Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна (лучшие книги TXT) 📗
Тяжело признаться самому себе в том, что так упорно отрицал. Но сюрприз в невыразимом облегчении от того, что груз, наконец, сброшен! Вот она, голая правда: единственная женщина, которую я любил, люблю и буду любить – моя сестра. Женщина, которая не может выжить в этом стеклянном мире без меня – моя сестра. И мы спим в одной постели. Да, как извращенцы, как моральные уроды, как животные и не знаю ещё кто.
Но мне давно уже плевать. И ей тоже. Мы много чего доказали друг другу, самим себе и ничего не значащим для нас людям. А теперь мы просто хотим жить.
Дайте нам эту возможность?
Отвернитесь! Сделайте вид, что не узнали или никогда не видели наших лиц раньше.
Уделите время детям, супругам и работе. Сходите в кино! Съездите в путешествие.
И просто забудьте о нас. Сотрите из своей памяти.
Дайте нам жить…
Глава 40. Три года спустя
Ева
У меня есть мой личный ангел-хранитель - мой Дамиен. Не говорю муж, потому что брак в традиционном понимании для нас недоступен, но фактически мы живём как супруги: делим постель, зеркало в ванной, мыло, душ, завтраки и ужины. Мы проживаем своё время вместе, у нас общие планы на будущее, мечты и цели.
Но мы никогда не сможем быть нормальной парой, над нами всегда будет довлеть «мораль». Её вес искажает некоторые моменты нашей жизни, делая отличной от той, какую мы проживали бы, не будь между нами трагической кровной связи.
Дамиен не позволяет ласкать себя. Я могу целовать его лицо, губы, но на этом зона дозволенности заканчивается. В голове моего мужчины подобно опухоли выросло ТАБУ, граница которого почему-то пролегает именно на этой территории.
- Какая разница, я ведь делала это раньше и отлично всё помню! - спорю с ним, потому что от моей «морали» не осталось и следа.
Он долго смотрит своими умными глазами в мои и объясняет:
- Мне сложно совсем без секса, но без остального я вполне могу обойтись.
Дамиен не позволяет мне травмировать свою «мораль», но сам ласкает меня без ограничений. На мои протесты отвечает: «Мне это нужно!», и я соглашаюсь со всем: с каждым его словом, мнением, желанием.
Я не верю в Бога, я верю в Дамиена. Он - мой мир, моя вера и моя причина жить. Каждый мой день начинается им и им же заканчивается. Дамиен принимает все наши решения, а я безоглядно верю в его правоту и мудрость. Как он скажет, так мы и делаем. Как считает приемлемым, так и поступаем.
Но иногда бывает тяжело. Чаще всего любые перемены в его настроении оборачиваются для меня подавленностью и депрессией. Если он приходит домой уставшим, рассеянным, закрытым, я всякий раз возвращаюсь к мысли о том, что он несчастлив. Со мной.
Я недостаточно или совсем несексуальна, и Дамиен чувствует себя затворником, вынужденным находиться рядом с нездоровым человеком. Я не могу рожать ему детей и быть полноценной наседкой, женой. Из-за меня у него нет «нужных», «правильных» друзей, остались только самые близкие. Он стыдится наших отношений, того, что, по сути, является семьёй, но ни один из нас ни разу не произнёс этого слова.
Я замыкаюсь в себе и тону в боли. Хлопочу молча на кухне, смахивая слёзы, пряча их, чтобы он не увидел. Потом поднимаюсь в спальню или прячусь в одной из ванных, чтобы слить свои страхи слезами.
Пока Дамиен не находит меня.
Он говорит, что я очень ранима, и поэтому так реагирую на обычные, ничего не значащие моменты. Под его «так» подразумевается «неадекватно», но вслух он никогда этого не скажет. Дамиен особенно крепко и долго обнимает меня и всегда просит прощения за свою «слепоту». Объясняет задумчивость или плохое настроение проблемами в работе, рассказывает в деталях, что именно произошло, называет имена, места, события и обстоятельства, им сопутствующие.
Мы оба с ним знаем, что я - психически нездоровый человек. Он взял на себя ответственность за мою поломанную душу, и, несмотря на то, что из нас двоих доктор - я, лечит он.
Вылечить меня полностью, наверное, невозможно, поэтому «на лекарствах» я живу в стадии постоянной ремиссии. В списке медикаментов: поцелуи, объятия, ласки, искренние улыбки, которые я нюхом ищейки отличаю от искусственных.
