие шаги наружу, на поверхность. Мы начинаем разговаривать: помногу, подолгу, главным образом делимся своими детскими воспоминаниями, лёжа, как в юности, на её террасе.
И вот, наконец, наступает момент, когда она задаёт главный вопрос:
- Почему ты здесь, зачем?
- Потому что нужен тебе.
Она поджимает губы и отворачивается, смотрит в окно.
Я чувствую, что должен сказать правду, обязан признаться, поэтому говорю её затылку:
- И ты нужна мне, Ева. Глаза твои нужны каждый день, а не раз в пять лет, когда тебе плохо.
Я люблю тебя. Люблю больше, люблю сильнее, люблю глубже, чем когда-либо. Люблю осознанно, понимая риски и последствия, принимая ответственность. Люблю как сестру и люблю как женщину. Хочу жить с тобой и заботиться о тебе. Хочу тонуть в тебе. И хочу заниматься с тобой любовью.
Последнее произносить вслух стыдно. Когда-то я шептал ей на ухо по-настоящему грязные вещи, свои фантазии, а ей нравилось слушать. Теперь сложно отважиться на простое признание о физическом влечении. Оно есть, никуда не делось и, кажется, стало сильнее, фундаментальнее. Я не из тех мужчин, кто легко шагает по жизни, одаривая своей любовью многих. Я с самого детства тянусь только к одной, и все мои желания и мечты - о ней.
В моей жизни было достаточно секса для тела, и почти не было для души. Когда удовольствие не точечное и мимолетное, сосредоточенное в том месте, которое принято прикрывать на пляже, а ты погружаешься в него весь и целиком. Когда раздеваешься не для того, чтобы одежда не мешала процессу, а чтобы прижаться кожей к коже и потеряться в ощущениях. Когда вместо одной маленькой эмоции над тобой вырастает радуга, а в ней - всё, что ты чувствуешь: нежность, влечение, любовь, благодарность, восхищение, щемящую сердце потребность ласкать и получать ласку в ответ.
- Я хочу быть твоим миром, Ева! Я хочу быть всем для тебя! Я смогу! Можешь поверить в меня хотя бы раз в жизни? Просто верь в меня, и я перестану ошибаться!
- И что с нами будет?
- Жизнь.
- Только ты и я, и никто нам не нужен?
- Ты и я, и никто нам не нужен! - соглашаюсь.
Всего несколько слов, но как много в них смысла.
Её пальцы запутались в моих давным-давно не стриженых волосах. Она несильно тянет за них, и мне приятно, так приятно!
- У тебя уже такие длинные волосы! - замечает.
- Да, я скоро стану похож на Ариэль!
- Скорее на Рапунцель! - смеётся.
Справляться с желаниями становится всё труднее и труднее. Самое сложное - когда Ева принимает душ. Я гоню от себя навязчивые мысли, но они всегда возвращаются: на ней нет одежды, она беззащитна и не сможет сопротивляться, застигнутая врасплох.
Я говорю себе безапелляционное «нет», запрещаю хотеть, желать, даже думать. Но больнее всего от осознания, что когда-то я мог туда войти в любое время, и для этого у меня были не только основания, как сейчас, но и права. Больше того, меня там ждали и всегда были рады. Это была наша молодость: мы экспериментировали, жили на полную мощь, не боясь и не страшась потерь.
Я чувствовал, ждал, рассчитывал и надеялся, что это случится во время секса. Нашего первого секса.
Но секс – это не то слово, неправильное, неподходящее. Мы им не занимались, и любовью тоже. Мы просто жили в тот момент.
Для меня он не был случайностью или неожиданностью, я давно его ждал. Даже выжидал. Сомневался в успехе и боялся, что надежды не оправдаются, поэтому никак не мог решиться. Но мне неожиданно помогла наша природа и чувства, у которых, наверное, во всём этом сценарии главная роль.
Всё вышло само собой - просто время пришло. Без напряжения, без плана и репетиций мы кинулись друг к другу не только душой, но и физически. Нам это было нужно обоим.
И нам обоим было хорошо. Так хорошо, что я потерялся, забылся и… воспользовался своими «мёртвыми» ногами.
Она не сразу заметила: позволила довести себя до конца и дойти до него самому. А потом случилось то, чего я так ждал все последние месяцы - прозрение.
Ева позволила себе «заметить», что во время нашего с ней секса я не был инвалидом, осознала, что в постели с ней здоровый Дамиен. Она не предположила «воскрешение» моих ног, не допустила возможного «исцеления», а сразу обвинила во лжи.
Я включил свет, лихорадочно собирая мысли в одной точке, стараясь понять, как вести себя дальше, и внезапно увидел то, чего никак не ожидал –огромный, уродливый, ужасный шрам поперёк её живота. Разве хирурги теперь делают такие надрезы? У Мел после родов остался крохотный, аккуратный - всего несколько сантиметров, всегда спрятанный под бикини. Евин выглядит так, будто её препарировали…
Неосознанно ищу объяснения увиденному в её глазах, но тут же осекаюсь – Ева разочарована моей реакцией. Ей больно от моего взгляда, а мне от того, что меня не было рядом, когда ЭТО произошло. Почему я ничего не знаю?