Но самое действенное средство - секс и фраза «я люблю тебя». Последнее - прямая реанимирующая инъекция в мозг.
Мне нравится целоваться. Так безумно нравится! Дамиен ограничивает себя в сексе, но отдаётся без остатка поцелуям. Каждый - как маленькая жизнь, как фильм с началом, кульминацией и концом, с десятками неожиданных поворотов и приключений. Наверное, он решил для себя, что в поцелуях нет ничего для нас запретного, что табу на них не распространяется.
Дамиен тайно ведёт дневник. Уединяется в библиотеке, когда я сплю, пишет от руки в зелёной тетради свои мысли и прячет их в кресле под сиденьем. Я понимаю, что зелёная тетрадь - его личный психотерапевт, и их встречи нерегулярны.
Он пишет своим печатным почерком совсем небольшие откровения самому себе, выплёскивая накопившуюся усталость, а иногда и отчаяние. В его словах – сожаления о допущенной однажды ошибке и её последствиях. В каждой фразе, предложении – тяжесть чувства вины и терзания от того, что он не знает моей тайны.
Однако глубоко внутри, в душе, он догадывается, что произошло нечто ужасное и непоправимое: «Понимаю: обязан выяснить, что с ней случилось, что именно так изломало её, но боюсь идти до конца. Не уверен, что сам смогу вынести это «знание». Что захочу жить с ним».
Он много говорит о любви. Это слово – самое частое. Его много в предложениях и отдельных неоконченных фразах. Иногда просто написано:
«Люблю»
«Люблю так сильно, что испытываю физическую боль от того, как мучается её душа. Хочу дать ей облегчение, но не знаю как…»
А однажды после долгого неспешного секса тончайшим грифелем написал:
«У нашей любви два лица: мы любим друг друга как брат и сестра - нежно и глубоко, осознавая необратимость кровной связи; и мы любим как мужчина и женщина – одержимо желая близости».
С каждым прочитанным словом, прожитым вместе днём, каждой обволакивающей уверенностью улыбкой, поцелуем, объятиями я отпускаю себя всё больше и больше, осознанно и без сожалений погружаясь в зависимость.
Только однажды мне довелось увидеть их рядом, моего Дамиена и его бывшую жену, мать его единственного ребёнка – Мел. Мы приехали в Ванкувер на похороны: Крис разбился на мотоцикле, вылетел с моста в залив. Несмотря на то, что официально его смерть была признана несчастным случаем, множество свидетелей указывали на самоубийство. Дамиен нервно настаивал на расследовании, Мел упиралась:
- Он УЖЕ умер, Дамиен! Какая разница почему? Кому будет легче от знания причин? Мне – нет! Я не хочу ничего знать!
И хотя они обсуждали свои проблемы на повышенных тонах, перед моими глазами проплывали кадры совсем иного их общения - из того злосчастного ролика: она с огромным животом, и его ласковые руки на ней…
Мне стало плохо.
Дамиен это заметил, скорее даже почувствовал: когда собственная чернота начала меня душить, он резко замолчал, чтобы взглянуть на меня. И то, что он увидел в моих глазах, заставило его забыть о распрях с бывшей женой, неувязках, неурядицах и необходимости расследовать причины смерти её брата. Он, не раздумывая, направился ко мне, чтобы обнять.
Дамиен ничего не стал мне говорить, в такие моменты он часто теряется сам, но страх в его глазах, боязнь потерять меня, снова лишиться «нас» всегда толкают его в мои объятия. Он очень бережно ко мне относится, прощает любые промахи, никогда не злится и говорит только приятные слова. Он всегда меня хвалит, всегда спрашивает, что у меня на душе, хорошо ли мне. Я знаю, что больна. Знаю. Вернее, сейчас болезни нет, но всем нам известно, что она лишь ждёт часа себя проявить. Именно поэтому Дамиен так осторожен, по этой причине оберегает, старается от всего плохого укрыть, защитить, спрятать. И у него получается.
Я давно уже не та Ева, что была раньше, нет больше во мне дерзости, воинственности и способности отражать любой удар - я уязвима, и только Дамиен знает, насколько. Я доверяю ему, потому что знаю, он больше никогда не предаст, потому что теперь это будет всё равно, что выстрелить мне в висок. Тело моё, может и останется, но меня уже в нём не будет. И Дамиену это известно лучше, чем кому-либо, он полностью осознаёт ответственность и именно по этой причине так боится оступиться.
